Агата

Далее Алексей Александрович писал о своём отце и дяде — участниках Второй мировой. Оба вернулись инвалидами. Но они хотя бы выполняли свой священный долг по защите Отечества от врага. А что происходит сейчас? Кого и от чего мы освобождаем на территории соседнего государства?

«Ещё раз спасибо за солидарность и письмо! Желаю Вам крепкого здоровья и всех земных благ! Алексей».

А за окном шёл дождь. Крупные капли падали на оконное стекло — как будто само небо оплакивало то, что происходит с Родиной и с нами. Но именно сейчас, читая письмо от человека, чьи мысли так созвучны моим собственным, я чувствовала, что не одна в этом мире.

***

Хотя в последнее время я старалась поменьше осуждать других людей, но всё же некоторых иначе как моральными уродами назвать не получается. Водила ведь мог и дальше ехать прямо с той же скоростью, но нет — нарочно свернул, чтобы попасть в лужу, да ещё и на газ надавил.

— Идиот! — крикнула я, с сожалением глядя на грязные пятна, только что появившиеся на моём светло-бежевом плаще.

Водила, совсем молодой парень, довольно улыбнулся. Проделанная работа ему явно понравилась. Затем покатил на своей шикарной машине дальше. Проклятые мажоры!

— Чтоб у тебя шины полопались, козлина!

Однако тот, кому было адресовано моё пожелание, успел уже отъехать далеко и вряд ли что-то услышал за надёжной бронёй своего железного коня. А вот плащ… Заляпал, паразит, с ног до головы! И как в таком виде на работу идти? Пришлось срочно бежать домой переодеваться.

Пока я нашла старый тёмный плащ (вот уж не думала, что снова его надену), пока переоделась, прошло некоторое время. Потом я летела к остановке, как угорелая, надеясь успеть на свой автобус. Но увы — не хватило всего пары минут. Автобус уже набирал скорость, оставляя меня любоваться нарисованной на заднем стекле буквой Z.

— Стойте! Подождите!

Но водитель то ли не услышал, то ли просто не захотел останавливаться. Эх, что за день сегодня? Мало того, что этот гад испортил мой новый плащ, теперь я ещё из-за него на работу опаздываю! Впервые за всё время.

Естественно, мне ничего не оставалось, как позвонить Галине Викторовне и объяснить, что на работу приеду позже. И ждать следующего автобуса.

Он подошёл через час. Сначала ехали без приключений, но потом, когда уже были совсем рядом с Коломной, попали в пробку. Автобус двигался с черепашьей скоростью, пассажиры начали заметно нервничать. Из разговоров я слышала, что впереди какая-то жуткая авария. Когда мы, наконец, доехали до места происшествия, я увидела стоявший поперёк дороги грузовик. И автобус. Перевёрнутый, завалившийся набок, с помятым корпусом и выбитыми окнами. На дороге сиротливо лежал осколок стекла с очертаниями буквы Z. Тот самый автобус, на котором я сегодня должна была ехать! Рядом дежурила машина скорой помощи, люди в формах медиков клали на носилки укрытое белой простынёй тело. А ведь они сейчас могли вот так нести и меня. Стоило просто-напросто успеть на свой автобус. А я опоздала, получается, на тот свет. Благодаря тому идиоту, что издевательства ради окатил меня из лужи, я сейчас еду в другом автобусе, живая и невредимая. Не в силах справиться с нахлынувшими эмоциями, я закрыла лицо ладонями.

Лишь когда автобус остановился на автостанции «Коломна», я немного пришла в себя. А вернее сказать, шок сменился ощущением безмерного счастья. Оттого, что погода хорошая, солнечная, оттого, что коллег своих вижу, говорю с ними. Родные, как я вас люблю! И похоже, любовь эта взаимная — они так обрадовались, что я «в рубашке родилась».

Но радость радостью, а работа не волк — в лес не убежит. А значит, делать её надо по-любому. Так что, Елизавета, раз живая, письма в сумку — и вперёд, по адресам! Что я, собственно, и сделала.

