Фальдийская восьмерка

– Значит, просто прийти к нему и попросить выслушать?

– Именно так. Еще письмо показать. Не упоминая мое имя и участие. Если тебя утопят где-нибудь в колодце, я сильно расстроюсь. Но если вслед за тобой утопят еще и меня…

– Как-то это не по-дружески, – заметил калека. – Меня могут пытать. Выдирать зубы, запускать иголки под ногти, заставлять нюхать Везимовы портянки. Не уверен, что справлюсь.

– Поверь, Раскону тебя даже не нужно пытать, – хмыкнул Кандар. – Он и так видит тебя насквозь. Вы с ним слишком долго сидели вместе на вышке. Ты думал, что учишься у него, а он изучал тебя. И поверь, опыта в таких делах у него гораздо больше. Так что сразу в колодец, с ногами, залитыми жидким камнем.

– Или горло перережет, – махнул рукой Брак. – Саблей хрясь – и вот меня уже два.

– Он брезгливый, забрызгается. Ковры потом менять…

Из недр тарги появилась третья бутылка вина и механики уже успели опустошить ее наполовину. Кандар явно расслабился, поняв, что на его откровения Браку наплевать. А сам калека боролся с искушением взять и согласиться.

Еще подмывало рассказать сероглазому свою историю. Честно, ничего не утаивая, не выдумывая, в кои-то веки снять с котелка правды тяжелую крышку лжи и вывалить на собеседника все, до последней капли. Кандару явно здорово полегчало, так чем Брак хуже? Нет, с Расконом у них тоже получился весьма… правдивый разговор. Но фальдийцу, по большому счету, было плевать на собеседника. У него были свои цели, он их не добился и ушел по своим делам, не прощаясь.

Но сероглазый – другое дело. У калеки никогда не было настоящих друзей. И, нет, Логи не в счет. По разным причинам. Как отреагирует настоящий друг на историю падения клана Гиен? На историю чудесного спасения и то, что не у него одного могут быть тщательно запрятанные секреты? У них ведь даже после откровений Кандара ничего не поменялось, как сидели с вином, так и сидят. Разве что тупые шутки стали еще тупее.

Браку ведь действительно понравилась Талистра. Полюбилась за пару дней настолько, насколько едва открывший глаза птенец дронта любит то, что первым увидел в своей жизни. Будь то камень, веточка, дохлая рыбка или глаза матери. Так чем похожий на птичью лапу город, стоящий на берегу прекрасного озера цвета бирюзы, чем он хуже? Остаться здесь хотя бы на несколько лет, обзавестись деньгами, опытом, полезными знакомствами… Домом, наконец. Не съемной комнатой, не провонявшим рыбой сараем, не крошечным закутком в недрах чужого трака и даже не палубой огромного речного плота. Обычным, нормальным домом.

Это не было похоже на мысли кочевника. Да Брак и сам уже не понимал толком, кто он такой – ледяное вино притупляло мысли и будоражило воображение. Единый Запад, родина для всяких изгоев, кочевников, отщепенцев, ворья, преступников, отставных вояк и прочей швали. Вставшая под единым флагом родина, пославшая нахер всех, кто смеет к ним лезть. Неприступная крепость Троеречья, куда стекаются ценности всего западного Гардаша…. И гигатраки, стоящие на страже границ. Те кланы, которые согласились поддержать давно назревшее объединение, которые при поддержке лесовиков закатают в пыльную степную землю своих противников, скованных по рукам и ногам в застывшем воске прошлого…

Брак невольно улыбнулся, представив эту картину. Пылающие гигатраки с черными полосками по борту, разбросанные по степи остовы траков, вдавленные в землю скиммеры. И они, вдвоем с Кандаром, наводят тяжелую бадангу в недобитка. Воображение нарисовало столь яркую и сочную картину разгрома Котов, что все планы калеки на ее фоне меркли. Выцветали, становились прозрачными, растворяясь в дыму пылающих боевых машин.

– Я согласен, – улыбнулся калека. – Сейчас допьем и я тебе тоже кое-что расскажу.

