Тень сфинкса. Удар из зазеркалья

Глава тринадцатая

Тот дикий зверь, алкавший мяса, Оставил плоть ее и кровь — И прежняя, дождавшись часа, Явилась нам Фостина вновь…

«Дворники» на ветровом стекле начали свой танец. Через чистые, отполированные ими прогалины Гизела видела расплывчатые огни уличных фонарей сквозь неподвижную пленку дождя, который поливал черный асфальт дороги. Монотонный ритм танцующих «дворников», равномерный гул двигателя оказывали на нее какое-то гипнотическое воздействие, убаюкивали, клонили ко сну…

Из темноты фары выхватили блестящий щит: «Вы въезжаете в деревню Брайтси». Шоссе становилось главной улицей деревни. Свет горел только в местной аптеке и на заправочной станции. Гизела въехала на заправку и остановилась.

— Не скажете, где находится коттедж мисс Крайль? — спросила она у долговязого мужчины в джинсах и рубашке-джерси.

— Это в трех милях отсюда, там, за деревней. Как раз между океаном и сосновым бором. Нужно будет потом проехать еще с милю по лесной дороге. Затем на развилке свернете направо и увидите коттедж. Это единственный дом у дороги.

Когда Гизела свернула с главной магистрали, мимо промчался другой автомобиль, выскочивший с проселочной дороги в тот момент, когда она выехала на нее. Она сумела различить его густо покрытое каплями дождя ветровое стекло и картонку, на которой большими буквами было написано «ТАКСИ». Встречная машина направлялась к деревне, и вскоре она увидела свет ее фар на шоссе где-то позади себя. Теперь она ехала по ухабистой, вьющейся дороге, полагаясь в кромешной темноте только на свет фар. Низкорослые сосны стеной возвышались по обе стороны. Сосновые иголки усыпали всю землю, забивая подлесок. Оголенные изящные стволы деревьев превращались в подобие органных труб, через которые издавал громкие гортанные звуки бесновавшийся ветер. Уже слышался отчетливый шум морского прибоя, напоминавший ворчание настроенного на игривый лад льва. Казалось, она уехала за тысячу миль от Нью-Йорка.

После очередного поворота дорога внезапно пошла под уклон. Огни фар выхватили из темноты высокую, худосочную фигуру женщины, которая брела, словно слепая, по обочине и вдруг попала в яркий сноп света. На ней было легкое пальто с темной шляпкой.

Гизела нажала на тормоза. Словно в каком-то головокружительном кошмаре она почувствовала, как автомобиль разворачивает и куда-то заносит, что она теряет контроль над управлением. Она сбросила ногу с тормозной педали и начала укрощать руль, который, судя по всему, вздумал проявить свой злобный норов. Свет от фар выхватил глухую стену из сосновых деревьев, полоснул по чьему-то испуганному лицу, белому, как простыня, частично закрытому выброшенной вперед рукой в инстинктивном жесте самозащиты. Облик женщины четко отразился в сознании Гизелы за это короткое мгновение: раскрытые губы, отразившие страх глаза, глядевшие на нее в упор. Затем машина, еще раз содрогнувшись, замерла, и свет фар погас.

Гизела сидела тихо и дрожала. Через несколько секунд она обрела дар речи.

— Фостина! Где ты?

Никто ей не ответил. Но ведь это было лицо Фостины, она его четко видела… Может, она нечаянно сбила ее автомобилем, и Фостина лежит сейчас в канаве без сознания?

Гизела включила фонарик и медленно начала водить им, освещая желтоватым пятном света местность возле автомобиля и дорогу. Выбоину, в которую она угодила, уже затянуло жирной грязью. Дождь почти смыл следы ее покрышек, отпечатавшиеся в сырой, размытой глине. Никаких других следов не осталось, никаких отпечатков обуви. Она въехала на обочину и направила свет фар на сосновые иглы, толстым слоем лежащие перед автомобилем. Вероятно, они скапливались здесь годами.

Она уже не звала Фостину. Выйдя из автомобиля, она прошла несколько метров в обоих направлениях по обочине. Там никого не было. Гизела не заметила в грязи никаких следов. Никаких пятен крови. Ни потерянной перчатки, ни нечаянно сломанного каблука — ровным счетом ничего.

Она замерзла и промокла до костей. Снова забралась в машину. Включила зажигание, нажала на стартер. Двигатель не реагировал, словно боялся нарушить тишину. «Короткое замыкание, — подумала Гизела. — Поэтому, наверное, и погас свет». В темноте она ощупью отыскала сигареты и прикурила одну из них. Впервые в жизни запах табака вызвал у нее тошноту. Только сейчас она поняла, что отнюдь не холодом, не ветром и не дождем объясняется ее состояние. Нет, это был страх.

Гизела взяла в руки фонарик и сумочку и вышла из машины. В данный момент ей позарез нужна была деревня, с ее светом, теплом, людьми и телефонами. Она пошла назад, не имея ни малейшего представления, куда могло вывести ее выбранное наобум направление.

Через несколько минут ей показалось, что гул прибоя стал более отчетливым. Она снова включила фонарик. Внизу под ногами грязь постепенно уступала место песку, а строй деревьев становился все реже. Вдруг между стволов она заметила свет и пошла прямо на него. Бор закончился, и теперь она шагала между двумя большими дюнами, покрытыми скудной растительностью. Свет исходил из какого-то дома, стоявшего на другой дюне. Гизела все отчетливее слышала гул океана, он, казалось, все время приближался к ней, но там, где он, по ее представлениям, должен был находиться, висела черная пустота беззвездного неба. Вдруг ее охватили сомнения. Но, преодолев страх, она решительно зашагала песчаной тропинкой по направлению к дому.

