Оглядываюсь и не сожалею

Спорт

Можно без преувеличения сказать, что у нас, школьников, был в ту пору культ спорта, как организованный, так и стихийный. Благодаря этому мы росли здоровыми и крепкими. Отсутствие телевидения и других зрелищных мероприятий сыграло в данном случае положительную роль. Часто после занятий мы оставались в школе и резались на площадке в волейбол, который был очень популярен, а потом еще и вечером перед танцами часок выкраивали. Играли с азартом, дотемна, забыв про время. Надоедал волейбол – переходили на футбол, шли через весь город на стадион. Плавание и гребля практически все лето, ежедневно. У каждого во дворе был турник или трапеция. Зимой на лыжах или на коньках часа по два–три. А если сюда добавить велосипед и охоту, то станет ясно, почему я еще жив, несмотря на такую трудную жизнь, начиная с войны. Зимы у нас были снежные и морозные, никаких оттепелей. Когда температура опускалась ниже минус 25-ти, занятия в школе отменялись, ребята ликовали. Узнавали мы об этом по специально вывешиваемому красному шару или флагу на городской пожарной каланче, стоявшей рядом со школой. Я жил, как и многие другие, далеко от школы и, естественно, не мог видеть каланчу. Приходилось идти в школу в любой мороз, а потом возвращаться, но мы не жаловались и шли кататься на ледянках. Ледянка – это корыто, колода, ящик или таз, дно которых покрывалось льдом, но не простым, так как он легко откалывался, а особым. Коровий навоз, смешанный с соломой, разводился горячей водой, – эта масса наносилась на дно слоем два-три сантиметра и после замерзания полировалась до блеска снегом. Иногда вместо навоза использовали золу, но это менее прочно. В городе было много улиц с большим уклоном, по которым можно было со свистом кататься по три квартала. Все разбегались, так как летящая ледянка, человек на шесть-восемь, мчалась, как вагон, и могла разнести в щепы любое препятствие. Иногда нам за это доставалось, ледянку (небольшую) отнимали, потом поднимали и бросали на дорогу – лед вдребезги. С больших ледянок лед сбивали топором. Но это было не страшно, через день-два всё было восстановлено. На коньках я начал кататься лет с четырех. Коньки были необычные, деревянные, громоздкие с большими загнутыми носами. Их называли колодками, привязывали к валенкам веревками, затем веревки закручивали специальными палочками (закрутками) так, что веревки врезались в валенки, и катались по дорогам и тропинкам, где снег был утрамбован. Благодаря широкому полозу коньки хорошо скользили и не врезались в снег. Года через два я заслужил уже другой тип коньков – тоже деревянные, но уже с полозом из толстой проволоки, который закреплялся в канавке деревянного конька, благодаря чему коньки на укатанной дороге не разъезжались и были прочными.

Однажды в воскресенье папа повел меня к мастеру домой, тот снял с моего валенка мерку, подобрал заготовку и стал говорить о сложности заказа, набивая цену, а я с уважением рассматривал инструмент, материал и вдыхал аромат свежих стружек. Через неделю я, на зависть ребятам, катался на новых коньках. А в четвертом классе мне впервые купили «Снегурочки», затем «Нурмис», который я прикручивал к валенкам. Семь потов сойдет, пока закрепишь, а выйдешь на улицу – все разъезжается, расползается; злишься и начинаешь все сначала. Наконец, мне приспособили обычные ботинки, те, в которых я ходил в школу, для крепления «Нурмиса», врезав в каблуки специальные пластинки с овальными отверстиями, и я стал ходить на каток. Перед каждым выходом целый час точил коньки. Став постарше, я начал мечтать о беговых коньках или, как их называли в то время, «норвежках» – предел мечтаний, престиж! «Гаги» почему-то не прельщали, наверное, потому что хоккей в то время только входил в моду. Мечта моя сбылась в седьмом классе – я получил «норвежки» и катался на них до 1941 года, уже учась в институте. Ощущение скорости буквально окрыляло, хотелось петь, душа ликовала, счастливые минуты! Правда есть и минус – болит спина при длительном катании – плата за удовольствие. В жизни за всё надо платить, и я заплатил разбитым носом и отнятыми коньками за свое любопытство, когда забрел в чужой район города.