Скажу честно, никогда прежде я не выполняла свою работу с таким удовольствием. Кто-то, наверное, не поймёт, как можно, таща на себе тяжёлую сумку, раскидывая в подъездах письма по почтовым ящикам, сталкиваясь порой с хамством тех, кому до двери письмо или посылку принёс и получая за это копейки, чувствовать себя абсолютно счастливым? Можно, если только что был на волосок от смерти.

Когда вечером я вернулась на почту, меня ждал сюрприз.

— Лиза! Господи! Ты живая!

Михаил был явно взволнован и одновременно так обрадован, что не смог сдержать возгласов.

— Миша! Привет!

Я вдруг поняла, что не меньше рада оттого, что его вижу. Через минуту мы уже обнимали друг друга так, будто сто лет не виделись.

— Ой, он уже так несколько часов торчит на почти, всё спрашивает: где Лиза, где Лиза? — сказала Оксана Борисовна.

— Что же вы ему не объяснили, что я живая, здоровая?

— Так мы с Танькой и говорим: жива Ваша Лиза, письма пошла разносить. А он: хочу её видеть — и всё тут!

— Я как увидел в новостях, что пьяный дурак на грузовике врезался в непецинский автобус, вспомнил, что ты как раз из Непецина ездишь. Тогда пообещал себе: если Лиза выжила, я больше ничего у Бога не попрошу. И бухла больше никогда в рот не возьму! А тут говорят: ты на него опоздала.

— Да, опоздала. Потому что другой дурак меня из лужи обрызгал. Пока переодевалась, пока то да сё…

— Буду молиться за здоровье того второго дурака!

Мой рабочий день уже почти закончился. Оставалось отчитаться начальнице о проделанной работе — и всё, до завтра свободна. Миша ждал в зале, пока я закончу — хотел проводить меня до остановки. Но я вдруг поняла, что не хочу ехать домой.

— Может, тогда погуляем по городу?

— Давай.

Мы шли знакомыми с детства улицами, где я когда-то гуляла с мамой и папой. Лажечникова, Соборная площадь, арка с иконой, река Москва с раздвижным мостом. Платок на моей шее сбился, и я расстегнула плащ, чтобы повязать его заново.

— Красивые у тебя бусы! — заметил Миша.

— Спасибо! Кстати, мне их один молодой человек прислал из Оренбурга.

— Жених? Поклонник? — Мишино лицо сделалось напряжённым.

— Нет, — поспешно ответила я. — Просто я помогла ему спрятаться от военкома. Вот он меня и отблагодарил.

Услышав ответ, Миша вздохнул с облегчением.

— Понятно. У меня сосед тоже прятал друга — спасал от мобилизации. А Машка взяла и донесла. Ну, что ещё ожидать от неё, стервы — она и зятя собственного в военкомат сдала.

— Так значит…

Теперь мне стало понятным, почему дочь этой Семёновой так обошлась с родной матерью. Видимо, не простила того, что, по её милости стала «белой вдовой». Хотя «белыми вдовами» вроде бы называли жён моряков.

— А ты, получается, знал. Ну, когда говорил участковому, что не видел никакого в квартире Гришина. Я тогда как раз от этих ребят пряталась и всё слышала.

— Да, я соврал. Что же я, стукач или дерьмо законченное? Слушай, а ты-то почему от них пряталась? Ты военнообязанная?

Слово за слово, и я рассказала Мише о том, как выдавала себя за гражданскую жену того самого уклониста. К тому времени мы уже дошли до набережной и теперь стояли на раздвижном мосту через реку — тёзку первопрестольной и злаготоглавой. Ветерок слегка волновал водную гладь.

— Ты удивительная! Я никогда такой не видел!

Он взял меня за руку. Я накрыла его ладонь своей. Так мы и стояли молча. Да и нужно ли тут было что-то говорить? «Ведь порою и молчание нам понятней всякий слов», как поётся в песне — в бабушкиной любимой.

Ни я, ни Миша не обратили внимания, когда мост начал потихоньку двигаться. Когда спохватились, было уже поздно бежать — середина мости уже порядочно отошла от краёв — едва ли перепрыгнешь. Ну, и ладно — постоим, подождём — всё равно никуда не торопимся.

