Кровь героев

Всем этим слабым и ущербным современным политикам нужна воля героев? Кровь предков, чтобы править миром?! Точно! Этот Вечнозеленый так и сказал: «Мы с тобой будем править всей страной». Нет, врет, страны ему будет мало, ему мир подавай, чтоб непременно сапоги, вывоженные в Безенчукской грязи, да в Гудзоне вымыть. Это, известное дело, куда предпочтительнее, чем дорогу заасфальтировать.

«Вот чего ему от меня надо! Хочет приспособить под ретранслятор, — мелькнуло в голове у Климова. — Или наоборот, чтобы я, проникшись его идеями, стал источником сигнала, а он динамиком, рупором, скликающим народ под победоносные знамена. Тут неважно, какого цвета будут эти флаги и какую символику нанесут на них художники: хоть свастика, хоть звезда — суть одна, старая, как мир — я самый лучший, я самый умный, я знаю, как надо!.. Ну уж нет, ну уж дудки! Я в этом дерьме участвовать не стану».

Климов, так и не дочитав предложенный его вниманию материал до конца, поднял глаза и посмотрел на Олеандрова. Черный мундир, серебряный череп со скрещенными костями на кокарде фуражки с высоким околышем. Правая рука, вытянувшаяся в римском салюте. Саша, зажмурившись, затряс головой. Нет, это обычный костюм, и фуражки никакой нет, просто волосы черные, да солнечный зайчик снаружи упал на лоб политика. Все в порядке. Да нет… Он действительно стоит, и рука протянута, как у бронзового Ильича. Глаза безумны. Речь толкает. Саша, не вслушиваясь в суть фраз, прекрасно видит картину, нарисованную пылким воображением и звонким языком своего «благодетеля». Тот же, по всей видимости, и не догадывается даже, о чем думает его гость. Олеандров уверен, что делает ему «предложение, от которого нельзя отказаться»… Наваждение какое-то!

Политик наконец умолк и со значением уставился на Климова.

«Да, этот спятил уже давно, и, как говорится, всерьез и надолго, — подумал Саша, опуская голову под взглядом сверкавших металлическим блеском глаз Олеандрова. — Я рядом с ним просто эталон нормальности».

— Что скажешь? А? — произнес хозяин кабинета таким тоном, что сразу становится ясно — ничего, кроме восторгов, он не ждет. — Как?

— Классно, — кивает головой Климов. — Только я что-то не совсем понимаю, причем здесь мои предки, а самое главное — откуда тебе-то про них известно?

Олеандров загадочно улыбнулся и многозначительно поднял руку, выставляя вперед указательный палец, мол, сейчас все поймешь. Затем он направился в дальний угол кабинета, и Климов, проводивший политика взглядом, заметил, что там, вдалеке, на старинном столике с выгнутыми и украшенными резьбой ножками, высится какой-то покрытый куском темно-синего бархата предмет. Не успел Саша даже и предположить, что бы это такое могло быть, как Олеандров сбросил покрывало, и Климов с удивлением уставился на ларец Габриэля де Шатуана. Вот так сюрприз! Довольный произведенным на гостя впечатлением, Олеандров вернулся и занял свое место за столом, развалившись в кресле.

— Дело в том, что Милентий Григорьевич Стародумцев — мой дедушка, — пояснил он и добавил: — Вернее, я его внучатый племянник. Он — брат моей бабушки, но я люблю его, будто он мой отец, хотя и чудит старик последнее время.

Ну здорово, а? Просто прекрасно!

— А Инга, или, как вы ее тут все называете, Наташа? — спросил Климов. — Она тебе случайно не сестра? Или там племянница?

