Пленники чести

Все ахнули в один голос, поднялся гул, точно кто-то выпустил из улья пчелиный рой. Девушка, стоявшая в углу, закрыла лицо руками и пошатнулась. «Боже, нет, только не это», — вскрикнула она и выбежала из приёмной залы. Александру Ивановичу захотелось кинуться вслед за ней, но он чувствовал, что не сможет её утешить, и его долг быть со своими далёкими родственниками. Вслед за девушкой из приёмной вышел со слезами на глазах и дворецкий.

— Дамы и господа, прошу ещё минуту внимания, — сказал нотариус, — завещание может быть прочитано только в присутствии всех прямых наследников.

— Здесь присутствуют все! — выкрикнул Алексей Николаевич.

Тогда Каингольц зачитал список наследников, о которых шла речь, но из всех присутствовавших не было только второй жены умершего — Клары Уилсон. Она рассорилась с мужем и жила в городе, неподалёку от замка.

— А нельзя ли обойтись без тётушки? — холодно спросил Карл Феликсович.

— К сожалению, завещание должно быть прочитано в присутствии всех наследников и этого прядка не изменить. Таково непременное условие обнародования последней воли умершего. К тому же, госпожа Уилсон предупредила меня в своём письме, что к указанной дате приехать никак не сможет. Она задержится на некоторое время, и, как она писала, наследники вольны оставаться в её замке столько, сколько пожелают до самого её прибытия, — громко сказал Каингольц.

— Завещание ещё не оглашено, а замок уже её! — возмутилась госпожа Симпли.

— В любом случае я вынужден отложить чтение завещания до приезда вдовы покойного, — сказал Никита Ильич.

— Безобразие, какая бестактность с её стороны! — воскликнул Алексей Николаевич.

— Да, покойного можно было бы и уважить, в конце концов, это её муж умер, а не посторонний человек, — растерянно добавил Павел Егорович.

— Причём тут покойный, она же прямо оскорбляет нас! Не уважает! Скажите тоже! — возмущался Алексей Николаевич.

И все родственники тотчас заохали, и шум заполнил приёмную. Один только Александр Иванович ничего не говорил, он просто стоял и смотрел в пол, размышляя о человеке, с которым так хотел попрощаться и не успел, который хотел что-то ему сказать перед смертью, но так и не сказал. Грустно и странно ему было выслушивать вульгарные разговоры о человеке, которого он знал с детства и очень любил. Какие-то странные слова летели со всех сторон о почтенном джентльмене, только что скончавшимся за дверью перед ними.

Пришёл врач, представившийся как Модест Сергеевич. Он составил акт о смерти и вручил его Каингольцу. Потом пришёл дворецкий и слуги с носилками. Двое дюжих лакеев вынесли тело господина Уилсона, накрытое одеялом. Дворецкий же остался в зале, но долго глядел вслед своим подчинённым, бережно уносившим хозяина. Александр Иванович хотел было броситься к своему покойному деду, душа рвалась проститься с ним, но господин Симпли удержал молодого человека.

— Не стоит сокрушаться по тому, чего уже не вернёшь, — сказал он ласково, — да и может для нас это к лучшему, мой мальчик.

Александр резко отвернулся от него и отошел в сторону. Скорбь сменилась в нём обидой и злобой по отношению к человеку, который не способен жалеть о чём-либо, кроме денег, и не может понять, каково другому пережить утрату. Если бы он не был офицером, он, пожалуй, за такие слова хорошенько бы побил родственника, хотя тот и был его много старше. Через пару минут все вышли из залы довольно подавленные и мрачные.

— Альфред, — сказал Александр, обращаясь к дворецкому, — куда понесли тело?

— В церковь, разумеется, — ответил он. — Завтра будут похороны. Утром тело вернут, и процессия двинется отсюда прямо на кладбище.

— Значит, я так и не увижу его, — задумчиво произнёс Александр.