Наши тени задвигались вслед за мостом. Мой силуэт на асфальте поднял руку, словно показывая на небо. Вроде бы ничего удивительного, только… Только сама я ни на минуту не отпускала Мишиной ладони. Как такое может быть?

«Да забей! — подумала я в следующую секунду. — Тебе просто показалось».

Мост к тому времени уже полностью раздвинулся и остановился на середине реки. Это даже к лучшему, что мы не успели! Вдвоём с Мишей, будто отдельно от всего мира, и небо, и река — всё словно принадлежит нам одним. И даже прогулочный катер, из-за которого, собственно, и развели мост, и доносившаяся с борта песня:

«Мне для счастья надо

Быть с тобою рядом,

Чтобы видеть мог я

Блеск твоих зелёных глаз».

Мы обнимали друг друга, абсолютно не стесняясь посторонних. Мост уже давно вернулся на своё место, а мы, соприкоснувшись губами, не сразу это заметили. Забыла я и про автобус до Непецина. Последний.

— Мне надо бежать, а то опоздаю.

— Может, останешься?

— Да, — мои губы лишь повторили то, что говорило сердце.

Мишину квартиру я узнала не сразу. Будто не было того срача, который поразил меня при первом посещении. Я невольно вздрогнула, вспомнив, как долго приводила в порядок своё собственное жилище, когда всерьёз решила завязать с алкоголем. Очевидно, Миша также имел твёрдое намерение изменить свою жизнь раз и навсегда, если занялся не только внешностью, но и жилплощадью. Впрочем, недостаток женской руки всё же ощущался, однако в сравнении с берлогой алкоголика это было ну просто небо и земля.

Поужинав сваренными на скорую руку макаронами и сосисками, мы сначала сидели на кухне, потом желали друг другу спокойной ночи, но до рассвета мы так и не расстались. Диван в гостиной пустовал, всеми забытый. Даже луна и звёзды были в ту ночь заняты — заглядывали в спальню, где мы с Мишей принадлежали только друг другу.

***

Напрасно Миша торопился выключить будильник — звон раздался уже когда я проснулась.

— Доброе утро, Миш!

— Доброе утро, Лизок! Ты пока поспи. Тебе ж не надо так рано на работу.

— Да я уже всё равно не засну. Привычка. Может, я тогда завтрак приготовлю?

— Но…

— Никаких но! А то, небось, питаешься одними бутербродами. Я права?

— Ну, да. Как-то некогда.

— А у меня сегодня времени больше. Так что давай что-нибудь соображу.

Соображать, впрочем, было почти не из чего. В итоге я пожарила картошку с докторской колбасой и солёными огурцами, добавила лечо и посыпала всё это дело тёртым сыром. Бабушка всегда говорила: хорошая хозяйка и из ничего приготовит обед. Мне хотелось надеяться, что она оттуда всё видит и одобряет. По крайней мере, на Мишу моя стряпня явно произвела впечатление.

— Спасибо тебе, Лизок! Ты настоящее золото! Сколько лет я мечтал проснуться с любимой женщиной, позавтракать вместе! И думал, что это невозможно. А теперь…

— Понимаю. Наверное, ты очень любил Анну?

— Да. А ты, Лизок, любила кого-нибудь? Если это, конечно, не секрет.

— Любила. Он меня бросил, когда бабушка умерла. Тяжело было потерять сразу двоих!.. Беги, одевайся, а то опоздаешь. А я пока посуду помою.

Проводив Мишу до остановки, я долго смотрела вслед, пока автобус не скрылся из виду. У меня же до начала рабочего дня оставалось ещё уйма времени, и я решила пройтись по городу. На улице Лажечникова в столь ранний час было немноголюдно. Дойдя до Соборной площади, я остановилась. Моя тень будто по инерции сделала ещё несколько шагов, затем, поправив поясок плаща, постояла пару секунд и словно нехотя вернулась ко мне. Что это? Опять показалось? Собственная тень смогла от меня отделиться. Всё ещё не веря увиденному, я подняла руку. По всем законам оптики, тень должна была сделать то же самое, однако она оставалась неподвижной.