При свете, заливающем крыльцо, она разглядела частокол из выкрашенного в белую краску штакетника, которым был обнесен сад с растущими в нем дикими розами, восковницей и оливковыми деревьями. Она миновала широко распахнутые ворота и пошла к дому по песчаной тропинке. Дом был сбит из некрашеной дранки, ставшей оловянно-серой из-за воздействия жаркого солнца, а также хлестких ветров, несущих с океана брызги соленой воды и крупицы песка. Ставни и оконные рамы выкрашены белой краской — уютный домик, смахивающий на сухонькую старушку в тафте с серебряным отливом и белыми игрушечными перчатками Вдруг Гизела сбилась с шага. Свет, падавший на дюны, как оказалось, исходил из холла коттеджа. Передняя дверь была открыта и свободно раскачивалась взад-вперед на петлях, издавая слабый металлический перезвон связкой ключей, свисавшей из замочной скважины.

Поднявшись на крыльцо, Гизела остановилась и торопливо позвала: «Фостина! Фостина!»

Никто ей не ответил. Она сделала еще шаг вперед, вошла в холл и замерла. Электрическая лампочка ярко горела, посылая свой свет через белый сатиновый абажур в металлическом обрамлении. Светильник стоял на телефонном столике, там, где лестница делала поворот, и его приглушенный, такой домашний свет падал на белые доски и обои белого цвета с большими зелеными листьями. Другого источника света в доме не оказалось

Глухое тикание привлекло внимание Гизелы к старинным круглым часам, висевшим на противоположной от двери стене. Стрелки показывали двадцать минут двенадцатого. Рядом с ними начинала свой изгиб внутренняя лестница, а постланный на ступеньках мшистый зеленый ковер послушно повторял каждый ее поворот. У самого подножья стояли два ободранных чемодана, те самые, которые Фостина взяла с собой, уезжая из Бре- ретона.

Гизела начала медленно продвигаться к единственному просвету в комнате — арочному входу, расположенному справа от нее. Через него она увидела в глубине две жилые комнаты, разделенные двустворчатой дверью, сделанной наподобие высокого французского окна — прямоугольные стекла в узких деревянных рамочках. Первая комната освещалась лампой, стоявшей в холле. Во второй, расположенной дальше от арочного проема, было сумеречно, и там властвовали темные причудливые тени.

Гизела еще раз громко позвала: «Фостина! Это я, Гизела. Где ты?» Тишина в доме казалась ей невыносимой. Гизела резким движением бросила на маленький столик сумочку и фонарик и обвела взглядом комнату, пытаясь найти выключатель. Наконец она обнаружила его на стене с другой стороны стола и обогнула стол, подняв руку вверх по направлению к кнопке. Вдруг ее нога наткнулась на что-то мягкое. Гизела остановилась. У нее перехватило дыхание

На полу, лицом вниз, лежала Фостина Крайль. Она, вероятно, здесь и упала, когда пыталась заглянуть в дальнюю комнату. На ней по-прежнему было наглухо застегнутое голубое пальто, а шляпка валялась рядом. Левая рука, подтянутая к плечу, была в кожаной перчатке. Правая рука лежала на голове, словно она хотела отразить удар. На ней не было перчатки. Она лежала рядом с ней и раскрытой сумочкой, из которой вывалились на пол все ее принадлежности — пудра, помада и кошелек. На одежде не было никаких следов дождя или пятен крови. Даже чулки и подошвы туфель были чистыми и сухими.

Лицо было закрыто покровом прекрасных светлых волос. Гизела опустилась на колени.

— Фостина! Тебе больно? Я ударила тебя бампером?

Трясущимися руками она никак не могла отыскать пульс на уже холодной руке. Но это было еще ничего. Во время войны, когда она училась на курсах медсестер, она не могла часто найти и свой собственный.

Мягким движением руки она убрала волосы с лица Фостины. Оно было таким же бледным, ненакрашенные губы раскрыты. Больше всего напугали Гизелу глаза с сильно расширенными зрачками, которые глядели в пустоту. Только теперь Гизела поняла, что Фостина мертва. Но на ее теле не было ни синяков, ни ран, ни крови.

Гизела вскочила на ноги и нажала кнопку выключателя. Но свет не загорелся. Она посмотрела вверх, на потолок, а затем снова на выключатель. Его рычажок нужно было двигать либо вверх, либо вниз. Теперь он находился в нижнем положении, где стояли три буквы— ВКЛ. Но свет тем не менее не горел.

Она медленно обвела взглядом комнату, словно пытаясь задать вопрос этим стенам, которые были свидетелями того, что здесь совсем недавно произошло. Лампа в холле продолжала гореть, и свет от нее, просачиваясь через арку, падал на бело-зеленые обои и мебель, обитую розовым ситцем. Отсюда она отлично слышала, как разбиваются океанские волны о песок, и больше ничего, даже биения собственного сердца, которое, вероятно, в эту минуту чуть не выскакивало из груди. Гизела была почти уверена, что она одна во всем доме, хотя, конечно, не могла целиком поручиться за это. Увидев на столике телефон, она подбежала к нему…