Агата

Ольга Вербовая
Агата

***

— Это нужно разнести по адресам, — начальница отделения вывалила на стол кучу конвертов. — Оксана Борисовна покажет, как это делается… Оксана, сегодня ты пойдёшь вместе с Лизой, покажешь новенькой, что к чему, проинструктируешь.

— Не волнуйся, Галя, всё расскажу, всё покажу… Давай, Лиза, раскладывай по номерам домов и пошли.

После этого Галина Викторовна вернулась на место начальника, а я стала внимательно рассматривать адреса на конвертах, чтобы положить в нужную кучу и не ошибиться. Оксана Борисовна тут же взялась мне помогать. Конечно же, у неё, опытного почтальона, это получалось намного быстрее.

Вскоре корреспонденция была отсортирована и разложена по пакетам. Так начинался мой первый рабочий день на почте — первый в жизни рабочий день. И я позабочусь о том, чтобы он не был последним. К старому я больше не вернусь — довольно!

Мы шли по улицам Коломны, не сказать, чтобы родным, но таким знакомым с детства. Отец с матерью часто привозили меня, маленькую, сюда. Просто погулять, посидеть в кафе на улице Лажечникова, полакомиться вкуснейшей пастилой. Как давно это было! Жаль, невозможно вернуть то счастливое время! Мне было восемь лет, когда авария разделила нашу жизнь на до и после. Мы с бабушкой остались одни: я без родителей, она — без единственного сына.

Что, спрашивается, занесло меня так далеко? Разве в родном Непецино нет почты? Конечно, есть. Но там есть и соседи, и знакомые, которые хорошо помнят моё прошлое, и для которых пьяниц, равно как и наркоманов, бывших не бывает. Для них если один раз по глупости оступился, встал на кривую дорожку, то просто обязан рано или поздно на неё вернуться. И неважно, что самостоятельно с неё же и сошёл, ежедневно и ежечасно борясь с самим собой. Где им знать, каких усилий мне стоило избавиться от этой пагубной привычки? У меня порой складывается впечатление, будто они втайне желают, чтобы я сломалась под их косыми взглядами и снова начала пить. Но не для того я прошла через все эти муки самостоятельного лечения, чтобы доставить им такое удовольствие! Словом, извините, дорогие земляки, но спектакля не будет! Пусть мне придётся каждый будний день ездить за несколько километров от дома, зато в Коломне меня никто не знает, пальцем показывать не станут. А соседи, как говорится, пока я далеко, пусть меня хоть бьют! Хотя может, не такие уж они и злые — просто по первости не верят, что я завязала? А там глядишь, много лет не видя меня пьяной, привыкнут и будут воспринимать как должное. Но в любом случае сейчас лучше не слишком перед ними отсвечивать.

— Вот это первый дом. Видишь, табличку с номером. Её надо сфотографировать для отчёта.

Я послушно нажала на кнопку. Кусок стены с белыми цифрами на синем фоне остался в цифровой памяти смартфона.

— Теперь заходим в подъезд и раскидываем по ящикам.

Оксана Борисовна приложила электронный ключ. Дверь, сопровождаемая бодрым звоном, отворилась, и мы вошли вовнутрь.

В пакете с написанным маркером номером дома лежала пухлая стопка разной корреспонденции: конверты с марками, платёжки за различные услуги, толстые бандерольки, журналы, буклеты с рекламой косметики.

— Посмотри, Лиз, в квартиру пятьдесят семь что-то есть?

— Да, вот два журнала «Мир садовода», — ответила я, порывшись в пачке.

— Положи их так, чтобы выглядывали, и сфотографируй.

Я в точности исполнила приказ Оксаны Борисовны, и лишь потом протолкнула вглубь ящика. Точно так же я хотела поступить со всеми конвертами, но моя наставница меня остановила:

— Нет, здесь фоткать не надо — можешь сразу опускать. Просто в пятьдесят седьмой такая противная баба, да ещё и склеротичка. Вытаскивает из ящика журналы, потом куда-то засовывает и забывает — приходит на почту жаловаться, что мы ей не приносим.