Коньки сыграли решающую роль в моей жизни. Как-то в воскресенье я демонстрировал отцу класс катания на одном коньке без крепления его к валенку. Отец стоял у калитки и добродушно улыбался, глядя на меня. Поравнявшись с ним, я лихо оттолкнулся, чтобы набрать скорость и, не удержавшись, упал навзничь с упором на локоть правой руки. В результате сложный перелом в локтевом суставе, неправильное сращивание и кривая рука на всю жизнь, из-за чего я не прошел медкомиссию в авиаучилище. Для меня это стало тяжелым моральным бременем на всю жизнь. Уроки физкультуры стали для меня мукой, я страшно переживал, иногда даже прикидывался больным, лишь бы не идти на физкультуру. Затем взялся за лечение: грязи, массаж, электролечение, тренировка и вскоре набрался смелости и стал ходить на занятия в городскую гимнастическую секцию, что дало физическую закалку и позволило перебороть себя морально.

Помню, как вскоре после выхода из больницы, еще с гипсом на руке я пошел с папой получать велосипед и на обратном пути, не в силах побороть желание поехать на нем, умудрился ехать, держась одной рукой за руль. Если учесть, что это была ранняя весна и еще лежал снег, хотя уже текли ручьи, можно понять, что ехать было безрассудно, но не ехать я был не в силах. Я ждал этот велосипед два года. Дело в том, что в то время только строился Пензенский велозавод, и с целью привлечения средств населения для строительства были выпущены так называемые велообязательства. Такой документ гарантировал гражданину, который его приобрел, выдачу велосипеда в первый год после пуска завода, для чего владелец велообязательства каждый год вносил в сберкассу определенную незначительную сумму. Очень удобно и не обременительно.

Плавал я, как и большинство товарищей, неплохо и долго. Приходилось переплывать Волгу, это далеко не легкое дело. Собралось нас человек пять-шесть, и безо всякой подготовки, кроме воткнутой в трусы английской булавки на случай судороги, поплыли. Вначале смеялись, шутили, старались перегнать друг друга, но когда приблизились к середине реки, разговоры смолкли, все посерьезнели, чувствовалось нервное напряжение и, пожалуй, немного страха. Берега казались бесконечно далеко, течение быстро несло нас мимо города. Постепенно это чувство прошло, стали подбадривать себя шутками и благополучно добрались до берега, но в следующий раз плыли уже в сопровождении лодки, так спокойнее, с водой шутки плохи, каждое воскресенье тонуло по нескольку человек, правда не без помощи алкоголя. Нередки были случаи переворачивания лодок в момент, когда они пересекали курс баржи, которую на буксире тянул пароход. Трос периодически опускался под воду, этим и пользовались лихачи, чтобы проскочить над ним, но не всегда получалось – трос натягивался и переворачивал лодку.

Большим моральным стимулом для ребят при занятиях спортом были учрежденные в то время значки «Готов к труду и обороне» (ГТО), «Ворошиловский стрелок», «Готов к противовоздушной и химической обороне» (ПВХО) и «Готов к санитарной обороне» (ГСО), последний, в основном, для девушек. За получение этих значков боролись, упорно тренировались, носили с гордостью. Пределом мечтаний был значок «ГТО-2», (второй ступени), который имели немногие, меня среди них, к сожалению, не было. Мы систематически ходили на стадион на соревнования, конечно в качестве болельщиков, а участниками были курсанты авиашколы, хорошо физически подготовленные ребята. Особенно мне нравилось смотреть бег на 100 метров одного курсанта, я даже до сих пор помню его фамилию – Миссура. Надо было видеть то колоссальное напряжение мышц и воли, когда он с горящими глазами финишировал с очень хорошим результатом. Увлекательно было смотреть на катящееся большое колесо из трубок, внутри которого стоял спортсмен, вначале это казалось чем-то фантастическим.