— Наташа, — произнес Анатолий Эдуардович, игнорируя иронию, прозвучавшую в словах собеседника, — мой сотрудник, но дело не в этом…

«Умница Наташа, которая так замечательно справляется с компьютером». Старик Стародумцев был просто в восторге. Драка возле «Шанхая», рокер на «ямахе», «опель-кадет»… Покататься взяла? И вишневую «девятку» тоже? Рыжий парик… Что?! Этот ангелочек с метровыми ресницами вместо крыльев — хлоп, хлоп, того и гляди, полетит, — и чтобы она пришила Лап… Нет!

Климов почувствовал, что раздражение и обида, выплеснувшись откуда-то из самых глубин души, вдруг зашипели, зашкворчали в нем, точно масло на раскаленной сковороде. И дело тут было не в Олеандрове, а в другом, совсем в другом. Саша мог бы, не погибни так нелепо Лешка Ушаков, простить Богданова, который в конце концов делает свою работу, мог бы забыть, да уже почти и забыл удары милицейских сапог по своей печени. Мог бы, наверное, согласиться на сотрудничество с Олеандровым — все равно ведь ни черта не выйдет! У нацистов, судя по всему, существовали целые лаборатории, а этот решил повторить все то же самое при помощи одного только человека, который, на основании всего лишь легенды, является потомком древнегерманского бога войны.

Одного только не мог простить этому миру Климов: того, что даже и роман их с Ингой-Наташей закрутился, получается, только потому, что был частью далеко идущих планов господина Олеандрова. И даже милый искренний старичок, пусть и невольно, играл здесь свою, в общем-то довольно неблаговидную роль. Не пристань Стародумцев к Саше с этим вот древним ларцом, не поехал бы Климов на дачу, не влип бы в историю. Впрочем… есть на земле люди, которые начинают влипать в истории, едва успев появиться на свет.

— «Они ничему не учились, игемон, и все перепутали, что я говорил»[28], — усталым голосом процитировал Климов фразу из любимого романа и неожиданно спросил: — Слушай-ка, Анатолий Эдуардович, а как так получилось, что ты Универ закончил? Тебя же выперли оттуда за полгода до того, как мне самому дали в ректорате пинка под зад? Ты тогда на четвертом, что ли, учился? Я же тебя помню, ты набезобразничал в общаге, баба тебе, что ли, какая-то не дала, а ты ей в морду, ну, ментов вызвали, и все такое, или я путаю чего-нибудь?

Олеандров напрягся, в глазах его вспыхнули на секунду злобные огоньки, но он подавил в себе всплеск раздражения и сухо, с достоинством ответил своему собеседнику:

— Я закончил Университет. Меня по ошибке арестовали, ректор разобрался, и меня восстановили. Я был на хорошем счету. Такими студентами, как я, не бросались.

Политик выпрямил спину, скривил губы, и лицо его приняло надменное выражение. Ну ни дать ни взять — римский сенатор. Да что сенатор, поднимай выше…

— Конечно, не бросались, ты у нас все больше по комсомольской линии глотку драл, — усмехнулся Климов. — За светлое будущее агитировал… В битву, так сказать, звал. А тут сучка какая-то не возжелала, видишь ли. Ясное дело, что разобрались, понятно, что восстановили. Стукачей да трепачей всегда ценили на вес золота… Только вот умишка-то жаль вместе с комсомольским билетом не выдают. Ну уж ты, отец-благодетель, прости меня, пойду я, пожалуй. — Климов поднялся. — Прощай, старик, и Наташе своей привет передай.

— Куда же ты пойдешь? — с искренним изумлением спросил Олеандров.

— Погуляю, — ответил Саша уже у двери и постарался изобразить на своем лице подобие лучезарной улыбки. — Душновато тут у тебя, ты бы окна, что ли, открыл.