Однако не во все ящики мне удалось протолкнуть корреспонденцию. Некоторые были доверху заполнены тем, что Оксана Борисовна приносила в прошлые разы — письма лежали нетронутыми и выглядывали наружу, рискуя вывалиться. Где носило их владельцев, одному Богу известно! Впрочем, про хозяина квартиры номер двадцать два, ящик которой был забит различными платёжками, Оксана Борисовна кое-что знала.

— Бухает по-чёрному. Дождётся, что за неуплату выселят нафиг!

С этими словами она так презрительно скривилась, что я невольно поёжилась. Ведь это самое могло ждать и меня.

— Может, возьмётся за ум?

— Да куда уж! Нет у него никого. Жена умерла лет десять назад, с тех пор и запил.

Чувства этого мужчины я прекрасно понимала. Сама ступила на эту скользкую дорожку после того, как похоронила бабушку. И ведь ничто не предвещало. Ещё накануне бабуля была в добром здравии, а утром… Утром она просто не проснулась. Врач сказал: остановка сердца. Помню, как мне тогда было плохо — ведь я осталась совершенно одна в этом мире. Мой парень Пашка вместо того, чтобы в это время быть рядом, плюнул и стал встречаться с другой.

Сначала я пила понемногу, чтобы не чувствовать боли, и сама не заметила, как втянулась и уже не мыслила себе жизни без бутылки. Из техникума, где я тогда училась на первом курсе, я очень скоро вылетела, так как спиртное заменило мне и занятия, и друзей. Впрочем, друзья очень скоро появились новые — такие же алкаши, и нехватку счастья в этой жизни мы вместе компенсировали пьяным весельем. После которого, кстати, дико болела голова, и организм требовал «продолжения банкета». Некоторые собутыльники вели себя вполне культурно, но некоторые буянили так, что соседи вызывали полицию. Впрочем, оглядываясь назад, я даже благодарна тем из них, которые, набравшись для смелости, обнажили всю мерзость своей натуры. Особенно Кольке, который в разгар веселья поленился идти в туалет и справил нужду прямо на месте — на любимую бабушкину скатерть. А ведь бабуля её вязала с такой душой и любовью!

«Ты чё, охренел?» — кричала я на него.

«Не понял, Лизка, чё ты паришься из-за какой-то тряпки!» — он едва шевелил языком.

Я пыталась ему объяснить, что эта вещь мне дорога как память о бабушке, но Колька уже вырубился и упал прямо на то место, куда только что помочился.

Наутро он уже ничего не помнил и как ни в чём не бывало спрашивал, есть ли чем опохмелиться. Я принесла из ванной холодной воды и вылила ему на голову, сказав, чтоб проваливал отсюда нафиг. Потом залезла под холодный душ сама, потому что после похмелья чувствовала себя не лучше.

«До чего ты, Лизка, докатилась? — думала я тогда. — Бухаешь, водишь в дом кого попало! Могла ли бабушка представить что-то такое?»

И я поклялась её памятью, что завяжу с этим, непременно завяжу. Даже если сдохну от ломки или как там это называется у алкоголиков. Но бухла больше в рот не возьму, будь оно трижды проклято!

Когда все письма были разложены по ящикам, мы с Оксаной Борисовной отправились по другому адресу. Точно так же сфотографировали табличку на стене дома, открыли дверь ключом и стали раскидывать корреспонденцию по ящикам. Особенно много писем присылали для хозяйки квартиры номер пятнадцать, притом из различных мест лишения свободы. Я подумала, что она, наверное, адвокат, или сама отсидела и поддерживает связь с теми, кто остался по ту сторону колючей проволоки.

— Она частенько приходит к нам на почту письма отправлять, — объяснила Оксана Борисовна. — Пишет политзаключённым, они ей отвечают. Сколько писем Егорову писала!

— Какому Егорову? — полюбопытствовала я.

— Как? Разве не знаешь? Это который против мусорной свалки боролся. Вот его и упекли. Не так давно на свободу вышел.

Мусорная свалка… Что-то я слышала про это, но в подробности не вникала. До подробностей ли, когда вся твоя жизнь — пьянки-гулянки? Про то, в какой стране живу, я, конечно же, знала. И что от сумы да тюрьмы не стоит зарекаться, тоже. Но как-то мне в голову не приходило писать письма хорошему человеку, который сел за решётку безвинно — потому что не угодил сильным мира сего.

