Сосуд с розыгрышем

Николай Ободников
Сосуд с розыгрышем

1

Роб с опаской протиснулся под обрушившейся балкой, покрытой черными бляшками, напоминавшими струпья. Тронь такие – и обсыплешься с головы до ног. К счастью, Роб, как и любой пятнадцатилетний подросток, бывавший дома не больше сорока минут в течение дня, был довольно худосочен. Правда, костлявость не служила оберегом от вони, въедавшейся в одежду, а значит, не гарантировала защиту от воплей матери, имевшей все повадки таможенной собаки.

Комната с ее почерневшими стенами являла безотрадный ландшафт, каждый шаг по которому сопровождался мыслями о стакане воды и легким хрустом. Хрум-хряп-хрясь. Хрустит и хрустит – что с того? Курица на завтрак тоже хрустела и тоже требовала, чтобы ее запили, и Роб с удовольствием отдался первому и проделал второе. Да и вообще он чувствовал себя прекрасно. По-другому и быть не могло, ведь впереди маячил такой великолепный розыгрыш.

Раньше в этих местах простирался бродячий цирк – с шатрами, визгами, бегающими вагончиками, таскавшими красные физиономии, и запеченными яблоками в сахарной пудре, одуряюще пахшими в вечернем воздухе каспийского побережья. Монеты и любовь публики завоевывались легче легкого, а потом пришел огонь, и власть над кошельками и улыбками была низвергнута дымным бичом.

Тем пятничным вечером хлопало так, словно на берег вытащили исполинскую жаровню, на которой раскрывались сушеные зёрна кукурузы, выклеванные из початка размером с улицу. А возможно, то был звук взрывавшихся человеческих легких, а не треск пузырящихся в огне шатров. Роб не кривил душой и ставил на легкие.

Он размышлял об этом, когда наблюдал с гребня холма за Великим Вечерним Пожаром. Огонь удалось усмирить лишь к двум пополуночи. Уцелевшие циркачи, опасаясь вопросов о неприличной горючести использованных материалов, подались куда-то на Запад, где, как слышал Роб, собирали деньги на новое шоу. Или же на адвоката и новый зрелищный пожар.

Роб хихикнул. Он не так уж отличался от этого жаркого, прокуренного синевой лета. Конечно же, поджог устроил кто-то другой, но это вполне мог быть и Роб. А почему нет? Лето на побережье – это же такая скука! Никто не понимает розыгрышей, щипков, желания повалять дурака. Все только и делают, что думают о мороженом, волнах и розовом лимонаде, который-то и вкусным назвать сложно.

Но этот розыгрыш обязательно войдет в историю. Возможно, его даже внесут в учебники по инфарктологии. Роб не был уверен, что такой раздел медицины существует, но верил, что его обязательно изобретут. Как раз для подобного случая.

Комната, куда он забрался, была частью кафе «Перлит», арендованного циркачами. Бывшую одноэтажную забегаловку, травившую посетителей густым бульоном из креветочного хитина, планировали превратить в музей, или в лабиринт страха, или во что-то такое, отчего у людей обострились бы хронические болезни. И не только желудочные. Словом, здесь было бы ужасно весело.

Сейчас от цирковой мечты перепугать как можно больше народу осталась всего одна банка. Огромная, одинокая, наполненная не то супом, не то водой из аквариума, в котором сдохли все рыбки, она стояла на каминной полке. По неведомой жизненной прихоти, пламя не тронуло ни камин, набитый пыльными пластмассовыми поленьями, ни саму банку. Гравировка, сделанная ближе к баночному основанию, гласила: «СОСУД С ГОЛОВОЙ». Или же не гласила, а нагло врала, потому что никакой головой и не пахло.

Чтобы ржака получилась, требовалось всего ничего: доброволец, разгадавший секрет банки, и парочка ротозеев, способных потешно орать. К своей гордости, Роб знал и секрет, и парочку разинь.

