Этот большой мир — 1. "День космонавтики"

Картинка снова сменилась, и на экране появился Брежнев — оказывается, он присутствовал на космодроме и теперь повторял основные тезисы пафосной речи диктора, делая результаты запуска официально совершившимся фактом. Что характерно — не забыл дорогой Леонид Ильич упомянуть и о том, как сам в далёком пятьдесят седьмом трудился, не покладая рук, на запуске Байконура, внеся таким образом свой вклад в открытие этих космических врат для всей человеческой цивилизации…

Потом картинка переключилась на трансляцию из Центра Управления, потом с американского стартового комплекса (точно такой же «бублик» катапульты поверх стартового стола, и кружащие над ним вертолёты в цветах американского флага», потом точно такое же выступление американского президента Никсона (как так? А где Джеральд Форд, которому полагалось сидеть в Овальном кабинете с семьдесят четвёртого года? Или здесь и Уотергейта не было?..) Я шумно выдохнул, обнаружив, что всё это время боялся вздохнуть полной грудью, и вслед за Ленкой и её мамой захлопал в ладоши — как, надо полагать, хлопали сейчас миллионы людей перед экранами своих телевизоров по всему миру.

И как я только ухитрился пропустить информацию о предстоящем запуске? Ведь битый час копался после школы в газетах и журналах, вон, в сумке со вчерашнего дня лежит номер «Техники-Молодёжи». И наверняка там, хотя бы по случаю надвигающегося Дня Космонавтики было что-то, из чего можно было бы понять, что процедура старта, как и сама техника, будет, мягко говоря, не похожа на то, к чему я (как и прочие обитатели планеты) успели привыкнуть? Хех, а вот не прогулял бы вчерашнее занятие во Дворце — наверняка знал бы всё ещё до вечера. Но, пожалуй, даже лучше, что получилось так, а не иначе. Шок был бы слишком силён, таки крышей поехать недолго, потому как здесь, если судить по тому, что я видел давеча на экране «Рубина», наряду с привычными ракетами в ходу какие-то иные физические принципы — из разряда тех, которыми у нас оперировали исключительно фантасты. Беляев, к примеру, описавший в своём Ариэле объёмное ускорение ВСЕХ атомов некоего массивного тела...

Короче — гадать можно до морковкиного заговенья, и всё равно ни до чего не додуматься. Факт, тем не менее, остаётся фактом: сведения о предстоящем запуске я не увидел, пропустил, не обратил внимания, увлечённый поисками портретов членов Президиума, от которых мне, по большому счёту, ни горячо, ни холодно…

Нет, поправил я себя, неспешно шагая через двор к дому — всё же и горячо, и холодно. Так ведь можно далеко зайти: например, заявить самому себе. Что этот космос мне ник чему, пить-есть его не будешь, а романтики и научной фантастики я уже в детстве объелся, а в более поздние годы добавил с горкой — так стоит ли начинать заново? Именно, что стоит — однажды уже вся страна, если не весь мир сделали для себя примерно такой вывод — и чем дело кончилось? Сказать в нынешнем благословенном семьдесят пятом, что полвека спустя люди станут по-прежнему планировать высадку на Луну, а на орбите будет болтаться далеко не новая космическая станция, в которой не успевают латать дыры, да дискутировать — топить её в океане, или обождать немного? Ну, хорошо, станций, положим, две, считая китайскую «Тяньгун-2», но летать-то к ним обеим по-прежнему будут в кораблях, мало отличающихся от нынешних «Союзов» и «Аполлонов».