Кандар хохотнул, радостно ударив ладонями по ногам. И привычно скривился, когда железная клешня мясисто столкнулась с бедром.

– Говорил же, что нам удастся тебя переубедить, – он любовно оглядел пузатые бутылки, цокнул языком и протянул клешню, – Договорились!

Кандар скалился, шутил и предлагал обменяться протезами, совершенно не замечая лица Брака. А тот, замерев с протянутой ладонью, не сводил застывшего взгляда с железной руки степняка, на тыльной стороне которой скалился искусно сведенный фелинт. Со стороны города лязгали скрапперы, а в голове калеки им вторил тихий, едва слышный перезвон колокольчиков.

– Брак?

– Знаешь, никогда не думал, что доведется пожать руку клановому, – улыбнулся одноногий механик, стискивая стальные пальцы, – Вот же выверты у судьбы, да?

– Осторожно, это заразно, – Кандар притащил из тарги очередную бутылку, но открывать не стал, – Вурш ты уже пьешь, по борделям ходишь… Осталось научить тебя гнать самогон из дерьма люторогов – и будешь вылитый кочевник.

– Вы действительно такое пьете? – Брак приподнял бровь и демонстративно скривился. – Тогда я не участвую. С Расконом помогу, по дружбе, но вступать в клан степных любителей жидкого дерьма я отказываюсь. Или вы как-то по другому называетесь?

– На этот раз не угадал. Даже не близко, – усмехнулся степняк. – Семья Пепельников.

– А клан?

– Степные Коты.

Оглушительно хлопнула пробка, покидая горлышко бутылки.

– Найдем мы твоего брата, обязательно найдем, – Кандар смешал синее вино с каким-то ядреным пойлом и активно жестикулировал кружкой, – Поверь, кочевники даже из-под земли могут человека достать. Выкопают, хорошенько помоют, и будет как живой.

– Мне такой не нужен, – пробормотал Брак, не отрывая взгляд от костра, – К тому же вы затрахаетесь его отмывать, там такая туша…

Он почти не вслушивался в разговор. Колокольчики в голове звенели все настойчивее, требуя обратить на себя внимание.

– Тем более надо познакомить его с Шалвахом. Брат толстяков просто обожает. Подначивает, конечно, но не со зла. Был у нас один…

– С Логи такое не прокатит. Сразу в драку полезет.

– Шалвах такое тоже любит. Увидишь, он тебе понравится. – улыбнулся Кандар, – Знаешь, кого он мне напоминает?

– Кого?

– Фальдийца. Только он тощий, красивый и не такой злобный.

– То есть, твой Шалвах лишен всех тех качеств, которые делают Раскона Расконом?

– Он умный, – надул губы Кандар. – И хитрый. Думаешь, так легко к двадцати семи стать старшим искателем? Там такой гадюшник, что поставь рядом с семейным советом бочку с гразгами – не отличишь без окуляра. Он бы и патриархом мог стать, но не хочет быть привязан к гигатраку. Хочешь, покажу его? У меня книжка с собой.

– Кого покажешь? – не понял калека.

Динь-Динь, Бракованный. Надумал сбежать?

– Наш гигатрак. “Три Клыка” называется, по числу баданг.

– А почему не четыре?

Динь-Динь, Бракованный. Динь-Динь. Как думаешь, Джус и Часовщик гордятся тобой сейчас?

– Раньше было четыре. Ну, это слишком долгая история, чтобы рассказывать ее ночью на утесе.

– Да мы, вроде, не торопимся. Слушай, Кандар, а твои теплые норки, они настоящие? Или их ты тоже выдумал?

Динь-Динь. Динь-Динь. Динь-Динь.

Грохнули баданги северного форта. Ослепительные синие вспышки в небе превратили ночь в день. Водопад ревел.

