Чудо в ущелье Поскоков

— Горан, ты еще что-нибудь хочешь, а то я через двадцать минут закрываю? — спросила Ловорка у полицейского: кроме них в кофейне оставался только он. Крешимир почти забыл об этом чудаке, который несколько часов мрачно сидел за столиком в углу и молчал, постукивая ногой.

— Нет, спасибо, — хрипло произнес Горан.

Вскоре ушел и он, а Крешимир ждал официантку, которая молниеносно навела чистоту в туалете и помыла несколько оставшихся стаканов.

Крешо и Ловорка вышли из кофейни вместе, на улице лил дождь.

— Неужели он где-то здесь? — шепотом спросила Ловорка, опуская металлические жалюзи на двери.

Крешимир огляделся и в бледном свете уличного фонаря, сквозь завесу дождя увидел в дверном проеме соседнего здания полицейского Горана.

— Стоит там, на той стороне улицы.

— Больной, — сказала Ловорка с раздражением. — Миллиард раз ему говорила, чтобы отстал от меня, а он все приходит. — И протянула Крешимиру зонтик, причем ему потребовалась всего секунда-другая, чтобы понять, чего она от него ждет, еще до того, как он представил себе идущие под дождем пары.

Он раскрыл зонтик, она прижалась к нему, и тогда Крешо осторожно обнял ее за талию.

— Тебе не трудно меня проводить? — сказала Ловорка. — Я здесь близко живу.

— Да чего ж тут трудного.

Официантка прильнула к нему сильнее, и он еще крепче обнял ее. На город обрушился настоящий ливень, который поливал их со всех сторон в зависимости от направления порывов ветра, так что они тут же промокли до нитки, несмотря на зонт. Крешо и Ловорка пошлепали по ручьям, текущим по улицам и с клокотанием исчезавшим в канализационных люках. К счастью, она жила действительно близко: через три улицы они остановились перед ее домом. Но Крешимир все-таки почувствовал разочарование, когда они отделились друг от друга. Да даже если бы мела метель, он мог бы до утра идти рядом с ней, с ее теплым и трепещущим телом, вдыхая цветочный запах ее дезодоранта.

— Ну вот, пришли, — сказала Ловорка, остановившись под карнизом. — Большое тебе спасибо, ты меня спас.

— Ничего… Не за что.

— Хочешь, дам тебе зонтик?

— Да не нужно, и так дойду.

— Как же, дойдешь, возьми зонтик, по такой погоде можешь и не дойти. А где, кстати, ты живешь-то?

— В Змеином ущелье.

— Да где это, мать твою?

— От Смилева наверх, в горы.

— От Смилева и наверх, в горы? — ошеломленно повторила Ловорка.

— Примерно семь километров, — коротко пояснил Крешимир. — Дорога там не из лучших.

— Так ты не из Сплита?

Крешимир покачал головой, мол, нет.

— И что ты собираешься теперь делать? От Смилева и наверх, в горы, примерно семь километров?

— Прогуляюсь до автовокзала, выпью там чего-нибудь, а в половине шестого уже будет первый автобус.

— Ох, мать твою за ногу! — выругалась девушка, потом на несколько мгновений задумалась и в конце концов решилась: — Давай, заходи, переспишь ночь у меня.

— Да не надо, правда…

— Ладно, не валяй дурака, еще не хватало тебе в такую погоду всю ночь болтаться на автовокзале. Пошли, хоть обсохнешь и выпьешь чашку чая.

Она открыла дверь подъезда и впустила его. Лифт был весь разукрашен рисунками, залеплен жвачкой и кисло подванивал.

— Только потихоньку, чтобы не разбудить хозяев, — улыбаясь неизвестно чему, предупредила девушка.

Крешимир испуганно вслушивался в работу механизма лифта, и ему было не до смеха.

Она взяла его за руку и провела по темному коридору. Лампу на маленьком комоде включила только после того, как закрыла дверь комнаты, прижав при этом палец к губам и давая понять, что должно быть совсем тихо. Комната оказалась узкой, в ней поместились только старая оттоманка, накрытая простыней, а сверху клетчатым одеялом, комод у изголовья, рядом шкаф, на полу потертый ковер. К стене была пришпилена фотография какого-то мужчины. Увидев его, Крешимир почувствовал дикий приступ ревности.

— Это что, твой парень?

— Кто?

— Этот, на стене.

— Дурачок, это же Мел Гибсон.

Крешимир серьезно кивнул, хотя такой ответ его вовсе не успокоил. Ловорка включила электрический обогреватель и над ним на ручку оконной рамы повесила мокрую куртку, потом сбросила туфли и поставила их сушиться на полу рядом с обогревателем.

— Снимай куртку, не стой в мокрой, — сказала она, и Крешимир послушался.

Девушка достала из шкафа два полотенца и одно протянула ему — вытереть волосы, после чего осторожно выскользнула из комнаты. Вскоре где-то в глубине квартиры послышался шум воды из крана, потом шаги, звуки бачка в туалете, снова кран, опять шаги, еле слышное позвякивание ложек. Через пару минут она вернулась с двумя чашками чая.

— Садись, что стоишь.

Он присел на край оттоманки, рядом с ней. Некоторое время они маленькими глотками пили горячий чай. Ловорка смотрела на Крешо с интересом, а он почему-то старался не встретиться с ней взглядом.

