Сосуд с розыгрышем

На пороге комнаты показался взволнованный Данила. Он вытянул руку и не глядя попытался нащупать загривок Вэла.

– Не слушайте его, пожалуйста! Ну, пожалуйста! Он – придурок, я же говорю!

– Придурок или нет – вы никуда не пойдете, – заявил Иваха. Улыбка канула в массивы его лица. Он толкнул Данилу в комнату. – Нельзя же оскорбить кого-то и просто уйти. В какой стране мы, по-вашему, живем, а? Мы не дикари.

Не сговариваясь, близнецы полезли под гавайки. Высвобожденные пистолеты с неохотой поймали лучи солнца.

Вэл мигом растерял весь запал:

– Я ничего такого не имел в виду, дяди! Я… ну… Родители Роберта… они же, ну, будут волноваться и всё такое… Вы же понимаете, правда?

– Твои обвинения ранили нас прямо вот сюда. – Илюня положил ладонь себе на грудь и смял гавайку. – Ай. Ужасно неприятно. Даже больно. Но мы знаем, как унять эту злую-злющую боль.

– Как? – шепотом спросил Данила и сбивчиво закончил: – Мы с мужчинами не… того.

– Ну вот, еще одно оскорбление. И за что? Унять боль – это очень и очень просто, – с размеренностью маятника сказал Иваха. – Вы стукнитесь лбами, мальчики. И если ударитесь от души – так и быть, уйдете. Мы забудем ваши обидные слова. Даже в полицию не сообщим о них.

– Да и дело-то пустячное, – поддакнул Илюня, – поцеловаться вот этими потными штуковинами, что сидят у вас на плечах.

Роб уже догадывался, что произойдет дальше. Вероятно, клерк своим «злым-злющим» невыплаченным долгом тоже оскорбил близнецов до глубины души. И они тоже проявили к нему снисхождение, предложив смыть обиду и сам долг незамысловатым развлечением. Что ж, смыли так смыли. Робу оставалось лишь беспомощно надеяться, что лбы приятелей покажут свое лучшее качество, за которое всю троицу частенько ругала Антони́на, их учительница по химии.

Вэл в нерешительности подошел к Даниле. По их опустошенным лицам было видно, что они и сами не до конца понимают, что делают.

– Вот так, молодцы. – Иваха убрал пистолет под «банановую» гавайку. – А теперь положите руки друг другу на плечи. Да, отлично. И вцепитесь покрепче. О, и головы не забудьте откинуть.

Данила и Вэл послушно выполнили всё, что им велели. С откинутыми головами и разинутыми ртами, они выглядели перепуганными насмерть танцорами, замершими в начальной позиции некоего опасного танца. Робу на ум пришла мысль, что такой танец мог исполняться только на могилах и только свежими, ледяными телами.

– А если… а если мы откажемся? – спросил Вэл, страшно кося глаза в сторону братьев.

– Заткнись, тупица! – прошипел Данила, соображавший куда быстрее партнера.

– Не откажетесь, – заверил их Илюня. Со скучающим видом взглянул на гарант своих слов – пистолет, который так и не убрал. Наконец посмотрел на подростков. – Ну что, попробуем? На счёт три. И не халтурьте нам. Ну? Раз… два… три!

Роб обмер, почему-то ожидая слабого треска, как от столкнувшихся вафельных рожков, из которых вынули шарики мороженого. Однако Данила и Вэл всё-таки схалтурили. Да, они бахнулись лбами, но звук удара вышел тихим и скорбным, как больничный поцелуй. Оба заскулили от боли, а Данила даже присел. На его лбу вздувалась желтоватая шишка.

– Нет, нет и нет. Халтура как она есть. – Иваха с неодобрением покачал головой. – Мы покажем, как это делается. Поможем, так сказать. Вы же не возражаете, а, мальчики?

Его плотной улыбке не смог бы противостоять и мясник с ножом. Приятели испуганно закивали. Они не возражали. Закивал и Роб, предвидя чудовищный итог.

– Вот и славно, – подытожил Иваха. – Ну что, Илюня, тебе какого?

– Возьму-ка я, пожалуй, придурка. Он мне сразу понравился.

– После этого вы нас отпустите? – Данила распрямился, потирая шишку.

– Конечно. Если ноги вынесут отсюда – свобода ваша.

