Нужный

* * *

Уже глубокая ночь, но в одном из окон семейной клиники доктора Зарубина горел одинокий огонек. Время от времени за стеклом мелькала размытая чуть сгорбленная фигура и самого доктора. Видно, что-то серьезное случилось. В такие моменты он всегда вышагивал по комнате, стараясь что-то придумать.

—… Я не понимаю… Просто не понимаю, — бормотал Михаил, пройдя у окна в очередной (бесчисленный) раз и застыв напротив небольшой, явно не взрослой, кроватки. Его взгляд снова остановился на скрюченной детской фигурке, которая, собрав все оделяло в кучу, крепко обхватила его руками и ногами. — Ведь, все же было просто отлично. Динамика абсолютно положительная. Через пару дней бы выписали. А тут такое…

Происходящее, и в самом деле, было крайне скверным. Вчера вечером, когда сам доктор уже собирался домой и совершал вечерний осмотр своих пациентов, Лана Мирская вдруг упала без чувств. Глазки закатила, ручки упали вдоль тела и рухнула с кроватки. Расшиблась бы, если бы не он. Хорошо, успел подхватить.

Чего он только тогда не перепробовал, чтобы девочку в чувство привести. И тряс, и рядом громко в ладоши хлопал, и личико холодной водой обтирал, и нашатырь к носу подносил. К сожалению, никакого толку не было. Девочка, как лежала сломанной куколкой, так и лежала.

Зарубин так всю ночь возле ее кроватки и провел. Обложился разными медицинскими справочниками, университетскими учебниками. Все пытался понять, что же с ней происходит. Все книги, от корки до корки, прошерстил, а к толковой версии так и не смог прийти.

— Эх, девочка, девочка, чего же с тобой такое происходит? Ты хоть намекни, — присев на стул рядом, мужчина с грустью смотрел на исхудавшее тельце Ланы. — Я ведь пару дней тебя осматривал. От Магического истощения и следа не осталось. Все, как раз, наоборот было. За тот неполный месяц, что она провела здесь, просто «расцвела». И тут такое… — он просто не понимал такой метаморфозы. На его практике это был первый такой случай. Ничего подобного даже близко не случалось. — Что же с тобой случилось, кроха? Подскажи.

А девочке, между тем, становилось все хуже и хуже, что уже и невооруженным глазом было видно. С вчерашнего вечера так побледнела, что краше в гроб кладут. Ни одной кровинки в лице не было видно. Да и кожа на ощупь стала сухой, восковой. Зрелище не из приятных стало, хотя он и привычный к такому (всего по роду профессии насмотрелся).

— И почему так быстро?

Пожалуй, это и было самым страшным во всем происходящем. Скорость негативных изменений не просто поражала, она пугала. За какие-то десять — двенадцать часов внешне совершенно здоровый, цветущий и веселый ребенок превратился в свою бледную копию. И, к сожалению, причиной всего этого могло быть лишь одно — магия.

— Но как? И в чем именно проблема? Она же полностью восстановилась. Источник пришел в равновесие. Она больше не фамильяр. В чем же тогда дело?

Зарубин вновь поднялся и начал «мерить» комнату шагами. Проходили секунды, минуты. За спиной оставались метры, десятки метров, а решение так и не приходило. Хотя…

— Магия, чертова магия… Дело только в ней… Другой причины нет… Может Вениамин Христофорович что-то подскажет?

Вениамин Христофорович учительствовал в императорском медицинской академии на должности профессора, и без всякого преувеличения бы светилом в области магической медицины. Правда, сам он таковым себя не считал. Во время любых чествований очередных своих заслуг непременно отвечал, что все его успехи есть результат труда его коллег. Однако, все вокруг прекрасно понимали, что его коллегам до достижений профессора идти и идти.

— Да, да, пожалуй, лишь он сможет сказать что-то определенное.

Оказавшись у кроватки, он вновь бросил взгляд на девочку. Все становилось лишь хуже. Медлить никак нельзя было, просто никак. Любое промедление грозило смертью.

— Решено!

