Полудержавный властелин

— Цепью! — громыхнул справа знакомый молодой голос.

Твою мать, старшая рындецкая школа!

— Петька, мать твою! — заорал я что было сил. — Ты что тут делаешь??? Ты где быть должен???

— В сколиях все спокойно! — лихо доложил Ходкевич, даже сейчас выглядевший козырем. — Отче Феофан распорядился на помощь идти! Яузский городок рвом окопан, а Кассиодор свой насос крутит, шибко качает!

Ага. Первый пожарный насос на Руси — Кассиодор его сделал из двух бочек и коромысла между ними, опаски ради пожара на Зелейном дворе. Хлестало у этой хреновенькой приблуды, конечно, сквозь все щели, но даже ей воды подавали больше, чем два десятка мужиков ведрами.

— Там кто остался?

— Средние да младшие.

— Тьфу ты, от младших какой толк?

— Да хоть бы воды натаскать, — пожал плечами староста класса.

Ну да. Все так все, от мала до велика.

— Ладно, вон городовой боярин, ставь своих куда он укажет!

Еще несколько часов я с Волком и тремя дворскими мотался вокруг горящего Посада. Орал, кидался в огонь, от чего меня удерживали в несколько рук, потом опомнился — в конце концов, все идет по заведенному порядку, справятся.

Оглядел себя — черный, грязный, кожа на куртке в подпалинах. Подумал, как там Скала и заулыбался от мысли, что на нем-то сажа незаметна будет.

На Васильевском лугу, где собирали погорельцев и откуда их переправляли за реку, уже распоряжался Добрынский, устраивая у берега реки импровизированные поварни — дорога вдоль вымолов от самой кремлевской стены была в безопасности. Сюда же стаскивали спасенную из церквей и монастырей утварь, здесь же наскоро хлебали варево, заедая отломанным прямо от краюх кусками хлеба, вливали в себя воду или квас и снова бежали обратно, в огонь.

— Коранда!!! — ухватил я за плечо невесть как оказавшегося тут чеха-пивовара.

От его румяной благообразности не осталось и следа — рожа красная от жара, волосы всклокочены и подпалены, а вместо привычного чистенького полотенчика через руку прожженная не в одном месте одежда, изгвазданная землей и пеплом.

— Здрав буди, княже! — тем не менее, радостно отозвался Коранда.

— Ты-то откуда здесь???

— На Трху заночевал, а оно вона как обратило…

— Так не твое же горит?

— Як то не мое? — слегка опешил чех. — То е мое място, мне крышу и прибыток дал! Наши вси тож гасят, видел сам.

В Кремль мы пробились далеко заполдень, когда дымное облако на месте Посада, просквоженное языками пламени и снопами искр, понемногу спало. Сюда, за белокаменную стену огонь заносило несколько раз, но его быстро душили на таких же черепичных, как на Яузе, крышах. Два обгорелых и вовремя потушенных угла — всех потерь.

Книжные мои дьяки встретили во всеоружии, с баграми-топорами-ведрами. Книги все по пожарному расписанию, благо их не так уж и много после отправки в Калязин, стащили в погреба, где уложили в тяжелые сундуки. До мешков с песком, что рядами стояли над сундуками, дело не дошло, это на крайний случай, когда, не дай бог, загорится терем. А так, конечно, надо строить каменную книжарню. Только теперь на это денег долго не будет.

Из Кремля повернули обратно, объехали пожарище по кругу. Везде с огнем упорно боролись — опытные бояре командовали, стражники и народ проливали гари водой из верениц золотарных бочек…

— Как оно, Григорий? — на мосту через Неглинку распоряжался Кривой Кошель.

— Да вот, говняной водой тушим! — весело оскалил он сверкнувшие белым зубы на закопченом до черноты лице.

— А и ничего! — влез расхристанный мужичонка с багром. — А и не хуже прочей! Коли не пить!

Поржали, глядя, как отступающий пожар еще подвывал и заволакивал бывшие улицы дымом. Огонь еще дрожал на обугленных клетях, издыхыл, взрывался столбами искр при падении бревна. Порой ветер разгонял дым и являл взгляду черные скелеты бывших теремов и цепи огнеборцев меж ними. С писком горелого дерева рухнула стена, взбив тучу золы и открыв взгляду еще вчера закрытое заборами, крышами, стенами — пустое пространство, выгоревшее местами до земли, с мерцающими красными самоцветами последних очагов.

По дороге обратно на загородный двор у колокольни церкви Николы на Болоте с удивлением увидел знакомую парочку — Козеля и Коранда сидели в обнимку на раскатанных бревнах, наливая всем подходящим из приличных размеров бочонка.

— Что пьете?

— Пиво, княже, в погребе уцелело. Налить? — расслабленно предложил Козеля.

— Не, спаси бог. Сына нашел?

— Пока нет. В Замоскворечье должон быть.

Туда соваться сейчас безумие — переправа забита, недавно наведенный наплавной мост дрожит от людей, скота, телег с поклажей, городовая стража еле справляется с движением.

— Ничо, сыщется, он у меня удалец, не пропадет. Жаль тока…

— Чего жаль?

— Женить его хотел, а теперь куда? — махнул Козеля рукой в сторону пепелища.

— Что дальше-то делать думаешь?

