Брижит Бардо. Две жизни

БУРЖУАЗИЯ

сть во Франции одна расхожая шутка. Некий господин ищет себе секретаршу, и к нему обращаются три молодые женщины — американка, англичанка и француженка. Будучи не в состоянии сделать выбор, он решает устроить небольшую проверку, чтобы выбрать ту, что лучше других ответит на его вопрос: «Вы — единственная женщина на частном самолете, кроме вас на борту еще два десятка мужчин, все они красавцы, мужественные, мускулистые атлеты. Ваш самолет терпит в пустыне катастрофу. Вокруг ни души, кроме вас и этих мужчин. Что вы будете делать?»

Американка отвечает, не раздумывая: «Я умею позаботиться о себе. В тех местах, откуда я родом, все еще жив дух Дикого Запада. Так что я выманю всех этих парней из самолета, сама быстро прыгну назад, забаррикадирую дверь и буду ждать, когда подоспеет помощь».

«Прекрасно, — говорит мужчина и обращается к англичанке: — А вы?»

«В стране, откуда я родом, — поясняет та, — веками живет традиция галантного отношения к женщине. Вы сами знаете, рыцари в начищенных до блеска доспехах и все такое прочее. Так что я выберу себе самого сильного парня, с самыми крепкими мускулами и постараюсь убедить его, что он должен защитить мою честь. Уверена, что он мне не откажет».

Мужчина кивает, явно довольный ответом. «Хорошо, — говорит он и поворачивается к француженке: — А вы?»

Та задумывается и медлит с ответом.

Мужчина теряет терпение и удивленно переспрашивает ее: «Вам что, непонятен вопрос?»

Француженка пожимает плечами: «Разумеется, понятен. Но в чем проблема?»

Когда Билли и Джо вернулись домой в Штаты после второй мировой войны — «Большой войны», как было принято говорить в те годы, когда все еще давали войнам порядковые номера, — как только речь заходила о Франции, они тотчас начинали подмигивать друг другу и обмениваться многозначительными улыбками.

«Эти французы! — игриво подмигивали они друг другу, — секс прочно засел у них даже в мозгах!»

Им довелось вкусить соблазн в первые две недели в Париже сразу после освобождения города, и они отпраздновали поражение немцев с какой-нибудь Мими или Фифи, а может, и с той и другой вместе. И снова многозначительное подмигивание. «Эй, да эти девчонки носят черное белье! Вы когда-нибудь видали американку в черном белье? Боже милостивый, разве в Кливленде увидишь нечто подобное?»

Но ведь в глазах всевозможных Билли и Джо Франция, в первую очередь, была страной, подарившей миру маркиза де Сада, игральные карты с обнаженными женщинами, запрещенные книги и приставку «французский» к таким словам, как «поцелуй», «открытка», «письмо» и «тост».

Чего им, однако, не дано было знать, так это того, что в далекие стародавние времена французская женщина была совершенно бесправным существом. Мучительно медленный процесс идеализации женщины начался в XII–XIII веках, то есть в эпоху рыцарства. Трубадуры воспевали их ласки, что, в свою очередь, привело к тому, что порой женщины не знали, куда им деваться от своих обожателей. Где-то в середине XIV века представительницы прекрасного пола из числа аристократок выступили в роли провозвестниц феминизма, изобретя так называемые «Суды любви», с тем чтобы поставить отношения между полами на законодательную основу. Например, как-то раз суд постановил, что замужняя женщина, не желающая отвечать взаимностью своему бывшему возлюбленному, совершает великую ошибку. Вот что изрек по этому поводу судья: «Брачные узы отнюдь не исключают прав первой любви, если, разумеется, дама не сочтет нужным целиком и полностью воздерживаться от любовных утех».

Тот же самый суд постановил, что в случае брака по расчету — а таковые имеют место и по сей день — ни о какой любви не может быть и речи. Что, в свою очередь, привело к возникновению пропасти, которая со временем стала еще шире, между романтическим увлечением и браком. Следующим логическим шагом стало возведение супружеской неверности в ранг национального института. Прелюбодеяние, совершаемое с пяти до семи («cinq a sept») — вот то, чем занимаются французы, когда, англичане чинно распивают свой чай, а американцы смешивают мартини. Любовница-француженка в полном вашем распоряжении, потому что ее муж сейчас у своей любовницы, чей муж — в свою очередь — у своей. По мнению французов, это самый цивилизованный способ уберечь брак от распада и одновременно вполне приемлемая альтернатива семейной скуке — этакий предохранительный клапан, который, согласно французской логике, не дает довести дело до развода. Свою лепту в этот «национальный портрет» внес и Наполеон, когда на нескольких аукционах обнаружились его письма к Жозефине. Император без тени смущения писал о том, чем бы он хотел заняться с ней. При разводе с ней он пустился в не менее откровенные рассуждения о том, что у нее самые прекрасные «интимные части» в мире, «но она слишком много лгала ему».

В то время как остальной мир делает героев из центральных нападающих футболистов, французы превозносят своих скандально знаменитых женщин. В середине семидесятых одна французская нефтяная компания предлагала своим клиентам в придачу к бензину небольшие памятные медали с историческими зарисовками о самых знаменитых любовницах.

Собственно говоря, почему бы нет? Ведь влияния женщин невозможно отрицать. Мария Антуанетта вышла замуж за Людовика XVI не только из-за его денег и приятной наружности, но и из-за политической выгоды — этот брак способствовал укреплению союза между Францией и ее родной Австрией. И хотя сия особа не была француженкой, она быстро усвоила местные нравы. Когда по прошествии семи лет ее брак все еще оставался таковым только на бумаге — остается только гадать, чем же был занят король на протяжении всего этого времени, — королева-австрийка стала широко практиковать «cinq a sept» с неограниченным числом офицеров королевской гвардии. Можно сказать, она с головой окунулась в бесконечные развлечения и не выныривала из них, чтобы сделать хотя бы глоток воздуха, до самой своей смерти.