Вчерашний день он посвятил изучению цирковых пепелищ. Совершал паломничество от одного пожарища до другого, ища хоть что-нибудь, что могло бы его развлечь. Но всё либо уже растащили, либо сгорело дотла. Единственной интересной находкой была странная кость, которая на поверку оказалась обломанной боковой стойкой какого-то шатра. Она получила плевок и вернулась к прочему праху.

Когда начало казаться, что копоть осела даже на языке, Роб забрел в «Перлит». Здесь-то он и обнаружил комнату счастья. Глухая, без единого окна, прореженная лучами солнца, бившими сквозь сожранную огнем кровлю, эта комната кое-что предлагала.

Банку.

В первые минуты банка немало озадачила Роба: она не двигалась, не давала оторвать себя от каминной полки и вообще вела себя как заправский столб, вкопанный в землю. Чтобы разобраться с загадкой, Робу пришлось перебрать пустотелые дрова и даже заглянуть за саму банку. В итоге он набил себе шишку и по гулкому звуку, с которым ее заработал, определил, что за камином что-то есть.

Скрытый проход обнаружился справа – замаскированный под книжный шкаф самого что ни на есть болезненного вида. Книжки, надо признать, тоже намекали, что их лучше не трогать. Один только иллюстрированный справочник паразитов чего стоил.

Роб сдвинул шкаф в сторону, какое-то время глазел на открывшуюся темноту, а потом нырнул в нее. Опаленные полки, притянутые пружинами, вернулись на место. Силясь что-либо разглядеть, Роб потянулся к мутному источнику света. И бог всех розыгрышей явил чудо.

Голова Роба волшебным образом попала в ту самую банку.

Здесь же, во тьме, находился крошечный стульчик, на котором шутник, прячась за бутафорским камином, с противным хихиканьем дожидался своих жертв. Свободное пространство внутри банки позволяло вертеть головой и гримасничать, не боясь прилипнуть носом или щеками к стеклу. Жидкость, что якобы наполняла банку, на деле находилась внутри ее стенок, создавая для стороннего наблюдателя иллюзию заполненности.

Хохотнув, Роб торопливо полез в секретный проход, напрочь позабыв о том, что ему влетит, если он опять испачкает футболку или шорты. Перевел смартфон в беззвучный режим и нырнул головой в банку. Захихикал. С минуты на минуту должны были подойти Данила и Вэл.

– Это месть, детки, – прошептал Роб, едва не захлебываясь от смеха, бившего прямо в нос. – Нет-нет, это розыгрыш, простите. Или месть? – Он рассмеялся, наслаждаясь крошечной властью шутника.

Разумеется, Роб не планировал мстить друзьям. Да и за что? За то, что вчера отказались шляться с ним по почерневшему берегу? Отказались – и ладно. Тем хуже для них. А насколько хуже – они и сами узнают.

Роб так размечтался о предстоящем розыгрыше, что не заметил, как в кафе раздались голоса. Чтобы не зайтись в булькающем хохоте раньше времени, пришлось вспомнить скучнейший фильм про венгерского почтальона-астронома, посмотренный с отцом прошлым месяцем. Когда смех наконец прекратил щекотать лицо, Роб чуть вывалил язык и уставился перед собой ничего не выражающим взглядом.

Однако зашли в комнату отнюдь не приятели.

2

Первым ввалился крупный обладатель гавайки в узорах из ананасов. В складках его шеи чернела мошка, а мышцы лица словно пытались стянуться к ямочке верхней губы. Взглянув сквозь дыру в кровле на небо, неизвестный с мычанием откинул балку, решив не выискивать по карманам такую мелочь, как гибкость.

– Готово, – оповестил он. – Тащи его.

В комнату проник еще один здоровяк – и тоже в гавайке, но уже с хаотичным рисунком бананов. Тот же бритый череп. То же мясистое лицо, покрытое каплями пота, будто сиропом. Даже белые брюки были точной копией тех, что обтягивали толстые ноги первого субъекта.

«Охохонюшки, близнецы-мутанты», – подумал Роб, напрочь позабыв о том, в каком положении находится.

