Облик неизбежности

— Ты не запомнила номера машин?

— Нет, прости. — Я растерялась. Честно говоря, мне такое даже не пришло в голову.

— Сколько их было? — спросил Ник деловито, но я видела, чего это ему стоило.

— Четверо. Одного я видела в Портленде, около твоего бывшего дома. Остальные, наверное, тоже тут. Я смогу их опознать, если увижу.

Он поднял на меня взгляд.

— Это тебе тоже лучше обсудить с отцом.

— Что именно? — Я оторопела. И если уж отец виноват в смерти Келли, как считает Лорейн, он не будет против моей помощи Нику. — Думаешь, он не разрешит мне помогать?

— Нет, не в этом дело.

— А в чем? — Я его решительно не понимала.

В коридоре раздался шорох. Ник напрягся и вытащил из-за пояса пистолет. Сердце забилось как сумасшедшее, когда он сделал знак молчать и неслышно двинулся вдоль стены. Неужели Рыжий? У меня похолодели пальцы.

— Что? Пристрелишь на месте? — раздался ехидный голос. В кухню стремительно зашла светловолосая женщина, окинула меня недовольным взглядом прищуренных глаз и направилась к холодильнику. — Хотя лучше пристрели. Скоро проснутся дети, а я так торопилась, что из еды у нас только брокколи и кукуруза. Вы же съели все сэндвичи.

Я поперхнулась последним кусочком и закашлялась. Схватила стакан сока, который до этого налил Ник, но он словно вольная птица выпорхнул из рук и полетел на пол. Сок разлился, стакан закатился под стол. Я испуганно уставилась на Лорейн.

— Ты мечтала сбросить пару фунтов. — Ник невозмутимо взял другой стакан, налил сок и поставил передо мной. — А овощи полезны.

— Не могу сказать того же о преданности, — произнесла Лорейн, выделяя каждую букву; с шумом захлопнула холодильник и одарила Ника взглядом, от которого он должен был сгореть на месте. Но, судя по его спокойствию, за годы совместной жизни он научился отражать такие выпады. Лорейн криво усмехнулась и направилась к выходу, холодно осмотрела меня по дороге и вышла — прямая спина и гневно вздернутый подбородок.

Я обнаружила себя в углу между раковиной и плитой. Если бы Лорейн задержалась на кухне со своим драконьим огнем, пришлось бы вылезти в окно.

— Мне надо поспать хотя бы пару часов. — Ник потер глаза и подавил зевок. Он не сердился и не пугался, а выглядел усталым. — И тебе тоже не помешает. И, прошу, — он посмотрел на меня красными от усталости глазами, — не сбегай. Патрульная машина приехала, они подежурят. Здесь ты в безопасности.

В безопасности? Наверное, безопасно там, где нет его жены, офицера Стивенсона, Руфуса и Рыжего с дружками. И где бы это могло быть? Мне пришла в голову только глухая чащоба или верхушка вулкана Маунт-Худ.

Восходящее солнце добралось до кухонного окна, осветило темную кухню, а вместе с этим ярче стали и все мои сомнения. Я не понимала многого из того, что говорил Ник, не знала всех мотивов Келли и, как выяснилось, не знала ее саму. Но пришлось признать, что она была права во многом, так, может, не стоит обвинять ее во лжи?

Убрав с пола пролитый сок, я поднялась наверх и спряталась в комнате, в которой проснулась. Мне захотелось остаться в одиночестве и поразмышлять над тем, что произошло. Привычка неторопливо обдумывать каждое происшествие в своей жизни, пусть и не слишком значительное, анализировать, как событие повлияло на меня, стало моей второй натурой. Раньше у меня хватало на это времени, а сейчас жизнь неслась вперед бешеными скачками, поминутно меняя темп и сбивая с ног.

Несколько часов я сидела на кровати и наблюдала за солнечным светом. За окном расстилались бесконечные поля. Потом совсем близко, под окнами, залаяла собака, и я очнулась. Раздались и другие звуки: вдалеке переговаривались, ходили по дому. Я остро ощутила покой этого места. Казалось невероятным, что несколько дней назад я в панике мчалась по лесу, убегая от прежней жизни.

Келли больше нет. Раньше я всегда знала, что могу положиться на нее, а сейчас я осталась одна между поверженным прошлым и туманным будущим.

Я вытащила из кармана подарок Келли на двенадцатилетие: кулон — капля янтаря на простом кожаном шнурке. Внутри навечно застыла маленькая пестрая бабочка. Я долго не верила Келли, когда она убеждала меня, что бабочка не настоящая. Выглядела она, словно живая. Когда я вглядывалась в янтарь, казалось, бабочка шевелит усиками. Сейчас она застыла, так же как и я, с трепетом ожидая прихода нового дня.

Сложно представить, что он принесет. Завтра я встречусь с отцом. Интересно, я похожа на него? Так странно думать, что где-то есть незнакомый мне человек, который может ограничить мою свободу. А если мы с ним не поладим? Вдруг ему не понравятся мои способности? Хотя с чего они должны ему понравиться, если из-за них на меня объявлена охота, и гибнут люди.

И почему Ник отговаривался туманными намеками? Он ведь явно что-то знал. Хотя, если он хранил чужие тайны, нечестно заставлять его отвечать. Или там что-то настолько страшное, что он предпочитает держаться подальше? И хочу ли я знать?

Слишком неуютно и непонятно. Одиночество не помогло отвлечься от тягостных размышлений. Нужно занятие. Я тщательно обыскала комнату, обнаружив одеяла, пледы, полотенца и прочий хлам. Заглянула в дверь за шкафом и обомлела. Душ! Не веря своему счастью, подскочила и выкрутила краны. Так и есть, настоящий душ с горячей водой!

Выходить не хотелось. Таким душем я пользовалась от силы несколько раз в жизни. Келли не стеснялась поливать меня холодной водой и уверять, что так гораздо полезнее. Я тяжело вздохнула. Я больше никогда не узнаю, что она думает обо мне или своем сыне. Острое чувство потери настигло внезапно и неотвратимо. На секунду стало больно дышать: в груди будто возник тяжелый камень и перекрыл доступ воздуху. Я судорожно вздохнула и стало немного легче. Но камень теперь навсегда останется внутри: пока я жива, буду помнить, что Келли больше нет.

Потом я попыталась отстирать одежду. Грязь размазалась по джинсам, а левый рукав рубашки оторвался окончательно. Я потянула правый, но он не поддавался. Я тянула и тянула, пока не послышался треск ниток. Чертова рубашка, почему ты не слушаешься? Еще немного усилий, и рукав отлетел в другой конец комнаты. Рубашка изъездила со мной Колорадо, Юту и Неваду. Оторванный рукав на полу вызывал чувство беспомощности и потери. Я подобрала его и долго сидела в обнимку с вырванными крыльями.