Взялся за трубку телефонного аппарата и попросил барышню с сонным голосом соединить его с нужным номером. И лишь после того, как пошли гудки, сообразил, что сейчас глубокая ночь, и профессор должен спать.

— Ой! Вениамин Христофорович, мои глубочайшие извинения! Зарубин Михаил Артемьевич беспокоит. Да, да, профессор, Зарубин! Вспомнили⁈ Еще раз извините!

Голос в трубке тоже был сонным, но отнюдь не раздраженным. Вениамин Христофорович явно его узнал. Зарубин довольно часто обращался к нему за консультацией, как бывший студент.

— Если бы не обстоятельства, я бы не посмел вас побеспокоить, профессор. Прошу меня извинить, что побеспокоил вас… Да, да, понял, ближе к делу, — профессор, как и всегда, не любил долгих предисловий и разговоров не о чем. — Дело вот в чем… У меня в данный момент наблюдается одна пациентка — девочка, кроха совсем лет пяти, шести. Разрешите быть откровенным, Вениамин Христофорович. Ее пытались использовать в качестве фамильяра. Да, да, профессор, весьма прискорбное явление, к сожалению, до сих невероятно распространено.

Чувствовалось, что на той стороне профессор пришел в чрезвычайное возбуждение. Он, вообще, был довольно не сдержан в выражениях. Вот и сейчас самым откровенным образом высказался о тех аристократах, что до сих пор использовали людей в качестве фамильяров.

— Когда девочка попала ко мне, то была невероятно истощена. Да, я тоже согласился с тем, что это была одна из стадий магического истощения. Ведь, все признаки были на лицо. За несколько недель мне удалось справиться со всеми последствиями. Я уже готовился ее выписывать. Думал завтра или послезавтра. А тут такое…

Профессор тут же прервал его, довольно точно описав, что именно сейчас происходило с его маленькой пациенткой. Причем совпало все, до самых мельчайших подробностей, чем привел Зарубина в самое настоящее удивление

— Да, профессор, все именно так. И это тоже наблюдается! Невероятная бледность по всему телу, резкое падение температуры, очень сухая поверхность кожи, словно бы шелушится. Вы описали совершенно точно. И что это, не томите?

В следующие несколько минут доктор словно бы застыл с трубкой в руке. Лицо окаменело, ни единой эмоции.

—… Вот оно как… — глухо произнес он через некоторое время. Услышанное привело его в совершенную растерянность. — Но как же так? Ведь, я все сделал так, как нужно…

Зарубину не хватил специфического врачебного опыта, чтобы во всем разобраться. Ведь, произошедшее с его маленькой пациенткой было совсем не рядовым и часто происходящим случаем. Напротив, он имел дело с особенным случаем.

— Значит, все мои усилия были напрасными… Слишком поздно.

Все дело было в особенностях той связи, которая устанавливалась между фамильяром и, собственно, магом. Процесс оказывался взаимосвязанным. Маг использовал магические ресурсы своего фамильяра для собственного развития, заставляя при этом того изменяться. Процесс напоминал выведение домашнего животного или птицы с нужными характеристика, только многократно ускоренное во времени. Фамильяр, особенно, в период укрепления связи между ним и магом, начинал перестройку своего организма, подстраивался под своего симбионта.

—… Вы хотите сказать, Вениамин Христофорович, что уже сформировалась тесная связь между ними и ей просто необходимо присутствие второго мага? Подождите… — Зарубин, кажется, начал понимать, что происходило с Ланой. — Получается, ее организм привык вырабатывать большее количество магических эманаций, действуя в режиме донора. И когда мага рядом не оказалось, ее организм начал отравлять сам себя. Господи, она же сжигает себя…

Не в силах стоять, доктор рухнул на стул. У него окончательно опустились руки, когда все стало ясно. Выходило, что обычными средствами здесь нельзя было помочь. Магический источник Ланы пульсировал так, словно она была гораздо старше и ей требовалось гораздо больше магических сил. И как все обратить назад, он просто не знал, как не знал этого и его учитель.

— Боже, боже, нужно все сообщить родным…