— А теперь ещё эта военная цензура, — продолжала Оксана Борисовна. — Людей сажают всё больше. Просто за слова.

Когда мы уже почти закончили, в подъезд вошла женщина, на первый взгляд вполне обычная, средних лет. Но что-то было в её глазах такое, что мне стало не по себе. Ощущение, как будто тебя просвечивают рентгеном, проникая во все самые потайные закоулки твоей души, и от этого ни спрятаться, ни скрыться. Может, где-то в органах работает?

— Здравствуйте! — она в упор посмотрела на меня.

Мы с Оксаной Борисовной поприветствовали её в ответ.

— Смотрю, у вас новый почтальон.

— Да, сегодня как раз первый день работает. Я, как говорится, показываю, ввожу в курс дела.

— Ясно. Посмотрю, есть ли что-то для меня?

Но в её ящике под номером семь как раз ничего и не оказалось. Потом по лестнице спустилась другая женщина, поприветствовала соседку, тоже заглянула в ящик. Но мы с Оксаной Борисовной уже выходили. Прежде чем железная дверь за нами закрылась, я услышала, как эта странная дама говорит:

— Симпатичная девочка! Жаль, что скоро умрёт!

Мне стало не по себе от такого приговора. Как? Почему? Я совсем не хочу умирать! Ещё пару месяцев назад мне было бы всё равно, но сейчас, когда я начала новую жизнь… Хотя почему я решила, что речь обо мне? — так подумала я в следующую минуту. Мало ли симпатичных девочек в одной только Коломне? Может, соседки обсуждали какую-то общую знакомую, которой врачи поставили неутешительный диагноз?

— Оксана Борисовна, а что это за дамочка? — рискнула я спросить свою наставницу, когда мы уже немного отошли от дома.

— Да какая-то не от мира сего! И имя у неё странное — Кассандра.

— Что, прям по паспорту?

— А то! Она ж приходит на почту, письма, посылки получает. Вот о чём думают родители, когда дают детям необычные имена? Кассандра Владимировна — оно ж даже и не звучит! Так вот она вообразила, что она такая вещая, знает чужие судьбы. Представляешь, как-то прибежала на почту, говорит Таньке, операторше: беги спасай своего сына, смерть к нему на машине приближается! Не то чтобы та вот так сразу ей и поверила, но для верности позвонила Максу. Тот не взял трубку, она отпросилась. Потом рассказывает, побежала встретить Макса с тренировки, а он, когда дорогу переходил, чуть под машину не попал. Буквально в последнюю минуту успела его назад оттащить. Но я думаю, это скорее совпадение. Сейчас же дураки всякие купят права и несутся как угорелые! А подростки… Вперят глаза в смартфоны и ничего вокруг не замечают! Но вот Танька теперь прямо так ей верит!.. А вот и следующий дом.

В том доме ничего необычного не было — я, уже более-менее наученная, что делать, разбрасывала письма по ящикам, как вдруг моё внимание привлекло письмо с надписью «Розыск». Это слово написано было на конверте красными чернилами. Отправитель: военный комиссариат. Получатель: Андреев Пётр Васильевич. Видимо, человек скрывается от мобилизации. Тех, кто, получив повестку, готов бежать в военкомат, едва ли станут разыскивать. Будь сейчас на дворе сорок первый год, я бы, конечно, осудила того молодого человека. Но сейчас… Сейчас я мысленно пожелала, чтобы ни один военкомат его вовеки не нашёл. Но что делать с письмом? Оксана Борисовна как раз в этот момент пыталась засунуть толстую бандероль с журналом в другой почтовый ящик и на меня не смотрела. Можно было бы спрятать это письмо в карман пальто и по-тихому уничтожить: типа в глаза его не видела. Но я подумала о том, что если я так сделаю, то могу оказать этому Петру Андрееву медвежью услугу. Если он прячется где-то в городе, то он, вытащив письмо из ящика, будет знать, что надо быть осторожнее. Если же уехал куда-нибудь, письмо могут вытащить родственники и предупредить, чтобы не спешил возвращаться. Или чтобы прятался получше. Подумав так, я опустила письмо в почтовый ящик и взялась за следующее. Раз не стоит морального выбора: человек ты или почтальон, — то не надо его себе придумывать!