Вэл внезапно расхныкался. Но кого волновала такая мелочь? Иногда идет дождь, иногда летит грязь из луж, а иногда вот такие сосунки дают слабину. Словом, слёзы не тронули здоровяков. Они встали позади подростков и обхватили их затылки ладонями. Затем подались вперед, словно намереваясь толкнуть «снаряды», способные сломать само пространство.

Но сломаться, как понимал перепуганный Роб, могли разве что черепа его незадачливых дружков.

И «ядра», будто пущенные из пушек, устремились друг к другу.

КРРАК.

Вэл взвизгнул, а Данила заплясал на цыпочках, когда их головы, толкаемые поршнями чужих рук, столкнулись. Это уложилось в одно мгновение. И если слух утверждал, что лопнули два не особо прочных горшка, заполненных чем-то вязким и определенно глупым, то глаза не врали. Роб видел, как лбы и лица приятелей смялись.

Тела подростков, сцепившись разбитыми черепами, будто машины – бамперами, упали.

Мертвы.

Роб ощутил себя безвольной субстанцией, что будет дрожать дни, годы и вечности, если прямо сейчас ее коснуться. Судьба клерка, безусловно, намекала на серьезность положения, в котором очутился Роб, но участь приятелей – она зараженным копьем била куда-то в глубь сознания. Разрывала в клочья по-детски наивную убежденность в собственном бессмертии, если угодно.

– Чёрт, как мы их, а! – заухал Илюня и наконец убрал пистолет, который до этого держал в свободной руке.

Иваха лишь отмахнулся:

– Не до того. Берем «сосуд» и сматываемся отсюда.

– А с этими что?

– А ничего. Пускай себе лежат. Ноги-то их уже не держат.

Братья подошли к каминной полке и замерли, разглядывая банку и ее фальшивое содержимое. Роб неожиданно осознал всю комичность ситуации. Он не мог покинуть нишу за камином, как и не мог бесконечно долго не моргать. Мочевой пузырь, будто предвестник идиотской смерти, опорожнился, но Роб едва заметил это. Не заметил он и как выронил смартфон, и тот тихо скатился по ноге.

– Мне кажется, я вижу небольшое запотевание, – наконец проговорил Илюня. Он чуть наклонился. – Вот тут – у рта и носа. Голова как будто… дышит!

– Тем лучше – правдоподобнее, – отозвался Иваха. – Ну что, головушка, собирай манатки – и в путь, домой.

«Он сейчас коснется банки и поймет, что она не двигается, – с ужасом понял Роб. – А потом он дернет ее со всей дури – и она, вместе с полкой, слетит с моей головы. И прости-прощай – вот вам новая игрушка».

Однако Иваха не спешил прикладывать силу. Казалось, застывшее в растворе лицо зачаровало его. Здоровяк выглядел спокойным и задумчивым. Он словно пытался рассмотреть мысли, все до одной, что навеки застыли в водах загадочного сосуда.

– Дома полюбуешься, Иваха. Я жрать хочу. И пить, если уж на то пошло. – Илюня попытался взять банку. – Ага, загвоздка.

Роб ощутил легкую вибрацию. Здоровенные ручищи, заслонявшие мир, исчезли.

– Ты что, сломал ее? – Иваха раздраженно засопел.

– Не говори ерунды. Банка прилипла. Видать, подтек раствор, вот она и приклеилась.

Больше ждать было нельзя, и Роб решился. В конце концов, он забрался сюда ради розыгрыша, разве нет? Так почему бы не довести дело до конца?

И Роб подмигнул правым глазом.

А потом левым.

Наконец он распахнул рот во всю ширь, вывалил язык и глухо заорал, изображая оживший экспонат.

И случилось то, что обычно происходит, когда разыгрывают очень и очень плохих людей.

Иваха оттолкнул брата и без раздумий расстрелял банку с сумасшедшей головой.

4

Смерть настигла Роба в момент его величайшего розыгрыша, и после этого мало что изменилось.

Распрощавшись с телом, Роб переехал к братьям и занял центральное место в гостиной. Там он находился среди акульих челюстей, осколков черепов, оружия самоубийц, сушеных кроличьих голов и прочих диковинных и отталкивающих вещей. Разбитое пулями стекло банки заменили, дно подлатали, а гравировку «СОСУД С ГОЛОВОЙ» закрыли аккуратной полоской латуни с буквами «РОБЕРТ». Вдобавок теперь Роба окружала настоящая смесь из формалина и спирта, в которой он без усилий держал глаза открытыми.

И порой, когда желание подурачиться было особенно сильным, ему даже удавалось дернуть веком.

Гости близнецов были в восторге.