Отряд

Потом навалилась тишина. Все вернулись на свои позиции и замерли в ожидании атаки. Прошёл час безмолвия. Со стороны противника ни малейшего шевеления. Странно. Я задумался и вздрогнул от щелчка в наушнике:

– Командир, здесь Хакас. Ополченцы привели переговорщиков.

– Что хотят?

– Просят перемирия на пару часов. Хотят забрать тела убитых и раненых.

– Без проблем. Пусть забирают. Посматривайте за ними, но не мешайте. Внимание. Стрелять запрещаю. Это всех касается.

Укры бродили по полю, грузили тела убитых и эвакуировали раненых до пяти вечера. Потом они укатили, и на пропахшую порохом и кровью землю опять опустилась тишина. В сёлах догорели прежние и занялись новые пожары. Лёгкий ветер разнёс едкий дым по всем окрестностям. Сизое марево накрыло наши позиции, отчего начали слезиться глаза, а горло запершило от едкой горечи.

В тишине опять стал слышен глухой рокот боя далеко на севере. Точно, карателей начали вышибать из Иловайска, а может быть уже и вышибли. А, поскольку из Торезанацистов уже пару дней назад потеснили ополченцы бригады «Восток», то у них оставался только один путь на юг. Вот они здесь и истерят, как ненормальные. С подпалёнными пятками, а теперь и с разбитой мордой быстро бежать неудобно, и потому они наверняка попытаются просочиться по-тихому и взять нас в ножи.

И снова мои предположения сбылись. Под вечер дозор ополченцев доложил, что до роты силовиковпытаются обойти нас оврагами.

– Док, Марк, у вас там миномёт не заржавел? Справа от вас овраги, по которым сейчас крадутся укры. Киньте туда дюжину мин, а мы добавим из «Корда» со стороны дороги.

С модифицированной взрывчаткоймины рванули не хуже авиабомб. От жутких взрывов вздрогнула земля, и из оврагов взметнулисьдымные столбы, выбросившие в воздух осколки, комья грязи, мусора и щебёнки. Даже до шоссе докатилась взрывная волна. Оставив Сержанта и Лео следить за полем, мы на «Тигре» подкатили к оврагам и успели к финалу отчаянной попытки укров обойти нас с фланга.

Бомбартировка и точный обстрел крупным калибром буквально потряс нападавших, и оставшиеся в живых, бросив оружие, подняли белую тряпку. Под прицелом пулемёта на дорогу выбралось с полсотни перепачканных землёй и грязью силовиков. Я подошёл к ним ближе:

– Кто старший?

Вперёд вышел высокий худощавый мужик:

– Старший лейтенант Бойко. Аэромобильная бригада.

– Так вот, старлей, в плен мы вас брать не будем, – он напрягся и закаменел лицом, – мы вас отпустим, поскольку знаем, что в вашу армию берут здоровых, а спрашивают, как с умных. Идите, откуда пришли. Без оружия, конечно. Передайте своему командованию, чтобы успокоилось, здесь вы не пройдёте. А потому, предлагаю вашим командирам и начальникам связаться с главой Донецкой Республики Захарченко. Пусть скажут, что их направил Бор, чтобы обговорить разумные, гуманные и взаимовыгодные условия капитуляции. Он вас выслушает и пойдёт навстречу. А сейчас я вас не задерживаю.

Укры сначала неуверенно, потом бегом скрылись в свете закатного солнца. Я прислушался к редкойстрельбе слева. По связи сообщили, что там укры тоже попытались прорваться низиной вдоль речки и отступили под огнём пушек и пулемётов БТРа и БМП.

Я окинул взглядом панораму. Ещё недавно играющий на солнышке полный жизни зелёный, цветущий простор, теперь был страшно изуродован. В печальную картину разрушения и смерти поздний вечер добавил мрачных тонов и глубоких теней. На фоне багрового заката передо мной раскинулось обезображенное потемневшее пространство. Горелые танки и броневики, воронки, палёная трава и пятна крови покрывали землю, которая уже едва выносила такую мерзость и насилие.

