Записки мертвеца: Часть I

«Так, короче, пацаны, это Костя. Юрец, ты его стопудов знаешь, со мной в классе учился, норм тип. Короче, его хата находится рядом с Радугой, и, если двигаться туда, то можно это сделать с остановкой у него. Так, может, безопаснее будет: хз, посмотрим, как пойдёт. В общем, Костян, если чё вдруг, согласился нас приютить перекантоваться, поэтому он теперь в нашей банде короче, хаха, знакомьтесь. Костян, Юрца ты помнишь, наверное, а Паха — мы с ним на футбик вместе ходили, кореш мой хороший. Такие дела, чуваки. Теперь надо решить, когда выдвигаемся».

Текст сообщения я восстановил из головы. Возможно, Аркадий местами использовал какие-то другие слова и формулировки — и уж точно не использовал запятые в таком количестве, — но суть была приблизительно такая. Я был до крайности возмущён. Пока в общем чате с характерным щелчком приходили новые и новые сообщения, я думал, как дать Аркадию понять, что он неправ и выразить своё недовольство. С другой стороны, подумал я, а в чём он неправ-то? Ему надо было напроситься в гости — он и напросился, сделал всё как ему «по-кайфу». Это я согласился, не найдя смелости отказать, и устроил из своей квартиры проходной двор. Теперь уже либо обламывать всех моих новых знакомых на полпути, либо будь что будет. Я воспринял это как вызов: смогу ли я чётко и прозрачно выразить своё неудовольствие или проглочу то, что Аркадий пригласил в мой дом гостей, о которых мы с ним не договаривались? И я решил, что смогу или по крайней мере должен заставить себя смочь, иначе… Не знаю, что иначе. Чувство просто было какое-то паршивое, и я не хотел, чтобы оно со мною оставалось. Особенно сейчас, когда и жить-то, возможно, осталось недолго.

Некоторое время я сидел и размышлял над текстом сообщения, которое напишу Аркадию и которым упрекну его в том, что он многовато на себя взял, решив притащить всех, кого ему самому захочется, в мой дом без приглашения. Выписывал, зачёркивал и снова писал уничтожающие и устыжающие формулировки, которыми я бы размазал его нахальство по его наглому лицу, камня на камне не оставив от его заносчивости. Но пока я писал, Аркадий — тоже писал. Все они переписывались в общем чате, а я не обращал на всё это никакого внимания, зациклившись на том, как бы пожёстче ответить им всем. В конце концов, когда я дописал свой сокрушительный пассаж, я развернул окно с перепиской и, прежде чем открывать диалог с Аркадием, мельком глянул в общей чат. И понял, что всё, что я делал до этого, не имело больше никакого смысла.

«Костян, ну всё, мы выдвигаемся, у тебя домофон стоит? Если чё — будь готов по-быстрому открыть. Мы с Ангелиной чуть пораньше придём, парни малёх задержатся».

«Костян, ау, ты тут?»

«Костян, мы выходим щас, чё, всё в силе?»

«Ладно короче, напиши как сможешь. Как напишешь — мы стартуем».

Ну и что? Что я мог на это ответить? Да всё, что угодно, наверное: никто не заставлял меня писать что-то определённое. Мы — это всегда мы, а не кто-то другой, кто заставляет нас что-то делать, и договариваемся мы в любом случае прежде всего с самими собой, потому что с собой договориться всегда проще. Если нам трудно выйти из какого-то положения или в принципе комфортно из него не выходить, мы соглашаемся сами с собой, что, мол, да, тут нас, конечно, оставили без вариантов, тут уж нас загнали в угол, ничего не поделаешь. И делаем то, что от нас хотят, потому что мы сами этого хотим, но в этом себе никогда не признаемся. Ведь гораздо проще сбросить ответственность за себя и за свои решения на кого-то другого: он меня заставил, он меня вынудил, он не оставил мне выбора. Так и живём.

«Да, давайте, я жду», — ответил я и оттолкнулся от компьютерного стола так сильно, что колёсики кресла отвезли меня на другой конец комнаты.