— Прошу прощения у вашей милости, но если у вас больше нет ко мне вопросов, я вас оставлю. У меня ещё очень много дел, — сухо сказал Альфред.

— Да, да, — тихо проговорил Александр.

После того, как дворецкий ушёл, ему стало совсем одиноко и тоскливо, рядом не было надёжных боевых товарищей, с которыми привык поручик разделять любые печали, а сидеть в гостиной с родственниками и слушать, как они делят меж собой всё, что за столькие годы нажил его дед, было невыносимо. Поэтому он при первой же возможности их покинул и отправился гулять по старому замку, где каждый уголок дышал давно забытым детством. Как часто бывает, что человек, вернувшись туда, где некогда был беззаботно счастлив, понимает, насколько изменился сам, и как переменилось то самое место, и отныне все былые радости безвозвратно остались в прошлом. Предаваясь воспоминаниям, он хотел заглушить боль утраты и обиды, нанесённой невежеством и равнодушием родственников.

Между тем, оставшиеся впятером наследники решили не покидать замок до приезда госпожи Уилсон. Нотариус взял подписку со всех господ, что они в его отсутствие не начнут делить наследства, оставив всё имущество в неприкосновенности. После этой процедуры он покинул гостиную. У лестницы он встретил заплаканную Наталью Всеволодовну, которая, подбежав, ухватилась за его рукав и заговорила дрожащим голосом:

— Умоляю, Никита Ильич, скажите мне, как он умер? — шептала она, еле сдерживая слёзы.

— Его сердце остановилось… Ни один врач не смог бы ему помочь… — отвечал он, отводя взгляд в сторону.

— Ах, почему, почему он оставил меня одну без всякой защиты, — всхлипывая, произнесла она. — Но кто же теперь будет моим опекуном до совершеннолетия?

— Возможно, госпожа Клара Уилсон, как старшая в семье, — тихо ответил он.

— Нет, нет, только не она, скажите, что это не так, ведь эта женщина меня ненавидит, — зашептала она с мольбой в голосе, глядя прямо в лицо нотариусу, и из глаз её вот-вот должны были покатиться слёзы.

— Я не могу нарушать установленные законом порядки и обманывать вас, — начал Каингольц, — да и госпожа Уилсон влиятельная и мудрая леди, так что её опека будет для вас наилучшим вариантом…

— Нет, она не успокоится, пока не сведёт меня в могилу, прошу вас, защитите меня, — со слезами в голосе говорила Наталья.

— Я ничем не могу вам в этом деле помочь, сударыня, я бессилен перед законом… — говорил Никита Ильич, по-прежнему глядя куда-то в сторону.

— Но, но… — начала Наталья, затем выпустила из рук рукав нотариуса и убежала прочь, обливаясь горькими слезами отчаянья.

Каингольц постоял немного, глядя на пёструю ковровую дорожку и раздумывая о чём-то тяжёлом, что его томило и рвалось наружу, но о чём говорить ему было нельзя, и тяжело вдохнул. Он повернулся и увидел прямо перед собой Александра Ивановича, который всё это время стоял за углом, являясь невольным свидетелем этого разговора.

— Неужели и вправду ничего нельзя сделать? — спросил Александр у нотариуса, который слегка вздрогнул от неожиданности.

— Простите, но тут уже решит суд, если в нём будет необходимость, а пока что опекой над Натальей Всеволодовной должна заниматься жена покойного.

— Но вы же знаете, что такая опека для неё будет невыносима.

— Знаю, но ничего лучшего, к сожалению, предложить не могу, — резко ответил Каингольц, краснея. — Единственная возможность избавиться от опеки для неё — это выйти замуж, но брак возможен только при согласии опекуна. Ну, или сама госпожа Уилсон передаст опеку кому-либо другому.

— Но вы же нотариус, я прошу вас сделать всё возможное, чтобы эта девушка получила лучшую долю… — начал Александр.