По опыту знаю, что тишина на фронте картина обманчивая.И потому во избежание неприятных сюрпризов я приказал всем постам надеть приборы ночного видения, а бойцам спать вполглаза в обнимку с оружием. Но, слава богу, мои опасения не оправдались. Лишь всю ночь в мёртвой тишине от слабого ветерка тоскливо дребезжала какая-то железяка, словно бродила чья-то неупокоенная душа и жаловалась на свою несчастную долю.

Утром позвонил Захарченко:

– Батя вызывает Бора.

– Здесь Бор. Здравия желаю.

– Здорово, командир. Ты не перестаёшь меня удивлять.

– Что-то не так?

– Всё так. Тут ко мне с утра пораньше парламентёры заявились с той стороны. Сказали, что это ты их направил. Сдаютсясо всем боевым железом и барахлом, – он громко засмеялся, – скажи, куда я эту ораву дену?

– Ну-у, не знаю. Это вы начальники умные, наверху сидите, далеко глядите. Моё дело солдатское: ать-два. Приказ выполнили, дырку заткнули, карателей напугали. А теперь и отдохнуть надобно. Железо ломается от нагрузок, а тут люди живые. Перекур нужен хотя бы дней пяток. Помыться, побриться, пожрать по-человечески, водки выпить, девок потискать.

– Всё будет, и отдых, и баня, и булки сладкие. Потерпите чуток. Завтра вас сменит батальон из бригады «Восток».

– Всё понял. До связи.

Значит, торчать нам на этих позициях ещё минимум сутки. Я отправил вперёд дозоры из взвода ополченцев, и пока моя дружина чистила перья и стволы, мы вместе с Дитрихом, Доком и командиром ополченцев Обером отправились в село. Пожары не давали мне покоя. Надо было как-то помочь погорельцам, которым ни за что, ни про что досталось от карателей.

На центральной улице мы нашли несколько групп жутко возбуждённых сельчан, которые бегали, суетились, что-то таскали и кричали. Возле некоторых домов стояли загруженные машины. Люди собирались уезжать. С разных сторон доносился истошный визг свиней и кудахтанье кур.

Мы подошли к ближайшему пожарищу. Во дворе на сваленных в кучу вещах сидела женщина с ребёнком. Мужчина суетился неподалёку, что-то громоздя из полуобгоревших досок.

– Дяденьки сепаратисты, а вы нас убивать не будете? – Мы разом обернулись и уставились на девочку лет семи. Она простодушно смотрела и всё время поправляла русые непокорные волосы, заплетённые в две косички, одна из которых расплелась и удерживалась только развязавшимся бантиком. На перепачканной углём мордашке застыла виноватая и полная надежд улыбка. Её перепачканное платьице не скрывало ободранных и тёмных от сажи ног.

– Ну, что ты, дочка. Мы прогнали злых дядек, которые вас обидели. Теперь всё будет хорошо.

Все, как по команде, начали шарить в карманах, доставая кто конфетку, кто сухарь. Потом мы отошли к машине с побелевшими от ярости лицами. Почему-то больше всех переживал Дитрих, искусавший губы до крови. Я перехватил его взгляд, он хотел что-то сказать, но тут же захлопнулся, как устрица.

– Что скажете, воины освободители? Не желаете положить на весы совести и справедливости благородные и постыдные деяния? – Мне трудно давались слова, на душе уже не кошки, а тигры скребли. Пострадали невинные люди, и я не знал, чем им помочь. Но, к сожалению, такова суровая правда войны, и я о том сожалел.

– Твари бандеровские, суки поганые! – взорвался Дитрих, и его взгляд опасно затвердел, – рвать глотки буду, пока последний в землю не ляжет.

– Успокойтесь. Раны на совести лечатся только любовью, или, может быть, в церкви. Док останешься здесь, окажешь нуждающимся всю возможную помощь. Обер, пришли всех свободных от караула, поможете Доку и погорельцам. Дитрих достань из машины наш прошлый трофей, там в пакете чуть больше полста тысяч евро, и раздай пострадавшим. А я свяжусь с Захарченко. Нужно организовать гуманитарку и всё, что потребуется для восстановления жилья.

