Секретарь райкома

Первым делом мы поехали в санаторий «Правда» для размещения Гали. Санаторий в центре, вернее, недалеко от центра вблизи моря, там в основном отдыхали работники газет, радио, журналисты. Потом я уже направился в санаторий «Заполярье», принадлежащий Норильскому комбинату, это уже в другой части города, за Ривьерой. Сочи я знал давно и хорошо в нем ориентировался.

Прием в санаторий прошел без проблем. Разместили в престижном корпусе, бывшем особняке Лаврентия Берии, стоящем у самого моря. Он построен в восточном стиле, и там все было только для размещения высокой особы – апартаменты Берии, его столовая и комнаты отдыха, а дальше помещения для помощника, адъютанта, охраны и обслуживающего персонала. Меня разместили в одной из комнат Берии, поскольку путевка предназначалась для первого секретаря Норильского горкома, который решил отдохнуть и полечиться подальше от своих горожан, да это, наверное, правильно – меньше застолий.

Ночевал от супруги отдельно, утром принимали процедуры, а после обеда встречались, и весь день до глубокой ночи мы были вместе. В это же время в Сочи приехала моя сестра Дуся со своим мужем Леонидом, и иногда мы вместе посещали рестораны, которые тогда не очень были заполнены людьми, и цены в них для нас были вполне приемлемы. На юг тогда приезжало много театральных звезд, поскольку граница для них тоже была закрыта, выезд за рубеж был ограничен. Послушали мы тогда Айдиняна, московских цыган и другие творческие коллективы. В общем, отдохнули неплохо, а лечения, собственно, никакого не было, мы еще тогда были молоды и здоровы, хотя и опасались развития заболевания щитовидки у Гали.

И снова Cеверо-Енисейск, но мы туда уже не ехали, как на каторгу, там был наш дом, работа, дети. Работа так поглощала, что незаметно проходило лето, готовились к зиме. Караван в тот год прошел успешно, все грузы, отправленные из Красноярска и других пунктов, полностью пришли. Для разгрузки ежегодно принимались мобилизационные меры вплоть до привлечения оргнабора – за месяц справиться с переработкой грузов с пароходов было непростым делом.

Отличался на этих работах как руководитель Тимофей Ланский (зам. начальника РГУ), его так и звали – «волк брянский». Это был мужик богатырского телосложения, и все боялись ему в чем-то перечить, мог своими руками смять, его даже побаивались отъявленные уголовники – боялись больше, чем милиционеров. Человек он был безотказный в работе, на нем держался и весь транспорт, и дороги. Под его руководством был построен клин, которым очищали зимой дороги от снега. Это интересное и в то же время простое приспособление давало возможность расчищать дорогу на всю ширину его полотна до самой земли по тракту Северо-Енисейск – Брянка. А вот южноенисейское управление не могло до этого додуматься, чистили снег слабосильными бульдозеришками, и никогда там не было хорошей зимней дороги. Уж потом мы их заставили перенять опыт северян.

Но сама жизнь и работа не были спокойными, все случалось что-то непредвиденное, особенно на горных предприятиях – то обвалы, то пожары. Самое большое происшествие случилось в тот год на Совруднике. При проведении буровзрывных работ завалило породой двух горняков, а одного ранило. Групповой несчастный случай, ЧП, принимали все меры, чтобы освободить горняков из-под руды. Я дважды спускался в забой, принимали все возможные меры, но людей спасти не удалось. Прибыла краевая комиссия, наказали виновных за нарушение правил техники безопасности, а людей-то нет. Рассмотрели этот вопрос на бюро, потом мне пришлось объясняться с первым секретарем крайкома А. А. Кокаревым. Первый раз получил такой разнос, здесь он был жесток в выражениях, потом видит, что меня уже довел до кипения, сам успокоился и перешел на ровный разговор. Мне думается, он в душе пожалел, что так воинственно со мной вел разговор. Да и в самом деле, причем здесь я, разве виноват в смерти этих несчастных горняков руководитель района?

