Совок 6

Глава 21

Завершив бесхитростную вербовку и высадив первично отдрессированного гадёныша Фесенко, я повез Стаса домой. Нынешняя транспортная загруженность городских улиц не шла ни в какое сравнение с суетным двадцать первым веком. Но и здесь, пиковое вечернее время таки сказывалось. До стасовского дома мы тошнили почти полчаса, обгоняя автобусы, троллейбусы и трамваи со всем прочим автотранспортом.

Пользуясь случаем, я начал расспрашивать опера на предмет похотливо-военного человека по фамилии Барсуков. Того самого, который так виртуозно умеет запрягать для бесплатной пахоты на себя одиноких женщин. Вешая перед их носом морковку в виде так вожделенного ими семейного счастья. Которое, как оказывается, напрямую зависит от того, насколько эти брачно-помешанные мадамы расстараются в барсуковской койке и на его же грядках. Во время того самого пресловутого сексуально-огородного испытательного срока.

— Завтра вечером буду иметь какую-то конкретную информацию, — заверил меня Гриненко, — Зарядил я опера и участкового, которые ту территорию обслуживают. Пообещали они, что по соседям аккуратно пройдут. А сам я завтра в военкомат наведаюсь, чтобы выяснить, что он за военный фрукт такой.

Удовлетворившись таким ответом, я распрощался с сыщиком и порулил в сторону гастронома.

Протекция, когда-то оказанная мне Шевцовой в продуктовых рядах, в очередной раз сработала и домой я зашел, навьюченный харчами, как двугорбый ледоход пустыни. Лизавета, по своему обыкновению выскочившая в коридор, схватила авоськи и убежала с ними на кухню. А я пошел в ванную мыть мозолистые следственные руки.

Проснулся я позднее обычного. И не потому, что проспал, а потому, что по причине субботнего дня не стал вчера перед сном заводить будильник. Стрелки на циферблате которого сейчас ехидно указывали начало десятого. Настроение было прекрасным. Утро нерабочей субботы, это всегда самое лучшее утро! Вне зависимости от времени года и даже погоды, любой степени слякотности. Поскольку за начавшимся субботним выходным, всегда неизбежно следует выходной воскресный. А сегодня еще и погода меня не подвела. Утро, мало того, что было майским, оно еще и радостно светило в окно солнечными лучами.

После не лимитированных по времени водных процедур, я, уже будучи окончательно бодрым и свежим, зашел на кухню. Во-первых, привычно хотелось крепкого чаю, а, во-вторых, доносившиеся оттуда запахи меня заинтриговали.

— Доброе утро! — не оборачиваясь, поприветствовала меня Елизавета, — Через полчаса всё готово будет!

Бодрящую интригу, заманившую меня на кухню, дополнительно подогрели две из четырёх конфорок плиты. На которых маняще парили мясным и пряным от специй духом две разнокалиберные кастрюли. И еще духовка. В подсвеченном окне которой жирно шкворчала на противне курица, обложенная крупно порезанной картошкой и морковью с кольцами лука.

— Эк ты размахнулась! — восхищенно пробормотал я, поразившись масштабному приступу подростковой кулинарии. — Даже обидно, что не придется от души отведать твоей стряпни. Но попробую обязательно! Всё попробую!

Лиза обернулась и недоумённо уставилась на меня.

— На день рождения сегодня пойду, — подробнее пояснил я своё заявление, — У Натальи день рождения и она меня пригласила. Сама понимаешь, сытым туда явиться я не могу. Не комильфо, неприлично, то есть. Обидится еще, чего доброго!

— А зачем тогда я старалась?! — расстроенно поникла головой моя квартирантка, — Я три часа на кухне вертелась, пока ты спал! Думаешь, тебя эта жирная корова вкуснее накормит?!

Елизавета с видом смертельно оскорблённой тёщи поджала в куриную жопу свои губы и, оттолкнув меня в сторону, топоча, как ёжик, стремительно покинула кухню.