Весь день мы всем составом, кроме дозоров, экипажей танка и БТРа, засучив рукава, работали в селе. И работали не за страх, а за совесть. Постепенно люди оттаяли, многие нам поверили, успокоились и раздумали бежать из своих домов, куда глаза глядят.

В тот день ночь пришла быстро. Измученная земля успокоилась. Ещё днём ветерок прогнал гарь, а сейчас в медленно остывающем раскалённом воздухе опять пахнуло зеленью и запахом луговых цветов.

Следующим утром подъехала колонна из грузовиков и БМПшек. Один из «Уралов» был забит гуманитарной помощью. Я передал рубеж обороны комбату Душману. Он пожал мне руку, пообещал после войны накрыть поляну, и мы по-свойски распрощались.

По широкому и ровному шоссе отряд отправился в сторону Донецка, и наш путь лежал через многострадальный Иловайск.

ГЛАВА 13.

Мы с лёгким сердцем оставили рубеж, и, едва колонна вынырнула из лесопосадки, как открылся простор и картина грандиозного разрушения. Тел погибших не было видно, но асфальт испятнали бурые лужи засохшей крови, а по обочинам и под откосом вперемешку с воронками громоздился растерзанный взрывами горелый металл, ещё позавчера бывший боевой техникой. Осторожно миновав место побоища, мы выбрались на пустынную дорогу, ведущую в Иловайск.

В городе южная окраина совсем не пострадала, а вот на северной, наоборот,среди руин домов бродили угрюмые и замкнутые жители. Вид разгромленногоИловайска напоминал сталинградские хроники времён Великой Отечественной войны.

Не задерживаясь, мы проскочили город, и я попытался связаться с Захарченко. Но, как выяснилось, он отбыл на передовую, и потому ответил один из его замов. Он встретил нас в Харцизске и сопроводил до места отдыха, до той самой спортивной базы «Металлист», где мы отдыхали прошлый раз.

Проехав около полусотни вёрст, мы добрались до места, изагнали технику на пустырь между шоссе и водохранилищем. И пока парковались, потом на воздухе разминались, оправлялись и хрустели суставами, вдруг, откуда ни возьмись, появился Валет. Он выбрался из своего тёмно-синего «Паджеро» и сразу направился ко мне:

– Всех приветствую. Здравствуйте, Сергей Борисович.

– Здравствуйте, Юрий. Вы будто специально в засаде сидели, нас дожидаясь.

Он улыбнулся, приподняв бровь:

– Выглядите вполне прилично. По вам и не скажешь, что всю неделю воевали.

– Да, и вы тоже с виду не переутомлены.

– Кх-м. На ваш язычок лучше не попадаться. Но к делу. Где мы можем поговорить?

Я махнул рукой в сторону аллеи, тянущейся вдоль игрового поля. Там среди деревьев виднелись скамейки. Усевшись, конторщик продолжил:

– Начальство довольно. Очень. Оба ваши рейда и операция в аэропорту превзошли все ожидания. Без преувеличения, именно ваш отряд в кратчайшие сроки переломил обстановку на фронтах. Но… вопрос не в этом…– Он немного помолчал, а я навострил уши, поскольку научился чувствовать наприятности. – Никто не может понять, почему у вас нет потерь ни в технике, ни в людях. Более того, есть немало свидетелей, видевших, как в вас попадали пули, осколки и даже снаряды, и ничего не случалось. Это невозможно объяснить. Может, вы сами что-то скажете?

– Это всё досужие домыслы, Юрий,– честно соврал я. А что мне было ему сказать? Правду? Репортаж с петлёй на шее? Не забывайте, что он представлял Контору, и не удивительно, что я относился к нему со смешанными чувствами. Поэтому я включил дурака и завёл заезженную пластинку с гладко выдуманной байкой. – Вы же знаете, в отряде собрались спецы-профессионалы. Инструкторы в вашей школе могут это подтвердить.