Прошло не больше получаса, как домофон зазвонил. Я не стал спрашивать, кто там — не стал вообще ничего говорить, — просто снял трубку и нажал на кнопку. Затем я прильнул к глазку на входной двери и стал ждать, пока на лестничной клетке покажутся мои первые гости. Первыми, как и предполагалось, пришли Аркадий с Ангелиной. Мы обменялись приветствиями, рукопожатиями и всем таким прочим, а затем прошли на кухню, чтобы продолжить разговор там.

— Значит, напрямую в Радугу не получилось? — спросил я.

— Не, мы решили, что так оно вернее будет. С остановкой в смысле, — ответил Аркадий.

— А что остальные?

— Щас, будут скоро. Должны. Юрец-то вообще далеко живёт, в частном секторе, чуть ли не у леса у самого. А Паха — он там, как в школу идти и ещё чуть дальше по улице короче. Он первее подтянется, я думаю.

Мы ещё долго сидели на кухне и говорили о всяком. В основном — о пережитом и о том, как сложилась судьба наших близких в это непростое время. Я рассказал свою историю, ребята — свою. Ничего хорошего. Отец Аркадия в позапрошлую среду уехал в командировку в столицу. Связь с ним он потерял тридцатого июля — на второй день. С матерью он потерял связь ещё лет пять назад, когда она ушла из семьи, и больше он её не видел. Ангелина же напротив — жила с матерью и хотела, чтобы это так и оставалось, поэтому-то и направлялась в Радугу в сопровождении Аркадия. Плюс, из её рассказов, которые, в свою очередь, представляли собой пересказ слов её родителя, Радуга и впрямь представлялась отличным местом для того, чтобы переждать конец света. Много пищи и питья, не так много людей вокруг, в шаговой доступности все блага цивилизации. Даже на случай отключения электричества в Радуге были резервные генераторы, топливо для которых можно было бы сливать из оставленных на парковке автомобилей. Не бог весть что, но хватило бы на какое-то время для того, чтобы поддерживать привычный уровень жизни. Плюс, хозяйственный магазин, аптеки, отделы бытовой химии, электроники и всего, что только может пригодиться. Если бы наш район на отшибе был страной, Радуга была бы её столицей.

Ещё, если верить рассказам Ангелины, в Радуге был человек с оружием: полицейский, оказавшийся там в самый разгар всеобщей паники и хаоса. Поначалу он нёс службу в торговом центре вместе со своими коллегами. Но, когда всем окончательно стало ясно, что дела плохи, его коллеги решили, что лучше пойдут защищать свои семьи, а немногочисленные люди, застрявшие в супермаркете, уж как-нибудь обойдутся без них. Если верить тому, что писали в интернете, дезертирство, самовольное оставление позиций — или как там всё это дело называется на казенном языке силовых структур — было явлением довольно-таки распространённым, особенно на поздних этапах крушения привычного порядка вещей. Тут можно винить кого угодно, можно навешивать ярлыки и раздавать оценки таким поступкам, но… Но я не собираюсь выступать тут ничьим адвокатом — вот что. С одной стороны, люди долга — люди не железные, хоть и взяли на себя обязательство таковыми быть при поступлении на службу. С другой стороны, если уж взял обязательство — изволь соответствовать. Примеряя всё это на себя, могу сказать лишь, что я не смог бы вынести и малой толики того, с чем столкнулась полиция, армия, спасатели, врачи — все те, кто в первые дни оказался на передовой войны с ожившими мертвецами.

Словом, Радуга была местом изобильным и местом безопасным. Это мы поняли довольно быстро, но даже после этого Ангелина продолжала рекламировать нам это место так, словно была его личным пиар-агентом. Её рассказы прервал звонок в домофон. Я быстро нажал на кнопку с изображением ключа и в трубке услышал, как кто-то открыл и закрыл за собой дверь подъезда. Дальше — быстрые шаги на лестнице, всё приближавшиеся и приближавшиеся, и приближавшиеся, а затем — стук в дверь. Я посмотрел в глазок.