Это был первый и последний жесткий разговор со мной со стороны А. А. Кокарева. Потом, когда он успокоился, то посоветовал покрепче держать руководителей горных предприятий по технике безопасности и дальше спросил:

– А золото воруют у вас на руднике и приисках?

Я ему стал рассказывать, какие меры мы принимаем во избежание воровства. Что воровать у нас практически невозможно, все под контролем. Кокарев в ответ сказал:

– Помни, золото – липкий металл.

И надо же так случиться буквально через месяц: я прихожу на работу, и мне звонит А. И. Крылов, просит срочно принять его. Он сообщает, что утром обходчик обнаружил в вентиляционной трубе мешок с богатой рудой с видимым золотом. Потом мне показали эту руду – там кварца меньше, чем золота. Когда руду переработали на фабрике, то получили около восьми килограммов чистого золота.

А украл его маркшейдер Олег Агафонов, после отпалки раньше всех в забое оказался и не удержался от соблазна. Этот маркшейдер – муж одной учительницы, он был на нашей свадьбе и так хорошо и весело играл на баяне. Молодой мужик – техник, учился заочно в институте, и надо же было ему позариться. Правда, говорят, что золото губит людей. Потом по просьбе жены я пытался ему в какой-то степени помочь, не расстреливать же за это человека. Ему дали семь лет, попал он «на химию», досрочно освобожден, и опять попал в неприятность, теперь уже в аварию с мотоциклом, и погиб. А какой был хороший парень и семьянин!

Наступила осень, и начались аварии на драгах, все хотели продлить сроки их работ, а зима есть зима – то лед в разрезах, то котлы лопаются от перегрева, то дров не хватило. На Нойбе утонула драга – опять ЧП! Поехала туда комиссия, потом на лошади добирался туда и я. Но что поделаешь, старая драга с понтоном, которому больше лет, чем человеческой жизни. Главный механик «Енисейзолота» Шишкин и главный дражник приискового управления Петр Федорович Цой там остались производить подъем драги.

Всегда что-то происходило, и никакой спокойной жизни не было. А здесь еще телефон домашний. Отключать его неудобно, тем более он был не автоматический, вызывали телефонистки, и вот целый вечер, а то и поздно ночью кто-нибудь да звонит – то по семейным делам, то не приходит скорая помощь и т.п. Иногда телефонистки меня жалели и не подключали к телефону.

Но со временем пришла пора, когда надо было осмысливать свою деятельность: не браться за все и вся, жизнь района идет по своим законам, и на все происшествия нужно смотреть по-философски, научиться управлять собой и разграничивать, что должен делать ты сам, а что другие. Надо учиться и работать, и уметь отдыхать, надо проявлять заботу о семье и уделять внимание детям, надо и расслабляться. Давно уже я не был в тайге.

И вот как-то ко мне пришел Иван Андреевич Воронов, начальник «Золотопробснаба», заядлый охотник и рыбак. Он предложил мне в конце сентября поехать на рыбалку в верховье Большого Пита. Заехать туда на лошадях, а потом спуститься вниз по течению на плотах до Пит-Городка. Предложение было заманчиво, но по времени меня не совсем устраивало. Я в тех местах еще не был, но в целом тот район знал, работая в геологии. Летом я уже ездил на лошадях на бывший рудник Аяхту со вторым секретарем райкома партии А.В. Кирилловым.

Помню и такой случай, от которого бросает в дрожь – мы с Александром Васильевичем приехали в Пит-Городок, разместили нас в какой-то заежке. Мы только что выехали из леса. Я в комнате снял с плеча карабин и машинально, уверенный, что карабин без заряженного патрона, нажал спусковой крючок. Карабин выстрелил, он был направлен в стену, и неизвестно было, кто находится за стеной. Я побелел, а Кириллов был ошарашен – надо же было допустить такую небрежность, тем более взрослому человеку. Хорошо, что ствол был направлен в стену, за которой была улица, а не на человека.