Моё светлое утреннее настроение начало меркнуть, не продержавшись и часа от недавнего, но такого духоподъёмного начала дня. На ровном месте споткнувшись о вздорный бабий блажняк недополовозрелой соплюхи.

Старательно придавив зреющее гендерное раздражение, я поплелся вслед мятущемуся по квартире юному гормональному маятнику. Убеждая себя, что, уж коль позволил себе роскошь и приручил несовершеннолетнюю пельменную воровку, то и ответ теперь перед судьбой держать так же обязан. Как и велел своим афоризмом тот самый Антуан. Да еще держать этот ответ, мужественно перенося все тяготы и лишения в условиях совместного пребывания в данной жилплощади.

Юное дарование в области кулинарии стояло у окна и громко шмыгало носом. Я наморщил ум. Как мириться с особями женского пола, достигшими пригодного для их употребления возраста, я знал хорошо. Но как восстанавливать добрые отношения с человеческими самками пионерского возраста, к своему стыду, я уже не помнил. Или даже не знал. Оттого и двинулся по наитию. Как сапёр-экспериментатор.

— Скажи мне, Лиза, я тебе чего плохого сделал?! — встав рядом у подоконника и тоже уставившись в окно, поинтересовался я у мелкой мозгогрызки, — Ты почему такая неудобная? Чего ты мне жить-то мешаешь, а?! — не дождавшись ответа, я продолжил, — Пожалуй, что уйду я от тебя, Эльза! Ты, так и быть, здесь пока обитай, а я в своей квартире жить стану. На днях мебель туда завезут и уйду я отсюда. Какая-то неуютная ты, Лиза!

Елизавета снова не ответила, но зато шмыгать носом стала вдвое реже. Потом нерешительно придвинулась и примирительно прижалась головой к моему плечу. Скосив глаза, я с удовлетворением отметил наличие смятения и откровенного испуга на её лице. И решил добавить к уже имеющимся её эмоциям немного суетной женской паники.

— Там курица в духовке горит, а ты мне здесь нервы делаешь! Нехорошо это, Лиза! Сгорит твоя птица! — вздохнув, упрекнул я квартирантку. — И тогда останусь я сегодня без ужина по твоей милости! По всему выходит, Лизавета, что никудышняя ты хозяйка!

Девчонка на секунду сосредоточилась, потом ойкнула и, крутанувшись на пятках, ополоумевшим сайгаком метнулась в сторону кухни. А я пошел осматривать свой гардероб на предмет выбора экипировки для прокурорских именин.

Я еще вчера решил, что на сегодняшнем празднестве у мамзель Копыловой обязан буду выглядеть, как лондонский денди. Пусть и советского пошиба. И совсем не для Натальи Сигизмундовны, а токмо для ейного ясновельможного папеньки. Для приснопамятного заведующего отделом административных органов горкома КПСС Копылова Сергея Степановича. Которого совсем недавно я так опрометчиво шваркнул на семейное авто. И вдобавок еще обрушил его семейный бюджет. Аж на пять косарей.

Интересно, знает ли товарищ Копылов, какого мерзавца пригласила в родовое гнездо его любимая дочурка?

По-хорошему, из имеющегося в шкафу цивильного обмундирования мне надо было бы выбрать тёмно-синий льняной пиджак. Плюс демократичные и удобные джинсы. С логичным по стилю продолжением в виде коттоновой вранглеровской рубашки. Но пересилив себя, я всё же снял с вешалки скучный польский костюм и присовокупил к нему неброский, но вполне достойный галстук. Рисковать сегодня я права не имел. Даже проявив вольность касательно своего внешнего вида. Ибо в номенклатурных советских семьях, как ни в коих иных, встречают по одёжке. Кровь из носа, а с товарищем Копыловым мне надо было сегодня замириться. Или хотя бы найти с ним общий язык. Не для себя, но для друга Стаса Гриненко.