— Да открывай давай! — поторопил Аркадий.

— Ясамоткрою! — огрызнулся я, комкая слова от волнения и спешки, и на самом деле желая сказать что-то вроде: «Я сам решу, как, когда и кому открывать дверь своей квартиры!»

На пороге стоял Юра. Рядом с ним — толстый лысеющий мужчина с блестящей плешью. Лет ему было на вид чуть больше сорока.

— Ну чё так долго-то, ё-моё! — вместо приветствия сказал плешивый и вошёл в прихожую.

Я вопросительно посмотрел на Юру. Тот, не глядя на меня и не здороваясь, тоже прошёл внутрь, и я тут же понял, что Юра — сын плешивого господина. Иначе просто быть не могло.

— Здоров, братух! — сказал Юра Аркадию и хлопнул его по руке.

— Здоров! — ответил тот одновременно на приветствие и рукопожатие.

По всему выходило, что Аркадий пригласил всех в мой дом и в нём же теперь воплощал собой фигуру хозяина. Он свойским жестом позвал вновь прибывших на кухню, а они перед тем, как последовать за ним, остановились, чтобы разуться. Хоть что-то. Здесь же, в прихожей, они оставили своё снаряжение — другим словом это было не назвать. Юра и его отец были вооружены примитивными копьями, подобно пещерным людям. Копья были изготовлены из деревянных черенков швабры и длинных кухонных ножей, намертво примотанных скотчем к одному из концов. С собою у них было по рюкзаку, которые не выглядели тяжёлыми, но, тем не менее, были чем-то наполнены. За поясом у каждого было по отвёртке, а одеты они были отнюдь не по летнему: в плотные штаны с начёсом и кожаные куртки, причём на Юре куртка была явно отцовская. Тут уж одно из двух: либо они собирались на Северный полюс и там хотели отыскать последнего выжившего мамонта и завалить его; либо оделись они так, чтобы их облачение в случае чего было трудно прокусить, а копьями вооружились для того, чтобы дать отпор мертвецам, если это будет необходимо.

Из рассказа Юры и его отца я понял, что путь их был неблизким и полным опасностей. Двигаясь из частного сектора сюда, они прошли несколько улиц от начала до конца, пересекли железнодорожный переезд и большой перекрёсток на пустыре, и дальше вынуждены были петлять по близлежащим кварталам, потому что во-первых, запутались в номерах домов и перестали понимать, где искать мой дом, а во-вторых, то и дело встречали во дворах одиноко бродивших заражённых, которых вынуждены были избегать и обходить — чем дальше, тем лучше. Но, что самое интересное, они шли в Радугу не затем, чтоб там остаться, а чтобы просто запастись продуктами и всем необходимым, а затем — уйти обратно.

— А в вашем районе что, магазинов нет разве? — спросил я. Не хотелось, чтобы это прозвучало как пассивная агрессия — мне правда было интересно.

Юрин отец усмехнулся.

— Есть, как же. Только ты туда сходи-ка теперь, попробуй. Знаешь, сколько ушлых разом образовалось, не только у нас на районе — по всему городу? Берут магазины в лапы свои и пускают только по пропускам, а пропуск — столько-то тысяч. И товар отпускают раз эдак в пятьдесят дороже, чем был он вон, в позапрошлый понедельник. Гадам таким и закон не указ — разве только закон с ружьём да автоматом. А в Радуге, вон, по рассказам, какой-то порядочный видать мент за всем смотрит. Ну, это по рассказам, — Юрин отец по очереди посмотрел на своего сына, Аркадия, Ангелину и затем почему-то на меня, а после продолжил, — По вашим же рассказам, молодёжь. Так что смотрите, если не так окажется, то получается, мы с Юркой зря вообще ввязались.

— Да всё там огонь, стопудово, — тут же заверил Аркадий.

— Ага, — подтвердила Ангелина и, казалось, готова была вновь завести старую-добрую пластинку о том, какое Радуга радужное местечко. Но не успела. Её опередил Юра, спросив про то, про что все, казалось, на момент позабыли: