Скрипач без оркестра

Яна Борту
Скрипач без оркестра

Рассказ без музыки с кромешной тишиной

Макс не торопился заходить в поезд. Чиркнул зажигалкой, подпалил сигарету, и, выдохнув дым, окинул взглядом на серое небо и уходящую к горизонту вереницу вагонов.

Осталось ещё 6 сигарет.

Молодой рыжеволосый проводник смотрел на него с ненавистью. Укутавшись в форменную куртку, он явно мёрз и жаждал зайти в тепло. Последний пассажир из очереди только что зашёл внутрь, и теперь проводник переминался с ноги на ногу, осознавая, что человек в пальто и с чемоданом возле вагона тоже стоит по его душу.

Макс прикрыл глаза и затянулся. Пусть постоит. Пусть все замрёт в ожидании.

Дым смешался с серыми небесами. Огонь сигареты смешался с пеплом в урне и потух.

Макс шагнул к двери вагона.

***

Полупустой плацкарт. Сосед напротив, невысокий дедок в очках, скрюченными пальцами чистит варёное куриное яйцо.

— Вы до конечной? — вежливо спрашивает.

Макс устало опускает глаза. «Пожалуйста, оставь меня в тишине. У меня был нервный срыв, я только вышел из больницы и мне сложно говорить с людьми», — мысленно просит попутчика.

— Я вот да, — радостно сообщает тот, не дожидаясь ответа и продолжая трясущимися руками снимать скорлупу.

Макс со вздохом убирает чемодан и залезает на верхнюю полку, не дожидаясь, когда принесут белье.

Боковые места напротив пустуют. По коридору, смеясь, проходят две женщины.

Макс засовывает руку в нагрудный карман, вытягивает бумажник и раскрывает его. Из прозрачного кармашка, с маленькой фотографии на него взглянула Софа.

«Тогда я не знала, насколько ты пустой», — звучит в ушах её голос.

Пожалуй, стоит покончить с прошлым. Пожалуй, хватит себя истязать. Ушла и ушла.

Макс касается нагрудного кармана: ручка, сигареты и зажигалка внутри. Но он только-только докурил предыдущую. Ещё не время.

Поезд тронулся. Колёса заговорили:

Тыгыдым-тыдам, тыгыдым… тыгыдам?

— Приготовьте билеты! — раздался звучный голос проводницы.

Рыжая дородная женщина в форме подходит к Максу, лениво смотрит паспорт и билет, затем разворачивается к другим пассажирам.

Макс закрывает глаза. Ему хочется, чтобы всё это кануло в Лету.

***

Он проснулся оттого, что поезд резко затормозил с пронзительным визгом. Макса качнуло и вдавило в стенку вагона. Мужчина открыл глаза и не сразу понял, что происходит.

Соседние койки пустовали: попутчик исчез и даже собрал постельное белье. Не придавая этому значения, чувствуя лишь острое желание курить, Макс слез со своей полки.

Голова была ватной. Ноги тоже. Вокруг тела смыкалась темнота. Темнота съедала углы вагона.

Макс вышел в тамбур и, шаря в кармане, смотрел на грязное стекло, через которое проходила трещина. Выудив сигареты и зажигалку, разогнал тьму маленьким бойким огоньком.

Затянулся.

Выдохнул.

Поезд стоял в кромешной тишине.

«То, что надо», — подумал Макс.

Осталось 5 сигарет.

Достал бумажник, вытащил фотку Софы. Единственная. Сколько раз после развода он доставал этот снимок? И смотрел, словно надеялся, что Софа вернется? Макс тряхнул снимок и, держа за край, поджёг.

Фото прогорело на удивление быстро.

Пепел осыпался на пол тамбура, и Макс, разжав пальцы, подул на руку.

Затем, споткнувшись о порог, поспешил на своё место.

Забрался на полку, вытянул ноги.

Снизу раздался храп попутчика.

«Вот черт», — раздражённо подумал Макс и почти сразу же провалился в сон.

***

Тдым-тдам.

За окном мелькает все та же серость: гаражи, заводы, полуголые деревья, уже сбросившие свое осеннее платье, но все еще не нарядившиеся в белые зимние шубы.

Ч-чик-ч-чтакзынь.

Ложечка позвякивает о края стакана в подстаканнике.

Ч-чзынь. Ч-чзынь.

Тдым-тдам.

Тгд-шууу.

— Вы понимаете, что сотни тысяч вероятностей одновременно существуют в одной точке! — радостно говорит кому-то попутчик. — Это как рельсы: в какую сторону повернуть стрелку, туда и поедет наш бренный мир!

«Что за чушь», — думается Максу.

Повернув голову, он замечает рядом с дедом молодую женщину с фиолетовыми волосами.

Увидев, что Макс проснулся, дед представляет ему фиолетовую:

— Это Фима, она села на ночной станции, представляете?

Так радостно, словно она была господом богом.

— Второе пришествие, — бормочет Макс и трёт глаза.

Курить. Дурная привычка, которую он приобрёл после того, как от него ушла Софа. Думать о Софе и думать о сигаретах. Он выбрал второе, спалив фотографию. Нужно это отметить.

Рука тянется к нагрудному карману и замирает.

Или нет?

Думать о сигаретах и думать о Софе.

Рука тянется к бумажнику и открывает его. Из прозрачного кармашка на Макса смотрит круглое лицо.

Каштановые волосы, до боли знакомая ямочка на щеке, улыбающиеся глаза.

«Это не фобия, ты… пустой».

Тот же звонкий голос, дрожащий от слез.

«Ты пустой».

Макс замер.

— Что-то не так? — участливо спрашивает его фиолетовая.

— Нет, — тихо шепчут губы. — Нет, нет, нет!

Раскрыв ладонь, осмотреть: следы пепла?

— Выглядите потерянно, — голос попутчицы.

— Дурные сны, — отзывается Макс.

И быстрым шагом идёт в тамбур.

Думать о Софе и сигаретах.

Софочка.

Рука в карман, четыре сигареты в пачке, зажигалки нет.

Выворачивает карман наизнанку: пусто.

«Выпала» — первая мысль.

«Не хочу возвращаться в вагон и проходить мимо попутчиков» — вторая.

Не задумываясь, толкает дверь.

Тыгыдым, тыгыдам! — еще громче стучат здесь колеса.

Переходит в другой вагон. В тамбуре пацан, увидев Макса, стыдливо прячет пачку.

— Угостишь? — Макс не узнает своего голоса. — Я не сдам тебя. Можешь сказать, что это я тебя скуривал.

Пацан воровато оглядывается, кивает и протягивает пачку и зажигалку.

Макс, проследив за его взглядом, смотрит в стекло двери: за ней вагон купе. Багровая дорожка ковра, выцветшая, страшная. Колышутся тонкие занавески.

— Спасибо, — возвращает пацану зажигалку. — Бывай.

***

Возвратившись в свой вагон, Макс снова забрался на верхнюю полку, краем глаза заметив, что деда и фиолетовой больше нет.

Он пошарил по полке: зажигалки нет. Выпала?

Нужно купить у проводницы.

Или нет.

Запрыгнул на полку.

Лежать, прикрыв глаза, и чувствовать, как бумажник с фотографией прожигает карман.

Желание посмотреть.

Мимо проносится другой поезд, стук колёс сливается с гулом.

Словно они разогнались до сверхзвуковой.

Звуки, блики на стекле, погружение состава в ночь, крыши домов, пролетающие мимо, грохот, гул, дрожь вагонов, голова тяжелеет — так приходит откровение или так разум проваливается в безумие?

Когда Макс очнулся, он понял, что горит. Пожара не было, постель была мокрой от пота.

Постель? Разве он докупал постельное белье?

Откинув белую простыню, он спустился в темноту, не глядя на койку попутчика.

В кармане промокшей рубашки нашлась зажигалка.

Тамбур. Три последние сигареты.

Что потом?

Он посмотрел на трещину в окне, искажающую свет огней, пролетавших мимо поезда.

