Время свободы

Ричер повернулся к Беговичу.

— Интересно, — спросил он, — почему из блока С никто не выходит?

— Не знаю, — пожал плечами Бегович.

— Там хоть кто-то есть?

— Думаю, да. До того как меня снова посадили в одиночку, я видел людей из этого блока в столовой. Сомневаюсь, что потом его закрыли. Зачем? А людей куда дели?

Ричер вспомнил разговор возле дома Хикса с Морисом, журналистом. Насчет наркотиков. Морис тогда выдвинул предположение, что наркотики производят тут же, в тюрьме. И распространяют их среди своих же сидельцев. Тогда Ричер не поверил и сразу отбросил эту мысль, особенно когда узнал про торговлю органами. Теперь он думал иначе. Очень может быть, что здесь занимаются и тем и другим. Эти дяденьки из «Минервы» до денежек очень жадные.

— Можешь что-нибудь про этих людей из блока С рассказать?

— Могу. Они какие-то странные… типа замкнутые. В столовой и на прогулках в основном держатся вместе. С другими заключенными не разговаривают. А вот с охранниками как будто общаются нормально.

Ричер пошел вперед, они спустились по бетонным ступенькам и двинулись обратно по коридорам и переходам. Ричер искал дорогу методом проб и ошибок. Три раза они уже натыкались на запертые двери. Пожарная тревога создала ситуацию расширенной, по сравнению с обычной, зоны сообщения между охраняемыми блоками и прогулочными двориками, но на периметр тюремного комплекса это не распространялось. Чего ждать на его границах, неизвестно. Ричеру с Беговичем несколько раз приходилось пробираться вперед, потом обратно, а иногда, обходя препятствие, делать крюк. У каждой двери Ричер ждал, что они нарвутся на охранников. Но в этом отношении отвлекающий маневр сработал прекрасно. Внимание всех служб было сосредоточено на прогулочных двориках. О камерах видеонаблюдения тоже можно было не беспокоиться. Мониторы починят еще не скоро. И вот через долгих пять минут, проследовав совершенно безумным маршрутом, каким способна летать только пьяная ворона, у которой поехала крыша, Ричер с Беговичем оказались перед входом в блок С.

Дверь в эту обитель была распахнута. Ее подпирал кусок шлакоблока. Ричер прошел внутрь первым. Планировка большей частью та же, что и в блоке с одиночными камерами. По центру площадка квадратной формы, в каждой стене проход в крыло. Двери в них также открыты. Слышался шум множества голосов, звуки какой-то деятельности — создавалось впечатление, будто они с Беговичем попали в фойе офиса или мастерской. От запахов растворителей с легкой примесью дыма воздух здесь был довольно тяжелым.

Ричер начал осмотр с западного крыла. Чем-то оно напоминало мастерскую художника и общежитие одновременно. Тут стояло шесть коек, а пространство между ними было заставлено мольбертами с холстами в подрамниках. Стены тоже были увешаны холстами. На металлических стеллажах стояли баночки с красками, бутыли с разбавителями, лежали связки кистей. На потолке были закреплены дополнительные светильники с особыми синими лампочками, чтобы казалось, что все пространство залито лучами дневного света, — окон здесь не было совсем. В помещении работали шестеро. Поверх тюремной униформы на них были надеты выцветшие фартуки. Все усердно трудились. Один рисовал копию картины Моне. Двое копировали Ван Гога. Еще перед одним стоял холст Мондриана. Пятый делал копию Пикассо. И шестой накладывал энергичные мазки на расстеленное на полу длинное прямоугольное полотно. На Ричера с Беговичем ни один из них не обратил никакого внимания.

Северное крыло занимали четверо: они трудились над документами. Двое сидели за компьютерами. Двое работали вручную. Ричер заглянул через плечо одного из этих двоих. Перед ним лежало два листа бумаги. Одинакового размера. Один был полностью исписан. Это было чье-то завещание. В нем старательно были выписаны имена тех, кто должен получить кучу наличных денег, драгоценности, автомобили, а также коллекцию старинных ружей. Второй листок был заполнен только наполовину. Тем же самым почерком. В нем перечислялись те же пункты наследства. В тех же количествах. И в той же стоимости. Но имена наследников были уже совсем другие. Например, на втором месте стояло имя женщины, которая должна была сорвать очень большой куш, — в первом варианте о ней не упоминалось вообще.

— Простите, — обратился к этому человеку Ричер, — вы что, можете написать письмо почерком любого человека?

— Конечно, — ответил тот. — Главное — иметь образец.

— Даже если это посмертная записка самоубийцы?

— Разумеется. Уж это совсем легко. Никаких специальных терминов. Текст коротенький. Как правило.

В восточном крыле сидели скульпторы и ювелиры. Трое обрабатывали большие глыбы мрамора. Руки одного были по локоть в глине. Другой сварочным аппаратом скреплял вместе огромные металлические балки. Следующий долбил ствол дерева. Пятеро плавили в тиглях желтый и белый металлы и делали из них кольца, браслеты, подвески, украшая их драгоценными камнями разных цветов. На стенах висели плакаты с увеличенными изображениями фирменных изделий от «Тиффани», «Картье» и «Булгари». Некоторые пары безделушек на верстаках — оригинал и копия — для глаза Ричера были практически неразличимы.

В южном крыле расположились шестеро за компьютерами. Они сидели в потертых офисных креслах, уставившись в экраны, установленные на дряхлых и шатких письменных столах, и стрекотали пальцами по беспроводным клавиатурам. Трое из них были, казалось, совсем невосприимчивы к окружающему миру, можно было подумать, что они спят, если бы не бегающие по клавишам, как у роботов, пальцы и некоторые признаки жизни в открытых глазах. Зато трое других так и приплясывали в своих креслах, как это делают на концертах пианисты или рок-музыканты семидесятых годов.

Ричер похлопал одного из таких живчиков по плечу.

— Скажите, — обратился он к нему, — вам легко было бы взломать чью-нибудь электронную почту?

— Ну что вы, — отозвался тот, прекратив вертеться в кресле. — Это не так-то просто. Правда, мне приходится делать это раз пятьдесят в день.

— И вы читаете там чужие письма?

— Ну да, читаю. И вношу изменения. Или удаляю. Копирую. В общем, что скажут, то и делаю.