Веселящаяся единица

ШИРОКИЙ РАЗМАХ

ЗА ГРОМАДНЫМ письменным столом, на дубовых боках которого были вырезаны бекасы и виноградные гроздья, сидел глава учреждения Семён Семёнович. Перед ним стоял завхоз в кавалерийских галифе с жёлтыми леями. Завхозы почему-то любят облекать свои гражданские телеса в полувоенные одежды, как будто бы деятельность их заключается не в мирном пересчитывании электрических лампочек и прибивании медных инвентарных номеров к шкафам и стульям, а в беспрерывной джигитовке и рубке лозы.

— Значит, так, товарищ Кошачий, — с увлечением говорил Семён Семёнович, — возьмите сёмги, а ещё лучше лососины, ну там, ветчины, колбасы, сыру, каких-нибудь консервов подороже.

— Шпроты?

— Вот вы всегда так, товарищ Кошачий. Шпроты! Может, ещё кабачки фаршированные или свинобобы? Резинокомбинат на своём последнем банкете выставил консервы из налимьей печёнки, а вы — шпроты! Не шпроты, а крабы! Пишите. Двадцать коробок крабов.

Завхоз хотел было возразить и даже открыл рот, но ничего не сказал и принялся записывать.

— Крабы, — повторил Семен Семёнович, — И пять кило зернистой икры.

— Не много ли? В прошлый раз три кило брали и вполне хватило.

— По-вашему, хватило, а по-моему, не хватило. Я следил.

— Сорок рублей кило, — грустно молвил завхоз.

— Ну и что же из этого вытекает?

— Вытекает, что икра станет нам двести рублей.

— Я давно вам хотел сказать, что у вас, товарищ Кошачий, нет размаха. Банкет, так банкет. Закуска, горячее, даже два горячих, пломбир, фрукты.

— Зачем же такой масштаб? — пробормотал Кошачий. — Конечно, я не спорю, мы выполнили месячную программу. И очень хорошо. Можно поставить чаю, пива, бутербродов с красной икрой. Чем плохо? И кроме того на прошлой неделе был банкет по поводу пятидесятилетия управделами.

— Я всё-таки вас не понимаю, товарищ Кошачий. Извините, но вы какой-то болезненно скупой человек. Что у нас: бакалейная лавочка? Что мы: частники?

Завхоз потупился, сражённый аргументами.

— И потом, — продолжал Семён Семёнович, — купите вы, наконец, приличный сервиз, а то вы подаёте уже чорт знает на чём. Какие-то разнокалиберные тарелки, рюмки разных размеров. В последний раз вино пили из чашек. Понимаете, что это такое?

— Понимаю.

— А раз понимаете, то пойдите в комиссионный магазин и купите всё, что нужно. Нельзя же так.

— Дорого очень в комиссионном, Семён Семёнович. Ведь у нас определённый бюджет.

— Я лучше вашего знаю про бюджет. Мы не воры, не растратчики и себе домой эту лососину в рукаве не таскаем. Но зачем нам прибедняться? Наши предприятия убытков не приносят. И если мы устраиваем товарищеский ужин, то пусть будет ужин настоящий. Надо нанять джаз, пригласить артистов, а не эту тамбовскую капеллу, как она там называется..

— Ансамбль лиристов, — хрипло сказал завхоз.

— Да, да, не надо больше этих балалаечников. Пригласите хорошего певца, пусть нам споёт что-нибудь. «Спи, моя радость, усни, в доме погасли огни».

— Так ведь такой артист, — со слезами в голосе сказал Кошачий, — с нас три шкуры снимет.

— Ну, какой вы, честное слово, человек! С вас он снимет эти три шкуры? И потом не три, а две. И для нашего миллионного бюджета это не играет никакой роли.

— Такси для артиста придётся нанимать, — тоскливо прошептал завхоз.

Семён Семёнович внимательно посмотрел на собеседника и проникновенно сказал:

— Простите меня, товарищ Кошачий, но вы просто сквалыжник. Самый обыкновенный скупердяй. Такой, извините меня, обобщённый тип даже описан в литературе. Вы Плюшкин! Гарпагон! Да, да, и, пожалуйста, не возражайте. У вас тяжёлая привычка всегда возражать. Вы Плюшкин, и всё! Вот и мой заместитель жаловался на вашу бессмысленную, мещанскую скупость. Вы до сих пор не можете купить для его кабинета порядочной мебели.

— У него хорошая мебель, — мрачно сказал Кошачий. — Всё, что надо для работы: стульев шведских — шесть, столов письменных — один, ещё один стол — малый, графин, бронзовая пепельница с собакой, красивый новый клеёнчатый диван.

— Клеёнчатый! — застонал Семён Семёнович. — Завтра же купите ему кожаную мебель. Слышите? Пойдите в комиссионный.

— Кожаный, Семён Семёнович, пятнадцать тысяч стоит.

— Опять эти деньги. Просто противно слушать. Что мы, нищие? Надо жить широко, товарищ Кошачий, надо, товарищ Кошачий, иметь социалистический размах. Поняли?

Завхоз спрятал в карман рулетку, которую вертел в руках, и, шурша кожаными леями, вышел из кабинета.