Триллион долларов. В погоне за мечтой

На миг он ему поверил. На миг ему показалось, что занавес расступился и обнажил невыразимо отвратительные декорации, заговор гигантских размеров, настолько чудовищный мир, что простой взгляд на него мог стоить человеку рассудка. А потом ему вспомнились другие идеи Марвина: розуэльские пришельцы, предания индейцев хопи, наркотическая философия Карлоса Кастанеды, пророческая сила рун и целительная магия драгоценных камней.

– А что этот твой загадочный знакомый говорил по поводу того, жив ли еще Элвис?

– Что? – поперхнулся Марвин. – Эй, это еще что за дерьмо?

– Марвин, забудь об этом. Это невозможно. Никто не смог бы спланировать то, что произошло.

Послышался звук, похожий на вой, передаваемый с замедлением межконтинентального телефонного разговора.

– Ты не знаешь, на что они способны! Они повсюду, в каждой организации, в каждой партии… они стоят за всем, правда за всем… И у них такие технологии, что ты себе даже не представляешь: гипноз, невероятные наркотики, они могут повлиять даже на твою ауру…

– Да, прямо так себе и представляю, что они это могут.

– Да. Чувак, я тебе говорю, у них даже есть технологии инопланетян, потерпевших крушение в сороковых годах. Они могут летать на Марс на гипермагнитных дисках, давно уже строят там города, а нам говорят, будто там мертвая пустыня…

– Марвин? – перебил его Джон. – Все это bullshit. Кто бы тебе это ни рассказал, у него не все дома. Или он лжет. Даже история с всемирным правительством – это неправда. Я не устанавливаю всемирное правительство.

– Но все к тому идет.

– Может быть, лет через пятьдесят. Пока что речь идет о том, чтобы выбрать всемирного спикера, а он изменит в крайнем случае парочку налогов и…

– О, чувак! – Прозвучало это так, как будто Марвина стошнило. – Я должен был догадаться. Они уже тебя захватили. Они держат тебя морально. Блин, чувак! Они в твоем мозгу, Джон, а ты этого даже не замечаешь!

– Никого в моем мозгу нет.

– Черт, чувак, я прямо слышу, что они говорят твоим языком! – закричал Марвин, а потом связь оборвалась.

Джон поднес телефон к уху, обеспокоенно посмотрел на него, а потом выключил. Откуда у Марвина его номер? По крайней мере, в этом Маккейн был прав. Действительно, лучше избегать контактов с ним в будущем.

После первого приступа злорадства по поводу удара по триллионеру Джону Фонтанелли люди поняли, что их состояниям тоже стоит опасаться взгляда справедливости.

Появился новый тип давления. Повсеместно адвокаты, в числе клиентов которых были богатые и могущественные люди, до сих пор отличавшиеся скорее скрытностью и незаметностью, внезапно обнаружили, что участие в выборах всемирного спикера может быть расценено как государственная измена. В конце концов, большинство кодексов законов включают наказание за вступление во вражескую армию, и разве участие в глобальном референдуме – это в принципе не то же самое? Тут же разгорелись неясные дебаты с правоведами, представлявшими другую точку зрения, подиумные дискуссии, ток-шоу, появились статьи в газетах.

Многие предприятия самым бестактным образом заставляли своих сотрудников и рабочих писать заявления с обязательством не ходить на голосование.

– Неправомерно! – кричали другие адвокаты и обвиняли предприятия в ущемлении права на свободное волеизъявление. Но процессы затягивались, а времени до выборов оставалось совсем мало, и все вдруг смутились.

Группировки, которые были против референдума, заявили, что хотят послать наблюдателей на избирательные участки: не столько наблюдать за выборами, сколько за избирателями, и записать имена тех, кто примет в них участие. Многозначительно умалчивали о том, для чего эти списки предназначены, что было страшнее конкретных угроз. Организация «Мы, народ» не могла просто запретить их намерение, в конце концов, открытость процесса выборов была основой мероприятия, и право наблюдать предоставлялось каждому гражданину, даже тем, кто был в целом против.

Давление. Неуверенность. Запугивание. Опросы показывали внезапный спад предположительного участия в выборах. Более того, многие эти опросы были подделаны, чтобы еще больше разуверить тех, кто хотел голосовать.

Он ждал. Сидел на кровати с темно-желтым комплектом белья, выглядевшим омерзительно на фоне коричневых обоев, смотрел на двери номера и ждал. Вскакивал каждые пять минут, подбегал к окну и выглядывал из-за штор, вонявших столетним дымом, на площадь перед мотелем, на подъезд, на стоянку. Приезжали и уезжали автомобили. Из них выходили молодые пары, говорившие по-французски и выглядевшие так, словно позади у них была страстная ночь. Одинокие пожилые мужчины в шляпах и рубашках в грубую клетку выгружали удочки, наживку для рыбы и небольшие холодильные камеры. По задним сиденьям ползали младенцы, матери шикали на них. На выходных здесь происходило чертовски много всего.

В мотеле был небольшой киоск, называвшийся «Super Marché»[106], размером не больше разложенной газеты. Время от времени он совершал на него набеги и покупал что-нибудь перекусить: чипсы, шоколад и все сэндвичи, лежавшие у них бог знает сколько, – похожие на резину, с безвкусной курицей, безвкусным салатом из капусты, моркови и лука или с ужасно вонючей ветчиной, но он все равно все съедал. Не потому, что был по-настоящему голоден, а потому, что это стало словно бы развлечением. Он требовал, чтобы ему давали сдачу четвертаками – канадскими четвертинками доллара, они странно выглядели, и это были единственные монеты, которые проглатывал телевизор. Один час стоил четвертак, и он, как правило, заканчивался тогда, когда детектив становился интересным, а потом изображение исчезало, возвращая его обратно к действительности, которая набрасывалась на него со всех сторон и раздавливала.