А насчёт Политбюро — это я зря, это я погорячился. Обстоятельство, как говаривал дедушка Ленин, «архиважное» — одна только замена угрюмого фанатика Суслова на вполне вменяемого и ориентированного на внутрипартийный прогресс и развитие Шепилова дорогого стоит — а уж то, что страна, похоже, была избавлена от нескольких лет хрущёвского волюнтаризма… Нет, пока я действительно мало что понимаю, уж очень обрывочны и неопределённы полученные сведения, но уже завтра всё изменится кардинальным образом. И дело тут вовсе не в походе в библиотеку: встреча с дедом, затеянная ради легализации собаки, грозит теперь обернуться чем-то совсем другим. Из рассказов матери мне было известно, что при Хрущёве дед занимал весьма высокий пост, был кандидатом в члены ЦК, и даже не сойдясь характерами с «кукурузником» (тот покончил с дедовой карьерой, по гроб жизни законопатив его в Госплан) сумел-таки продавить создание советской титановой индустрии, против чего возражали некоторые советники Никиты Сергеича, и за что деда потом благословляли целые поколения авиа— и рактетостроителей, создателей атомных подводных лодок и экономистов. Не говоря уж о советских альпинистах и прочих покорителях хребтов и вершин, которым люто завидовали зарубежные коллеги из-за прочнейшего и почти невесомого титанового карабина «Ирбис»…

Насколько я помню, дед всегда избегал любых политических бесед, во всяком случае со мной. Но тогда-то я был всего лишь школьником, мало интересующимся нюансами внутренней и внешней политики СССР — а сейчас колоть деда будет человек, отягощённый немаленьким жизненным опытом. Дед, если мне память не изменяет, семнадцатого года — то есть, сейчас ему пятьдесят восемь, на три года меньше, чем было мне, когда я оставил свой две тысячи двадцать третий год и провалилсяпрошлое. А значит — разговор пойдёт на равных, и тут важно не перестараться ни с психологическими уловками, ни с демонстрацией послезнания…

Кстати, о послезнании. Ты уже понял, парень, что на самом деле это главный багаж попаданца — не более, чем фикция? Хрен его знает, как изменились видимые, а особенно, глубинные, подспудные течения мировой политики в этой, явно альтернативной реальности! Теперь ты можешь рассчитывать лишь на самые общие сведения, вроде представлений о личностях тех или иных политических деятелей, выцарапанных из памяти дат природных катаклизмов, да того, что можно с натяжкой назвать «общими тенденциями». А ведь именно здесь может таиться главная загвоздка — ну кто в моём 1975-м отнёс бы к «общим тенденциям» создание чуть ли не «Интеркосмоса», только на этот раз в советско-американском с французским участием, исполнении? То-то…

Ну, вот и родной подъезд. Я подозвал собаку (в поводке Бритька давно не нуждалась, и я пристёгивал его лишь когда предстояло идти по многолюдным улицам или пересекать автомобильные дороги) и распахнул дверь, пропуская хвостатое золотистое чудо вперёд. Сейчас — душ, стакан чаю и спать, спать. Есть не хотелось совершенно — обещанная прага оказалась не только вкусной (Ленкина мама не преминула похвастать, что торт из кулинарии при знаменитом ресторане) но её ещё и оказалось много — так много, что мысль о дожидающемся меня дома печенье не вызывала прежнего энтузиазма.

Нет, но интересно-то как! И, похоже, дальше будет всё интереснее и интереснее. А тут ещё этот придурок Кулябьев со своими холуйками! Нет, ребята, ничего личного — придётся поскорее и пожёстче с вами разобраться, чтобы потом не отвлекаться на всякую ерунду.

…а попаданцем-то, оказывается, быть не просто увлекательно — захватывающе! Столько всего нового узнаёшь. Да и с Ленкой Титовой, пожалуй, удачно вышло, хотя рецидив прежней подростковой влюблённости более, чем сомнителен, не тот у меня жизненный опыт. А вот юношеские гормоны как раз те самые — так что зарекаться я бы поостерёгся….

И последнее, о чём я подумал, уже проваливаясь в колодец сна: по сути, я ведь «попал» в чрезвычайно удачный момент, точнёхонько переход от старых, громоздких, опасных и чудовищно затратных ракет-носителей к куда более экономичному, а значит и массовому способу выведения кораблей на орбиту! И пусть я даже приблизительно не догадываюсь, на каких принципах действуют эта новинка — но она есть, работает, и это, если я правильно сложил два и два,обещает в самом ближайшем времени не просто гигантский скачок в освоении ближнего космоса — перелом, настоящий прорыв в новую космическую эру…

Случайность? Совпадение? Ох, сомневаюсь…