– Самые настоящие, – степняк для пущей убедительности посмотрел Браку в глаза и повел руками, описывая соблазнительные изгибы женского тела. – Я заходил к родне, но совсем ненадолго. Здесь есть целый квартал, где живут…

Калека прикрыл веки. Глаза. Шарговы серые глаза. Такие же серые и насмешливые, как у грязного, избитого пленника, сидящего на куче вонючего тряпья в центре большого торга. Шарговы серые глаза, смотрящие с таким нахальством, будто это не их владелец сидит в надежной деревянной клетке, а весь остальной мир заперся от него.

На этот раз даже грохот баданг форта Рикон не смог заглушить колокольчики. Брак тяжело поднялся, разминая занемевшие колени, снял с себя куртку. Потянулся было за сумкой, но передумал.

– Ты куда? Надеешься, что твою рубашку разглядит со стены в окуляр какая-нибудь красотка?

– Жарко. Пойду отолью.

– Не забывай стискивать зубы и как следует тужиться, – мстительно крикнул ему в спину Кандар, – А то лесные духи схватят за недостаточно усердную жопу.

Левый и Правый давно скрылись за облаками, погрузив бескрайние леса в темноту. Но городу было плевать на законную владелицу ночи. Взгляды всей Талистры были сейчас прикованы к небу, где один за другим били в небо столбы разноцветного пламени, а под самыми тучами распускались цветками разрывы баданг, превращая день в ночь и окрашивая небо синим, а землю – мертвенно голубым. От грохота закладывало уши.

Брак стоял за спиной завороженного зрелищем Кандара, неспешно закатывая белоснежные рукава рубахи. С правой стороны, где ухо сероглазого так до сих пор и не оправилось до конца после неудачной схватки с шарком в крохотной каморке, набитой одеждой. Не то, чтобы за канонадой салюта калека боялся быть услышанным, но лишняя предосторожность никогда не помешает. Жаль конечно, что жахателем нельзя пользоваться. На вспышку обязательно обратят внимание с наблюдательной вышки. Здесь и так горит костер, давая каждому желающему возможность разглядеть утес во всей его красе. С другой стороны, любой человек, которому присуща хоть капелька чувства прекрасного…

Канторский клинок плавно скользнул слева направо и зазвенел по камням, подпевая стихающему хору колокольчиков. Костер зашипел и погас.

Момент, когда Кандар начал шевелиться, Брак пропустил. Просто сидел рядом на подстилке, слепо глядя в бесконечную черноту перед собой, не чувствуя ни острых зубов мороза, ни ледяного ветра, уносящего запах паленых волос и стремительно выстужающего остатки тепла из голых рук. Лежащий лицом в остатках костра сероглазый вдруг шевельнулся, задергался и начал подниматься. Словно проспавшийся в кабаке пьяница, выдирающий свое лицо из миски с остатками салата. Только вместо мелко нарубленных овощей здесь были тлеющие угли, густо приправленные воняющей пеплом и железом грязью.

Степняк уперся руками, лязгнув по камню клешней. Дернулся и, стоя на четвереньках, начал поворачивать обгоревшее лицо в сторону Брака.

Клинок Тордена, призывно чернеющий лезвием, лежал далеко. Откатился почти к самому краю утеса, чудом удержавшись от падения вниз. Жахатель… Наверное, можно было бы выхватить его одним ловким движением, спустив пружину в самый последний момент, когда оскаленная пасть мертвеца уже готова вцепиться тебе в горло. Жерданы наверняка бы справились. Или Везим.

Брак не стал даже пытаться. Все, на что его хватило, это упереться ладонью в щеку Кандара, усыпанную гроздью мелких багровых углей и не дать тому повернуть голову.

Калеке не хотелось бы, чтобы последним воспоминанием в его жизни остались мертвые серые глаза.

Мертвец застыл, задергался, будто прилипнув щекой к ладони. Запертые в темнице плоти угли рассерженно шипели, прожигая кожу и исходя приторно-сладким дымком.

Потом Кандар опал. Весь и разом, будто некая сила разом убрала из его тела кости. Все до единой. Руки подломились, и свежеподнятый шарк рухнул обратно в костер, застыв в той же позе, что и раньше. Разве что голову повернул и как будто усох немного.