Внутри него возникла дрожь. Словно мелкие насекомые ползали по его коже, постепенно пожирая его рассудок. Это была дрожь, словно шедшая из костей, против которой он был бессилен. И он ждал, сидя на темно-желтом белье, усыпанном крошками, смотрел на двери номера, и когда человек наконец пришел, он едва смог встать, чтобы подать ему руку.

– Я все испортил, – сказал он, прежде чем последовал вопрос.

Вошедший посмотрел на него. Сначала он не захотел садиться, отодвинул ногой все пластиковые пакетики и упаковки от крекеров, посмотрел на него, но потом все равно сел.

– Что это значит? – поинтересовался он, и Марвин рассказал ему, как было дело.

После телефонного разговора он подумал, что, наверное, не стоило говорить об НЛО и городах на Марсе; обо всем этом Бликер не упоминал, это он сам додумал. В конце концов, он тоже кое-что читал, кое-что слышал и мог сложить два и два. Для Джона это оказалось слишком, он полностью закрылся. Но об этом Бликеру лучше не говорить. Не стоит позволять никому заподозрить, что он знает слишком много.

– Что это значит? – снова спросил Бликер, когда он пересказал ему ход разговора.

Марвин посмотрел на него, помолчал некоторое время, боясь вынести приговор.

– Они уже захватили его, – наконец решился он. – Каким-то образом. Обработали под гипнозом, не знаю. Но он… он полностью блокируется, когда начинаешь объяснять ему суть дела. Полностью. И не пробиться.

При этих словах Бликер побледнел, словно смерть, потрясенно уставился на него огромными, словно блюдца, глазами.

– Значит, судьба человечества предрешена, – сказал он.

Он повторил это еще раз и еще, словно заклиная злых богов, и голос его звучал низко, как китайский гонг, эхом отдававшийся в глубине его души.

В пятницу, 26 июня 1998 года, в полночь по нью-йоркскому времени закончился десятинедельный срок подачи кандидатур на пост всемирного спикера. Всего поступило 167411 заявок, из которых, однако, лишь 251 соответствовала требуемым критериям. Большинство кандидатов приложили слишком мало собранных подписей или вообще не приложили их; многие списки не соответствовали требованиям, чтобы имена в них можно было перепроверить; в 12 списках с необходимым числом подписей были обнаружены фальсификации, что привело к исключениям кандидатов. И, несмотря на это, бюллетень первого тура получился на удивление длинным.

Среди кандидатов обнаружилось лишь 12 женщин, на что сетовали все, однако изменить уже ничего было нельзя; как сказал руководитель избирательной комиссии Лайонел Хиллман, «вероятно, это свидетельствует о состоянии мира». Наряду с несколькими бывшими главами государств заявки подали известные актеры, успешные предприниматели, знаменитые писатели и прославленные спортсмены, среди которых был южноафриканский футбольный идол (и шансы его, по крайней мере, судя по ставкам букмекеров, были удивительно высоки), далее – глава одной спорной секты, бывшая порнозвезда, настоящий король (африканского племени), а также поразительное количество неизвестных людей, по поводу которых оставалось загадкой, каким образом они собрали необходимое количество подписей. Только 34 кандидата были моложе шестидесяти лет, и не было ни одного моложе сорока. Опубликовали еще одну статистику, где кандидатов разбили по странам происхождения, но других категорий не было.

В субботу, 27 июня, на Генеральной Ассамблее ООН должна была состояться церемония по случаю начала избирательной кампании. Должен был выступить генеральный секретарь Кофи Аннан, за ним его гость, глава избирательной комиссии Лайонел Хиллман, который собирался еще раз пояснить уже известные всем правила проведения выборов, и камера, передающая это на весь мир, должна была на миг отклониться к Джону Фонтанелли, которого пригласили присутствовать в качестве зрителя. Повод и место сильно оспаривались, но члены Генеральной Ассамблеи простым большинством выступили за, и поскольку они определяют, что происходит на восточной стороне Манхэттена, территории, принадлежащей ООН, на восемнадцати моргенах земли, их правительства могли бесноваться, сколько угодно. (Говорили, будто генеральный секретарь в ходе приватных разговоров с делегатами не скрывал своей убежденности в том, что ООН права, неофициально считая всемирного спикера своим будущим главой, поскольку когда-нибудь, рано или поздно, образуется всемирный парламент и сделает существование ООН излишним.)

Джон Фонтанелли и его штаб прибыли в Нью-Йорк накануне Глобальной церемонии открытия плебисцита. Во время перелета поступили результаты новейших опросов, которые представляли собой не любительскую сумму любительских интервью с прохожими всего мира, а заказанные газетой «Нью-Йорк таймс» уважаемому институту исследования. Методы находились на научном уровне, выбор опрашиваемых был репрезентативным, числа – соответствующими.

И результат был разгромным.

– Это неудача, Джон, – обеспокоенно произнес Пол, изучая факс, словно надеясь, что сможет что-то изменить в том, что было написано черным по белому, слегка под наклоном. – Если на выборы действительно придут лишь пятнадцать процентов, ты можешь забыть о всемирном спикере. Он станет персонажем анекдотов.

Джон взял листки, прочел их и без комментариев отдал обратно.