Воронову не пришлось меня долго уговаривать, я согласился с его уже разработанной программой поездки, тем более я его уже знал как наиболее порядочного человека, руководителя и семьянина, у которого три или четыре дочери, и он все ждет сына. Он бывший помпрокурора района на юге, участник войны, служил и в Смерше, хотя эту братию он сам недолюбливал, у него всегда были конфликты с прокурором, милицией, всегда защищал честность своих работников.

Он много делал для улучшения снабжения населения района продовольственными и промышленными товарами и культуры обслуживания, хотя у него не было специального торгового образования, он по образованию юрист, но любил работу в торговле.

До поселка Еруда мы доехали на райкомовской машине, а дальше для нас были подготовлены четыре лошади, которые должны были довезти нас по таежной тропе до истоков Большого Пита. Там намечалась остановка, чтобы сделать плот. Будем спускаться вниз и рыбачить удочкой, а где можно, и небольшой закидной сетушкой. С нами был приятель Воронова по рыбалке, молодой мужик, грузчик брянской базы, и возчик, который должен был вернуться в Еруду. За день мы добрались до места и расположились на ночь. Лошадей хотели сразу отпустить, потом перенесли на следующий день, что-то тревожно было с уловом. Мы поднялись на несколько километров вверх по притокам, где в ямах обычно в это время должен скапливаться хариус. Но оказалось, что мы опоздали – хариус уже скатился в русло Пита.

Построив плот из сухих деревьев, мы стали спускаться вниз по реке, забрасывая удочки, но хариус на обманку уже не берет, а червей не накопали, да и Воронов не привык рыбачить на них. Улов у нас был плохой, но все равно нужно было сплавляться, и кое-где удалось подсечь рыбу. Пройдя по реке первый день, мы остановились в избушке Немунь, вроде так называлось зимовье, рядом была небольшая поляна, где можно было покормить лошадей. Воронов уже принял решение, чтобы лошади покинули нас, но я его убедил, что погода портится и может наступить мороз, и он потом с этим согласился – пусть с нами переночуют, а завтра пойдут в Еруду.

Пойманной рыбы нам хватило, чтобы сварить хорошую вкусную уху. Воронов в этих вопросах был очень щепетильный. Он варил уху, соблюдая все правила, и на всех ворчал, что не вовремя бросили в котел лук или лавровый лист, и спирт наливал тоже строго по норме, в общем, в этом плане был занудой. Легли на раскинутые спальные мешки в хорошо натопленной избушке и спали, как мертвые, ухайдакавшись накануне.

Утром просыпаемся, а за порогом снег и мороз такой, что наш плот вмерз в воду – чтобы его снять, нужен трактор. Все, на этом рыбалка закончилась, теперь только бы добраться до дома. Хорошо, что не отпустили лошадей. Что было характерно для Воронова – на период рыбалки он официально взял отпуск в счет очередного, а за лошадей было оплачено в кассу продснаба по соответствующему тарифу. Сами взяли отпуска, здесь с нашей стороны не было злоупотребления служебным положением в личных целях. Даже за утку, которую как-то сварили в Пит-Городке, он заплатил, а этих уток в тот год в подхозе были тысячи. Но это отступление.

Рыбалка закончена, решили ехать на лошадях в Еруду, теперь уже совсем близко. Мы были вооружены карабином, ружьем, а у меня еще был пистолет. Отъехав несколько километров от зимовья, мы услышали задорный лай собаки, принадлежащей нашему возчику. Воронов пошел посмотреть, на кого лает собака. А мы остановили лошадей и стали ждать его прихода. Вдруг раздался один выстрел, потом другой, и мы, затаив дыхание, стали прислушиваться, в кого он стрелял. Затем подходит Воронов с довольной улыбкой, и говорит, что убил в берлоге медведя, нужно его доставать. Привязали лошадей и направились к берлоге. Видим, из большой отдушины торчит медвежья оскаленная и окровавленная морда. Для того чтобы его вытащить, решили на пасть накинуть веревку и тащить.