— Знаете что, — вскрикнул нотариус, совершенно покраснев, — это уже не ваше дело, я искренне желаю блага этой девочке, но закон в данном случае предельно ясен, больше никаких обсуждений быть не может! Я попрошу вас подписать бумаги, и далее мне надо покинуть этот дом. Меня ждут безотлагательные дела, молодой человек!

Не ожидавший такого ответа, Александр Иванович подписал ту же бумагу, что и все его родственники, и учтиво раскланялся с нотариусом.

— Всего хорошего, — буркнул Никита Ильич и торопливо спустился по лестнице к выходу, бормоча что-то невнятное.

Александру показалось странным поведения нотариуса, словно бы тот был чем-то особенно обеспокоен, чем-то, что было его тайной. Он побрёл по коридору сам не свой, вспоминая каждое услышанное в замке слово. Роскошь и великолепие не вдохновляли его — пышность старинных покоев казалась неуместной в такой день. Кроме того, что случилось в столь короткое время, он думал ещё и о Наталье Всеволодовне, убитой горем. Порой предмет наших мыслей склонен являться нам неожиданно, и отворив дверь в маленькую проходную комнату, молодой офицер вдруг увидел её сидевшей на софе и тихо плакавшей наедине с собой.

— Примите мои глубочайшие соболезнования, — негромко произнёс он, подойдя ближе.

— Ваши слова ничего не значат, — сквозь слёзы ответила она. — Вы так же, как и все эти стервятники, хотите оторвать себе кусочек побольше. Вам нужны только деньги…

— О нет, я нахожусь на государственной службе, и, поверьте, ни в чём не нуждаюсь, — ответил Александр, смутившись.

— Вам он дед, другим он дядя, третьим ещё кто-то, все вы хотите получить его состояние. Ведь резвее вы не примчались сюда, оставив службу, из-за письма, в котором он упоминал о завещании? Ведь, насколько я знаю, такие письма получили все, — говорила она, стараясь казаться как можно смелее и независимей, хотя раньше она ни с кем так не заговаривала.

— Мой дедушка писал мне, что хочет сказать что-то важное перед смертью, — начал Александр.

— И вы решили, что бедный дедушка перед смертью наделит вас жирным состоянием, которое можно будет спустить в первом же игорном доме? — воскликнула она.

— Никак нет, дедушка просил только…

— Что, только? Вы всё лжёте!

— Позаботиться о вас, — тихо сказал Александр Иванович.

Наталья отвернулась, и плечи её задрожали. Она тихо всхлипывала, и Александру было безумно жаль её.

— Вот письмо, — продолжил он.

— Оставьте же меня, — проговорила слабым голосом Наталья, встала и вышла прочь.

Молодой поручик остался стоять неподвижно с письмом в руках, слыша удаляющиеся тихие шаги. Трудно вообразить, сколь неловко он чувствовал себя в эту минуту. На душе у него было так тяжело и совестно, словно бы это он был виноват во всех случившихся несчастьях. Так простоял он минут пятнадцать, потом повернулся, спрятал письмо в карман и тихо пошёл, сам не разбирая, куда. В своей жизни он видел много крови и беспощадной жестокости, бесстрашно, почти безрассудно ходил в атаки, и чуть не был убит, но этот короткий разговор поразил молодого человека сильнее всех прошлых переживаний. Александра не смутили упрёки и обвинения в его адрес, наоборот, он ещё больше жалел несчастную сироту, искренне желая ей только блага, самого высшего, из всех, что были возможны, и он готов был бы совершить любой подвиг для Натальи Всеволодовны, если бы она только попросила его об этом.

В одном из длинных коридоров Александр Иванович встретил своих родственников, которые гурьбой следовали за дворецким, показывавшим им их комнаты.

— Что-то вы уж больно бледны, — заметил Карл Феликсович, — уж ли не дедушкиного призрака встретили?

Александр вспыхнул неутолимой злобой, услышав такие слова. Однако он понимал, что не в силах исправить невежество кузена. Он был готов сурово ответить ему и вразумить наглеца, но в этот момент его отвлекла госпожа Симпли.