Затаив дыхание, он смотрел, как братья вталкивают в комнату кого-то тщедушного и хрупкого, будто наспех склеенную вазу. Глядя на дешевые штаны, рубашку с галстуком и бегающий кадык, Роб решил, что этот третий – второсортный клерк, вроде разносчика офисной почты. Стекло банки было чуть помутневшим, а жидкость всё округляла, однако это не мешало вести наблюдение.

– Ну что, Максимка, уверен, что хочешь этого? – спросил первый здоровяк, которого Роб окрестил про себя Ананасовой Рубашкой.

Клерк торопливо закивал:

– Один раз – минус двадцать тысяч, верно?

– Илюня, может, пусть будут все тридцать? – Банановая Рубашка взглянул на брата.

«"Илюня"? – Роб внутренне поморщился. – Господи, что за тупое имя».

– А пусть будут все тридцать. – Илюня почесал живот. Гавайка с ананасами задралась, показав черную рукоять пистолета, небрежно воткнутого за пояс брюк. – Чего нет-то? Мы ж добрые. Матерь божья, а это что?

Взгляды троицы сошлись на банке и ее «экспонате».

Роб моментально взмок, боясь пошевелиться. Страшное осознание прострочило каждую клеточку тела: он не мог вспомнить гримасу, с которой встретил эту странную компашку. Он даже не был уверен, что в эту самую секунду не улыбался от страха.

– Гляди-ка, голова! – воскликнул Илюня. – Вроде как испуганная, да? Что там написано, Иваха?

Иваха, распрощавшись с огульным прозвищем Банановая Рубашка, полученным от Роба, приблизился к банке. Глаза здоровяка, такие же здоровенные, как и всё остальное, расширились от восторга.

– «Сосуд с головой». Нет, ну ты подумай: со-суд! Да не абы какой, а с целой головой! Головищей! Вот так вещица, мать ее в душу! Интересно, башка – настоящая? Такую штуку не грех и дома поставить.

– Поставишь-поставишь. Но потом барахло, чур, выбираю я. И приносим по одной вещи за раз, а не как с теми кроличьими головами.

– Само собой, брат. – Иваха отвернулся от каминной полки. – Ну что, Максимка, продолжим? Два раза. Один – тридцать тысяч. Оба – ровно шестьдесят. И, считай, части долга как не бывало.

– А это не опасно? – проблеял клерк.

– Отвесим как раз на обозначенную сумму, – заверил Илюня, и в его горле заклокотал смех. – Ну так что, господин хороший, товар – на весы?

– Ладно, ладно, боже мой, давайте.

Роб три раза моргнул и размял лицо. Ему не хотелось гадать, о каком именно действии шла речь, которое бы покрыло такую сумму. Явно что-то похабное. Возможно, стоило вылезти и извиниться, пока еще не слишком поздно. Но внутренний голос подсказывал, что сами близнецы – те еще шутники. И как минимум один из «шутников» вооружен. Так что Роб счел за лучшее и дальше оставаться экспонатом обгоревшей комнаты.

Братья неспешно развернулись спиной к камину. Судя по всему, условия происходящего были обговорены заранее, потому что клерк, вздохнув, покорно замер перед своими кредиторами.

К недоумению Роба, близнецы отвели по одной руке в разные стороны, примеряя их к лицу зажмурившегося клерка. Выглядело всё так, словно вот-вот должна была грянуть двойная пощечина.

И Роб не ошибся.

Отведенные ручищи, больше походившие на загорелых анаконд, рванули вперед. Ладони вмялись в щеки, скулы и уши клерка, породив чмокающий звук. В сознании опешившего Роба возник образ двух сброшенных с крыши кирпичей, что, набрав скорость, плашмя врезались в теплую глину.

Изо рта и носа клерка хлынула кровь, залив подбородок и голубенький галстук. Левый глаз чуть увеличился в размерах, словно его изнутри ударили кием.

Клерк заорал и грохнулся на куски обгоревших досок. Не прекращая подвывать, он принялся ощупывать лицо. Его пальцы попадали в кровь и залезали в рот, говоря о том, что он ничего не чувствует. По крайней мере, сейчас.