— Семью найду, устрою, и заново корчму срублю, лучше прежней! Правда, — помрачнел Козеля, — все строиться будут, лес вздорожает.

Тароват мужик. Все потерял, а уже думает, как лишних трат избежать.

— Не боись. Я прикажу лес бесплатно погорельцам раздавать.

От слов о даровом лесе Козеля замолчал и, закатив глаза вверх, принялся считать про себя — не иначе, соображая, сколько ему потребуется, чтобы отстроится раза в два против прежнего.

— Так ведь найдутся, кто побольше загрести захочет, — иронически заметил Коранда и пихнул Козелю локтем в бок.

— А что сразу я? — вывалился из мечты Козеля.

— Каждому на одну избу, — пресек я поползновения.

— И то хлеб. Было бы где голову преклонить, а уж мы отстроимся. Вон, и Коранда поможет, — вернул тычок в бок Козеля.

— Помогу, — кивнул Коранда. — Мне Козеля як брат. Я когда на Москву попал, он помог. И первы мое пиво купил.

Только сейчас заметил, что Коранда разговаривает на русском куда лучше Збынека, хотя оба попали сюда восемь лет назад. Тоже попаданцы, кстати говоря. Хотя насчет Коранды все ясно — сфера обслуживания. Постоянное общение с клиентами, хошь не хошь, выучишься.

К церкви, чуть ли не единственной уцелевшей после пожара, стекался народ — возблагодарить бога, что остался жив сам, что не погинули близкие, что уцелела скотина… К ногам приковылявшей старушки жалась напуганная кошка, а старушка, светло улыбаясь, рассказывала окружающим:

— Бог весть где схоронилась, умница моя! Такая мышелова знатная! Вот новый домишко отстроим, будет ей где порезвиться!

С ума сойти, что за люди.

Первую сводку потерь составили к вечеру. На Большом Посаде выгорели почти все церкви, а дома да терема даже считать не стали. Богоявленский монастырь и вся Богоявленская улица выгорели дотла, до серого пепла. В трех местах огонь перепрыгнул Неглинку, но его встретили дружно, падающие головни скидывали с крыш, заливали водой, закапывали и затаптывали. Занеглименье наполовину отстояли, хотя и погорело тоже немало.

Погибло полторы сотни народу, в основном те, кого отрезало огнем или кто безрассудно в него кидался. Спасли большую часть икон из церквей и почти все книги — за ними был установлен суровый митрополичий надзор и за утраченное спрашивали нещадно.

В Замоскворечье дворские повезли походные шатры, чтобы устроить оставшихся без крыши над головой, и котлы для варки пищи. По городу еще катались золотарные бочки, заливая последние тлеющие уголья, а городовая служба уже организовала погрузку и вывоз золы — трудами троицких монахов все в округе знали, что зола хорошее удобрение.

А я, наконец умывшись и скинув прокопченую одежду, вышел на гульбище вокруг последнего поверха. С востока натягивало ливень — вот нет бы с утра! Может, и не осталось бы полого места где был Торг и Посад… Хотя… Торг все рано надо сдвигать от стен Кремля, а на посаде делать широкие улицы. Жаль, нет под рукой опытных градостроителей, придется все, как обычно, на коленке.

Ничего, с такими людьми вытянем. И не такое вытягивали.

— Бают, что Божье наказание, — выдал мне очередную сводку общественного мнения Фома Хлус.

— Оно понятно, что божье, но вот за что?

— Разное говорят, — вздохнул Фома. — Одни что за пострижение собратанича твоего, Ивана Можайского. Другие что за умаление князей и бояр. Третьи что за многия вольности черному люду.

Так, это понятно кто гундит.

— А черный-то люд что говорит?

— Да все обычно — иноземцев привечаешь, неведомое делаешь…

…и вообще желаешь странного. Знаем, плавали.

— Но хуже другое, — Хлус даже замялся, чего за ним раньше не водилось.

— Говори прямо, не тяни.

— Есть голоса, что Бог прогневался, что унию не приняли и Сидора-кардинала расстригли.

— Ого! Известно кто?

— Вот список.

— Митрополит знает?

— Пока нет, — замялся Фома, — велишь к нему послать?

Я проглядел список. Твою же ж мать…

Ну куда деваться, если я сам, своими руками этот образованный слой создаю и пестую? Что приучаю их думать и анализировать? Это дуракам просто и удобно следовать генеральной линии партии, а умные всегда сомневаются.

Пустить на самотек — так они рано или поздно до ереси додумаются, как там в Новгороде была? В сериале, что Ольга смотрела, их из политкорректности «новгородствующими» назвали, а так-то ересь жидовствующих. Хотя там темное дело — их так противники окрестили.

Отдать дело в митрополию — так если не пожгут за ересь, то по дальним монастырям раскассируют и опять сиди без образованных людей.

Я еще раз пробежался по списочку и порадовался, что он невелик. Впрочем, и слой узок.

— Так, пока ничего не предпринимать, только следить и слушать.

Фома молча кивнул.

— Особо проверь, что у чехов да сербов с болгарами делается, — иммигранты наши могли и ересь какую с собой затащить, да и контачили они с католиками куда дольше. — А вот с Андреем Ярлыком, младшим Шиховым и Верешей я сам поговорю.