Махать красной тряпкой перед недавно ограбленным партийным зубром я не решился. И потому затрофеенную у него ВАЗ 2106 оставил на приколе. Мудро рассудив, что узрев её, товарищ Копылов запросто может расстроиться по отношению ко мне. По этой причине пришлось выйти из дома на час раньше, чтобы успеть проехать на общественном транспорте через рынок.

При кажущемся изобилии, царящем в цветочных рядах, достойных образцов флоры здесь было немного. Пройдя вдоль прилавков одной стороны, я развернулся и двинулся в обратном направлении, внутренне смиряясь с действительностью. Заявляться в семейство Копыловых с красными розами я не хотел. Хорошо осознавая, насколько это будет пошло и вызывающе. Белые гвоздики меня тоже не радовали. Гвоздики, они и есть гвоздики. А мне не к выносу хладного тела, мне совсем по другому поводу сегодня цветы были нужны.

Не обращая внимания на горячие призывы джигитов, я рыскал глазами по их прилавкам, пытаясь разглядеть на них пусть и розы, но хотя бы белые. Их не было.

— Смотри, дарагой, какой бутон! — выскочил в проход бакинский цветовод-мичуринец, напрочь перекрыв мне дорогу, — Неделю стоять будет!

— Мне белый цветок нужен, — удрученно вздохнул я, — Пусть он сутки простоит, но лишь бы белый был. Есть белые? Я много возьму!

Горняк начал исступлённо мне доказывать, что дарить женщинам белые цветы, есть верх глупости и безвкусия. Что ни одна уважающая себя дама не проявит интереса к тому, кто протянет ей букет невыразительно белых цветов. Даже, если они розы.

— Подаришь красные розы и она сразу поймёт, что ты настоящий мужчина! — горячился бакинский флорист и по совместительству женский психолог, — Я точно знаю, дарагой! Поверь мне! По полтора рубля отдам! Если пятнадцать штук возьмёшь!

Покачав головой, я двинулся дальше. А дальше был выход, за которым вдоль стены рынка стояли незаконные предприниматели, на свой страх и риск, торгующие бытовой мелочевкой и прочим ширпотребом.

Среди них я и увидел то, за чем, наверное, приехал на этот рынок. Царственная бледно-розовая орхидея вытягиваясь из горшка, радовала глаз своими роскошными цветами на метровой высоте.

— Сколько? — спросил я у мосластой старухи, стоявшей второй шеренгой за цветком.

Бабка с непонятым мною подозрением оглядела меня с головы до ног, а потом обреченно и в один спазм выдохнула.

— Милиционер?

— Милиционер! — не стал я шифроваться, доставая кошелёк, — Сколько?

— Десять! — отчаянно, словно бросаясь в омут, бухнула застойная бизнесменша и тут же благоразумно поправилась, — Бери, за восемь отдам!

— Десять, так десять! — я был чрезвычайно рад, что цветочный вопрос таки решился и потому решил не скупиться, — Завернуть бы теперь этот цветок! Есть, во что?

— Найдём! — обрадованно заверила бабка, быстро прибрав запазуху красненькую и вытащив из-за спины рулон плотно исчерченного ватмана. — Давай помогу!

На пару со старухой мы обернули горшок бумажной трубой и обвязали тесёмкой. Распрощавшись с бабкой, я двинулся на стоянку такси. Лезть в толчею общественного транспорта с метровым стеблем, на котором располагались пять шикарных цветков, было бы величайшей глупостью.

До дома Копыловых я добрался на частнике. За двадцать минут и три рубля.

На третий этаж я поднялся без лифта и сразу же позвонил в дверь, которая была оббита пухлым темно-коричневым дермантином. С черной шестёркой на табличке.

— Привет!

Если бы не огромный цветок в моих руках, за которым я спрятался, как за щитом, Наталья, наверное, кинулась бы мне на шею. Разодетая прокурорша выглядела привлекательно. Настолько, что я даже забыл про её грозного родителя.

— С днём рождения, душа моя! — шагнул я ей навстречу, — Посмотри на эту орхидею и поверь мне на слово, ты в тысячу раз красивее этого цветка! Папа дома?