Однако главную награду за верное служение главе французского государства следует присудить Мег Стейнхилл. Она была «petite amie» — «маленькой подружкой» Франсуа Феликса Форе. Форе был президентом Франции с 1885 по 1899 год и страстным любителем «cinq a sept». Он частенько говаривал о мадам Стейнхилл: «Она способна разжечь огонь в чреслах любого мужчины».

Сам того не ожидая, бедняга стал наглядным доказательством собственной теории. Во время одного из их регулярных свиданий, что имели место ранним вечером в его кабинете, он умер прямо в ее объятиях. Форе до сих пор вспоминают с любовью и теплотой — в каждом городе Франции найдется улица, названная в его честь, однако истинной героиней этой истории, несомненно, является мадам Стейнхилл.

В отличие от англоговорящих народов — которым, как мне кажется, довольно трудно принять идею супружеской неверности и то, какие коленца в этом отношении позволяют себе выкидывать политики и иные общественные деятели, — французы смотрят на подобные вещи сквозь пальцы. А если и случается, что они бывают огорчены, то, как правило, по иным причинам, как например, в 1914 году в случае с мадам Кейло, супругой тогдашнего премьер-министра. Газета «Фигаро» опубликовала несколько писем, написанных премьером своей любовнице. Возмущенная мадам Кейло пришла в редакцию и с криками набросилась на главного редактора. «Оставьте моего мужа в покое!» — после чего вытащила пистолет и застрелила беднягу. Французы были в восторге.

Де Голль, по всей видимости, был равнодушен к сексу — по крайней мере, что касается внебрачных связей. Иное дело его премьер-министр и впоследствии тоже президент Жорж Помпиду. Его имя оказалось прочно связано с громким скандалом — некий фотограф снимал знаменитых людей, когда те были заняты «кое-чем».

Не разочаровал французов и преемник Помпиду, Валери Жискар д'Эстен. На протяжении многих месяцев после его избрания на этот высокий пост в 1974 году д'Эстен имел привычку, почти не таясь, покидать среди ночи Елисейский дворец, чтобы навестить «друзей».

Когда Франсуа Миттеран сменил д’Эстена на этом посту, он перенял привычки своего предшественника. С тех пор его имя так или иначе романтически связано с именем буквально каждой знаменитой француженки.

То, что французские политики проводят время за любовными утехами с дамами, с которыми их не связывают узы брака, само по себе понятно, если принять во внимание тот факт, что на протяжении долгого времени французские женщины не имели иной возможности осуществлять политическое влияние. Ведь до 1946 года они были лишены права голоса. И лишь в 1965 году они получили возможность самостоятельно открывать банковский счет — до этого непременным условием было письменное согласие мужа или отца.

Под давлением обстоятельств французская женщина была вынуждена выработать особую сексуальную культуру, этакое свое собственное «культурное наследие». В результате, в глазах француженки обнаженное тело отнюдь не ассоциируется с сексом. Достаточно одного короткого пребывания на любом из французских пляжей, чтобы заметить женщин любого возраста без бюстгальтера, а порой и без нижней части купальника. Француженке ничего не стоит раздеться, ибо они не видят в этом ничего эротического. Она может просидеть без лифчика у всех на виду весь день. Она может встать и отправиться к воде, не обращая ни малейшего внимания на толпы на приморском бульваре. Но если вы подойдете к ней, чтобы завязать разговор, первое, что сделает француженка, это вернет на место бюстгальтер.

Из чего вытекает, что француженка — это клубок противоречий. Для нее существует, например, секс и Секс. И тот и другой различаются как небо и земля. Один непременно является частью любви. Другой, по традиции, нечто вроде награды. Познание азов телесной любви до брака обозначается словом «pratiquer» — «тренировка», ведь без нее «не достичь совершенства». Возможно, иностранные туристы до сих пор не обращают внимания на одну маленькую хитрость — что в большинстве лучших французских отелей в номере обязательно найдется платяной шкаф с зеркалом на двери, которую при желании можно направить на постель. Если вы об этом знаете — что ж, прекрасно, если нет — не велика беда.

В культурной среде, где женщина занимает примерно такое же место, что и королева на шахматной доске, — заветная награда, которую невозможно взять без боя, француженка научилась казаться недосягаемой и загадочной, временами даже абсолютно беспардонной, временами — невинным ребенком или же соблазнительницей. Она дуется. Она впадает в меланхолию. Она хлопает дверью. Она уводит вашу законную награду прямо у вас из-под носа, а затем, как ни в чем не бывало, дразнит ею снова, чтобы в очередной раз обмануть — и так до тех пор, пока она не будет готова покориться вам, но только на своих собственных условиях.

Она совершенно спокойно воспринимает свою сексуальность, хотя одновременно это немного ее пугает. Ей хочется, чтобы ее обнимали, целовали, ласкали со всем романтическим пылом, на какой только способен мужчина. Ей нужна поэзия, свечи и луна. Но в ее психике есть и нечто такое, что словно предупреждает вас, прежде чем вы заявите о своих правах на нее, что ей позволено быть глупой девчонкой, вредной, капризной, холодной, невыносимой, загадочной, полной предрассудков, зависимой, непредсказуемой, даже хищной в том, что касается выбора обожателя, и бессердечной по отношению к тем, кого она отвергает.