Почему-то решил перейти в соседний вагон.

Нырнул из тамбура в тамбур.

***

Ветер ударил в лицо от взметнувшихся занавесок: окно возле титана приоткрыто. Стук колёс. Гул.

Свисающие белые простыни и чья-то рука, свалившаяся с верхней полки.

Плацкарт.

«Тут было купе, — думал Макс, утирая со лба пот. — И пацан. Я не с той стороны? Я пошёл направо, а не налево?»

Повинуясь странному чувству несоответствия, достал бумажник, раскрыл его.

В прозрачном кармашке зияла пугающая пустота.

Нет, нет, нет!

Он потёр дешёвую пластмассу рукой, точно надеясь, что фото появится.

Ничего не произошло.

Чувствуя себя одиноким, потерянным, заболевающим, Макс перескочил из тамбура в тамбур.

***

У дверей стояла фиолетовая с сигаретой в руках.

Максу сделалось отчего-то неловко: тёмные блики ложились на аристократический профиль.

— Айн Соф, — строгий низкий женский голос.

«Откуда она… знает про Софью?»

— Что?

— Простите. Дурные сны, — женщина склонила голову. — Случайно произнесла вслух, не привыкла разговаривать с людьми.

— Я тоже, — неожиданно для себя отозвался Макс.

Она удивлённо повернула голову, в этот момент свет фонаря ворвался через стекло и полностью показал её лицо: один глаз пронзительно-голубой, другой — темно-карий, почти черный.

— Вы не представились, — сказала она.

— У меня смешное и дурное имя, — он неловко почесал щетину на подбородке. — Притягивает неприятности.

Говорить стало легко, словно кто-то снял с его горла душившие оковы.

— У меня тоже смешное имя, — она потушила сигарету. — Но вы его знаете, а я ваше — нет.

— Я не запомнил, так что мы пока квиты, — Макс не узнал свой голос, сделавшийся глухим, и старался не смотреть на женщину.

«Фима». Смотреть на её разные глаза было больно.

Хотелось курить.

— Серафима. Меня зовут Серафима, — она вытянула из пачки ещё одну сигарету и протянула пачку Максу. — Можно просто Фима.

— Красиво, — он вытянул сигарету не глядя и закурил. Вишнёвый дым, лёгкий привкус вишнёвой косточки. — Но у меня плохая память на имена, тем более — на такие длинные.

— Странно, обычно у журналистов хорошая память.

— С чего вы взяли, что я — писака?

— У вас билет лежит в папке с логотипом «Невыразимого». Пишете для этого журнала?

— Может, я просто выиграл мерч.

«Что ты делаешь, она сама с тобой заговорила, она симпатичная, что ты делаешь, ты ведь можешь взять телефон и постараться забыть…»

— Попробуйте записывать все, что с вами происходит сейчас.

Макс, удивившись, поднял взгляд и посмотрел в широко раскрытые глаза, тёмный и светлый.

«Красивая».

Кажется, впервые с того дня, как Софья оставила его, он подумал так о какой-то другой женщине.

— Что, простите?

— Вы действительно притягиваете… неприятности, назовём это так.

Она шагнула к нему, оказавшись довольно близко, ближе, чем он привык разговаривать с людьми.

— Я не… прошу… я действительно болен и… — замямлил он, пытаясь отступить, но вжался спиной в закрытую дверь тамбура.

Серафима взяла его левую руку за запястье, вытащила из кармана его рубашки шариковую ручку, задрала рукав и прикоснулась острым концом пера к коже. Опешивший Макс молча следил за ней.

— Вы не больны, вас поломали, — говорила она, чертя странный символ на его руке. — Там, где поломка, там острые углы. А из острых углов рано или поздно придут эти твари. И чем острее, чем неправильнее угол, тем тоньше граница и тем легче им прийти. За вами уже облава, а вы, дурачок, не замечаете этого.

Она вернула ему ручку. Он взглянул на руку: там красовалась пентаграмма, похожая на звезду, со странным символом в центре.