Вторник. Седьмое мая: Рассказ об одном изобретении[3-е издание]

Раиса Алексеевна тихонько заглядывала в дверь: как он там? Бесконечно усталый от всего, что легло на его плечи.

Все же он пересилил себя и, как ни плохо чувствовал, поехал в университет, на заседание Русского физико-химического общества. Его недавно избрали товарищем председателя физического отделения, и он считал для себя невозможным отсутствовать на этих ученых собраниях.

А вернувшись, слег совсем.

Через день к вечеру, когда весь Петербург готовился встречать Новый год, его не стало. Александр Степанович умер. От кровоизлияния в мозг, как определили медики.

Похоронная процессия направилась с Аптекарского, через Литейный мост, по Невскому, Лиговке, через весь город, на далекое Волково кладбище. Нестройные ряды идущих в тишине за белым гробом под балдахином и колесницей с венками. Прохожие останавливались. «Кого хоронят?» — «Профессор какой-то…» Но у полиции даже эта безмолвная процессия вызвала беспокойство: не произойдет ли какой демонстрации? Особенно когда увидели форму Электротехнического института с желтым почтово-телеграфным околышем. Шли студенты института, профессора и преподаватели, провожая своего директора, шли представители Физического общества, провожая своего товарища по науке, шли преподаватели и слушатели Минного класса, кронштадтские моряки, провожая того, кто был с ними вместе много лет на военном острове и кто сделал на этом острове свое главное дело. Его университетские друзья, его родные, дети и Раиса Алексеевна, идущая мужественно всю дорогу.

На кладбище его опустили рядом с тем местом, что называется «Литературные мостки». Говорили последние речи, прощальные слова, военный инженер в серой форменной шинели прочитал свои стихи, нескладные, чувствительные. Стояли молча старые друзья — Георгиевский, Любославский, стояли капитаны Тверитинов, Троицкий, лейтенант Колбасьев…

Хмурый январский день походил на сумерки. Снег медленными хлопьями падал на взрытую землю, на восковые цветы.

Все разошлись. Лишь самые близкие оставались еще тесной группкой у свежего холмика. Не могли уйти.

Снег, продолжая падать, все сравнивал, покрывал ровной пеленой. Могильные камни и памятники. Гаршин, Михайловский, Глеб Успенский… Мостки русской культуры.

…Газеты дружно откликнулись на его смерть. И крупные из столичных, и помельче, и в других городах. «Тяжелая утрата», «Видный русский ученый и изобретатель», «Ему первому принадлежит честь…», «Россия может гордиться им», «Яркий научный талант…».

И тут же строчки сожаления: «Русские люди проглядели, по обыкновению, изобретение своего соотечественника…», «На нем исполнилась злополучная судьба русских изобретателей».

Ученые общества собирались на траурные заседания в его память, заносили его имя навечно в списки своих членов, устанавливали премии его имени. А в новом здании Физического института Петербургского университета произошло собрание членов Русского физико-химического общества, на котором не было председателя, так как по уставу председателем должен был быть Александр Степанович Попов. В зале было немало из тех, кто присутствовал десять лет назад, во вторник, седьмого мая, на том заседании общества в старом «Же-де-пом», когда Александр Степанович впервые показал публично действие своего приемника беспроволочной сигнализации. И все встали, вспоминая в молчании, отдавая дань его подвигу изобретателя. Какая ему теперь честь!

Теперь… Неужели в самом деле надо было умереть человеку в старой России, чтобы получить всеобщее признание по заслугам?

А что же тот, другой, кто шел когда-то тенью за ним? Тот пошел далеко. Тридцать с лишним лет прошло с тех пор, как не стало Попова. За эти тридцать многое переменилось. Война, революция, перевороты… Беспроволочный, «воздушный» телеграф вступил широко в человеческую жизнь, стал уже говорящим и получил новое звучное имя: «радио». Появились новые реле, усилители, контуры настроек, преобразователи частот, и электронная лампа стала царицей беспроволочной связи. Мир наполнился новой невидимой энергией, все пространство над землей и океанами пронизывали уже во всех направлениях бесчисленные толчки электромагнитных волн. Они несут экстренные сообщения, речи и приказы, рекламу и сигналы бедствия, знания и ложь. Человечество в полный голос заговорило языком радио. Множество станций, передающих и приемных, во всех точках земного шара, ощетинившись, как некая армия, всеоружием своих антенн разных калибров, — от высоченных мачт до короткого стерженька радиолюбителя.

И все тридцать лет множество станций, газет, журналов, обозрений, рекламных объявлений трубило на разные лады: Маркони, Маркони. Его система, его нововведения, его предприятия, его акции, его обещания. Маркони — покоритель пространства. Маркони — победитель телеграфного кабеля. Биографы уже расписывали страницы его жизни. Его успехи у дам, его женитьбы и разводы, его оригинальные высказывания, его дружбу с высокими особами, его путешествия, его парламентские связи, его биржевую игру на повышение и понижение, его пристрастия и привычки… Маркони — создатель, изобретатель… Барабанная дробь, за которой трудно расслышать истину истории.

…Дробь черных барабанов сотрясает Рим. Волны эфира сотрясают мир. Похороны Маркони. Жгучее южное солнце ярко слепит, освещая пышный траурный кортеж, облачение епископов и священников, шпалеры чернорубашечников, гигантские толпы, колышущиеся, как черное море, по обе стороны. Июль тридцать седьмого года. Италия хоронит Маркони. Своего кумира, сенатора, маркиза, владетеля крупнейших в мире действительных и подставных радиокомпаний, кавалера многих орденов и званий и к тому же еще президента итальянской Королевской академии (удивительный пост для человека, презиравшего всю жизнь «господ профессоров», но назначенный ему по распоряжению «великого дуче»). Черная Италия хоронит своего верного легионера, который с гордостью заявлял: «Я убежденный фашист!» — и голос которого по радио предъявлял от имени Муссолини фашистский ультиматум Лиге наций. Сам Муссолини идет за его гробом — его личный друг и покровитель. И король, и члены правительства, и посланники многих государств. Отряды национал-фашистской гвардии римским шагом воздают его праху партийную честь.

Святейший папа дает ему отпущение грехов (как одарил его раньше саном кардинала за постройку радиостанции для Ватикана). Лучший хор мальчиков Рима звенит неземными голосами на отпевании. Гудят трубы органа. Радио на всех перекрестках Европы и Америки возглашает подробности церемонии.

Маркони громко пришел. И еще громче уходит.

Тихо, безмолвно на «Литературных мостках» на далеком Волковом кладбище Ленинграда.