Тот, кто не читал Сэлинджера: Новеллы

Страх перед Богом

…Лет через тридцать после памятной встречи с кельнером, углядевшим в Борисе человека, спешащего на виселицу любви, Борис, уже не молодой, но все еще привлекательный мужчина, помогал своей приятельнице Марине упаковывать багаж.

Марина, женщина с пыльным и усталым лицом, направлялась по неотложным делам в город Чистополь.

Времени для сборов не было, Марина нервничала, вещи, как назло, не влезали в большой потрепанный чемодан. И тогда Марина полезла в кладовку и отыскала там толстую бельевую веревку.

— Попробуем перевязать чемодан, — сказала Марина.

Перетянув его и проверив веревку на прочность, Борис, улыбнувшись через силу, заметил:

— Хорошая веревка, прочная. На такой можно вешаться…

Марина вздрогнула.

То ли от неуместной шутки, то ли от накатившего на нее дурного (до тошноты) предчувствия.

Но самое интересное, что в этот же момент было видение и самому Борису: едва он затянул последний на веревке узел и выпрямился, отирая пот со лба, появилось перед его глазами, словно на каком-то экране, изображение кельнера из Марбурга.

Согнувшись в полупоклоне, кельнер приветливо оскалился:

— Das ist wohl ihr Henkersmahl, nicht wahr?

В вольном переводе это звучало так: «Покушайте напоследок, ведь завтра вам на виселицу, не правда ли?»

— Was? — переспросил Борис, точно так же, как он спрашивал кельнера тридцать лет тому назад, но кельнер исчез, будто и не появлялся.

— Кого «вас», Борис? — вздохнула Марина. — О ком ты? Если о нас, то что вообще нас ждет, Борис?

— Содрогнется небо, и ад закричит человеческими голосами! — мрачно сказал Борис.

— Это невроз, — Марина поправила сползшую на лоб челку, подошла к крану, открыла его и долго пила, ловя пересохшим ртом прозрачную струю, затем протерла рот обрывком газеты и снова повторила: — Это невроз…

— Невроз… — пробормотал Борис, — я тут прочитал недавно у Юнга. Про невротические страхи и сны.

— Тебя мучают какие-то сны, Борис? — поинтересовалась Марина.

— Это страх перед Богом, Марина, — ответил Борис.

— Надо ехать, пора, — Марина еще раз проверила веревку на прочность. — А про Юнга расскажешь мне потом.

Через месяц после отъезда Марина повесилась — на той самой прочной веревке, которой был перевязан ее чемодан.

Борис так и не рассказал ей про Юнга-про то, как к великому психиатру пришла на прием еврейская девушка, из числа тех, кого называют ассимилированными и кто высшей своей доблестью полагал высокомерное отношение к тому народу, к коему, к сожалению, он принадлежал.

Девушка была в страхе, ее мучили невротические припадки. До того ее пользовал психоаналитик, но никаких отклонений не нашел.

«Вполне симпатичная девушка, утонченная, европеизированная до мозга костей, порвавшая со своей религией, — записывает Юнг, — никаких признаков отцовского комплекса…» Тогда Юнг попросил пациентку рассказать про своего деда; она закрыла глаза, расслабилась и стала вспоминать.

— Мой дед, — начала девушка, — ах, да… мой дед, по-моему, был раввином и принадлежал к какой-то секте.

— Вы полагаете, что он был не только раввином, но и цадиком? — осторожно спросил Юнг.

— Да, верно, — девушка кивнула. — Он не просто был цадиком, талмудистом, ученым, он был еще ясновидящим!

Она открыла глаза:

— Но это же чушь! Этого быть не может!

— Милая, — Юнг внимательно на нее посмотрел, — я скажу вам нечто, с чем вы вообще можете не соглашаться и считать, что это — абсолютная ересь.

— Говорите, профессор! — нетерпеливо попросила девушка.

— Я понял историю вашего невроза, — продолжил Юнг. — Ваш дед был необычайно святым человеком. Ваш отец порвал с верой отцов, он выдал тайну и забыл Бога. И ваш невроз — это страх перед Богом…

Сказать, что девушка была поражена — это ничего не сказать.

Но Юнг считал, что за ее снами и страхами таится некая сакральность.

«Вся ее жизнь, — записывает он в своем дневнике, — уходила на флирт, на секс и тряпки, но лишь потому, что она не знала ничего другого. Она обходилась здравым смыслом, и жизнь ее была бессмысленна. Но в действительности она была Божье дитя, и ей предстояло исполнить Его тайную волю. Я же видел свою задачу в том, чтобы пробудить в ней религиозное и мифологическое сознание, она принадлежала к тому типу людей, которым необходима некая духовная работа. Таким образом в ее жизни появился смысл и значение, и от невроза не осталось следа…»

Что же касается Бориса…