— У тебя ноги мокрые?

— Нет, — сказал он, посмотрев на свои прочные зеленые военные ботинки.

— Все равно разувайся. Ляжем здесь рядом. Мне нужно выспаться, да и ты не можешь всю ночь сидеть как сыч.

— Да ты не беспокойся, мне не…

— Ладно, не валяй дурака, — перебила она его.

Потом они опять некоторое время молчали и пили чай.

— Твою мать! — неожиданно выпалила она. — Почему не сказал, что ты не из Сплита?

Крешимир пожал плечами, не зная, как объяснить, почему он утаил столь важный факт.

— Ты все время молчишь. Наверняка ты по гороскопу Рыба, — заключила Ловорка. — Давай допивай, и пошли спать.

Она встала и, открыв створку шкафа, переоделась за ней в голубую хлопчатобумажную пижаму. Крешимир стыдливо отвернулся.

— Ты тоже раздевайся, — сказала она. — Не ляжешь же ты в мою постель одетым.

Он испуганно разделся, оставшись в белой футболке и оливковых армейских трусах до колен, а она легла и завела будильник.

— И не вздумай меня лапать, — строго предупредила его, когда он вытянулся рядом, а потом погасила свет, повернулась к нему спиной и сказала: — Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — ответил Крешо.

Некоторое время они лежали в темноте и слушали, как дождь барабанит по оконному стеклу. Он вспомнил, что не успел отлить, но побоялся попроситься в уборную.

— Знаешь, — сказала вдруг девушка, — тот полицейский, сегодня вечером. Не такой уж он страшный, чтобы я сама с ним не справилась… Я бы смогла это и без тебя сделать, но только… Мне как-то вдруг захотелось, чтобы ты был моим парнем… Понятия не имею, с чего мне это приспичило… Не знаю, ну, хорошо, некрасивым тебя не назовешь… Но ты все время молчишь… Всякий раз, как придешь в кофейню, только сидишь да молчишь… Матерь милосердная, как же меня бесит, что ты все время молчишь… Да скажи же хоть что-нибудь!

— А что сказать?

— Не знаю, — сказала Ловорка обескураженно.

Потом они опять некоторое время лежали и слушали дождь.

— Крешо! — она снова подала голос.

— Да?

— А ты бы хотел поцеловаться?

— Да.

— И я тоже.

Потом повернулась к нему, нащупала его голову, взяла ее в свои ладони и жарко поцеловала горячими губами, проникнув ему в рот влажным подвижным языком. Крешимир схватил ее за волосы, а она укусила его губу. Он лизнул ее шею, а она тихо застонала и протиснула колено между его ног. Когда он схватил ее за ягодицы, она начала страстно извиваться.

— О-о-о, скотина! — выдохнула она и тут же села на него верхом. — Скотина невоспитанная, в первый раз меня трахаешь и думаешь, что получишь все что угодно. Так ты думал, а? Так думал, признавайся?

— Нет… Да нет же, матерью клянусь.

— Ладно, сказки мне не рассказывай, знаю я вас, мужиков.

Крешимир с трудом вспоминал все детали того безумного вечера, что было сначала, что потом, в его памяти все чувства смешались, вкус ее пота и слюны, сладковатый запах между ее ног, ее теплая, тяжелая грудь на его лице, пряди волос, подрагивание бедер, стоны, вздохи и всхлипывания.

— Ох, беда! Ох, беда мне! — дважды шепнула она из темноты голосом, в котором смешались отчаяние и восхищение.

Крешимир ясно помнил, может быть, только этот необычный момент. Никогда раньше не испытывал он ничего подобного и толком не понимал, что происходит. Лишь почувствовал, что она беспомощна и вся во власти какой-то неизвестной страшной силы, которая одновременно и ужасна, и сладка, которая ее пугает и которой она страстно стремится отдаться, и ему вдруг захотелось ее защитить.

— Все хорошо… Хорошо, ты со мной, — повторял он, успокаивая ее, сам, в сущности, не понимая, что говорит. Слова приходили к нему сами собой, слетали с губ помимо его воли. И, похоже, это были хорошие слова.

А еще он ясно помнил судорожные объятия на заре, возле лифта, когда она провожала его.

— Скажи, что ты меня любишь, — приказала она, совсем просто.

— Я тебя люблю.

— Врешь.

— Я тебя люблю.

— Врешь, гад, — прошипела она с гневом, оцарапав его лицо.

— Я тебя люблю, Ловорка, — попытался он еще раз, умоляюще.

— Душа моя, — сказала она нежно.

Они с трудом оторвались друг от друга. В конце концов Крешимир опоздал на первый автобус.

Он пообещал прийти в следующую среду, перед очередной пересменкой на позициях. Но буквально через два дня его бригаду неожиданно перебросили в Боснию, под Ливно, где они оставались следующие четыре месяца. В занесенных снегом горах при воспоминании об официантке из кофейни «Жираф» его мучило отчаяние. По мере того как шли дни, она казалась ему все более далекой, и наконец, когда их всех отпустили по домам, он, отчасти из-за чувства вины, отчасти из-за стыда, но в основном по глупости, не сообщил Ловорке об этом и не приехал к ней.