Александр, удивленный тем, что никто не схватил его ни в приемной, ни на лестнице, вышел на улицу и, жмурясь от солнца, зашагал по тротуару. Ему было абсолютно безразлично, куда идти. Идти, стоять, лежать, сидеть… Какая, черт побери, разница? Может быть, следовало стать кришнаитом? Или лучше, набивать себе на лбу мозоль, вымаливая неизвестно у кого прощения в церкви? Саша почувствовал, как чьи-то осторожные, но вместе с тем настойчивые пальцы коснулись его запястья. Климов повернул голову и встретился глазами с невысоким пареньком с тревожным или просто очень озабоченным лицом.

— Вам плохо? — вкрадчиво спросил он, по-собачьи заглядывая Климову в глаза. — Прислушайтесь к слову Иисуса — мир сущий проходит. Грядет новый потоп. Иисус дал нам признаки. Спасайте душу, пока не поздно, ибо праведники спасутся для жизни вечной. — Александр молча, с каким-то отупением уставился на юношу, которому, судя по виду, было лет двадцать с небольшим. Климов в его годы клепал левую акустику, разъезжал на тачках, сорил «бабками» в кабаках. А этот вот в спасатели душ подался. До чего ж народ довели, демократы проклятые! От этой мысли Климов чуть не расхохотался, а парень продолжал вещать, видимо, приняв засветившуюся в глазах незнакомца мысль за согласие с его проповедью. — День, когда придет Он, уже близок. Мир сущий подходит к своему концу. Об этом говорят признаки, которые Он дал нам. Вот.

Тут только Климов заметил, что паренек сует ему какую-то крохотную, но довольно яркую брошюрку с надписью: «Выживет ли этот мир?».

— Прочтите, — уговаривал юноша, и Саша машинально развернул бумажку. «Восстанет народ на народ, и царство на царство» (Евангелие от Матфея, 24:7).

— Видите! — воспламенился паренек, проследив за взглядом Климова. — Тут написано: войны становятся все более разрушительными. Да, слова Иисуса исполнились драматическим образом! «Будут глады», — процитировал парень все того же апостола Матфея и, тыча пальцем в строки своей брошюрки, добавил: — Бич недоедания затрагивает почти пятую часть населения Земли, убивая ежегодно около четырнадцати миллионов детей! «Глады» действительно существуют! — Дальше одна за другой шли цитаты из разных евангелий, подтверждавших всевидение Христа: «будут большие землетрясения», «на одном месте за другим эпидемии», «умножение беззакония»… Конец мира близок!

— Ну и что я с этим всем должен делать? — впервые подал Саша свой голос, показавшийся ему совершенно чужим. — Мне только что предлагали править этим чертовым миром, а он оказывается собирается дать дуба. Так я, черт меня возьми, правильно сделал, что не согласился… Ну и что я должен делать со всем этим дерьмом? — Климов помахал перед носом паренька брошюркой. — Начинать мир спасать? Едри вашу мать! Ведь как это здорово сказано, не помню дословно, но смысл такой: с собой управиться не можем, а все туда же, миром воротить… Оставьте вы его в покое! Твой Иисус сам сказал, в рок-опере, правда: «There will be poor always, patheticaly straggling, look at the good things you’ve got». Номер псалма, извини, не знаю, а суть такая: страдания как были, так и будут, а вы, делающие добро, много ли его сделали?

— Конец мира близок… но… исполняющий волю Божью прибудет вовек, — лепетал юноша, с испугом глядя на Климова. — Отрет Бог всякую слезу с очей их, и ни смерти не будет, ни плача, ни вопля, ни боли…

— Да пошел ты, а?

Саша развернулся и быстро зашагал прочь, а вдогонку ему неслось:

— Вы сеете зло, мужчина, покайтесь, очистите душу, конец мира близок, только исполняющий волю Божью…

Однако Климов, не слушая уже больше этих завываний, шел вдоль по улице, как говорится, куда глаза глядят, не разбирая дороги, пока не уперся в буквальном смысле носом в будку телефона-автомата. Саша поднял трубку, из которой немедленно раздался протяжный гудок, странно, но аппарат оказался исправен. Значит, судьба. Климов набрал номер.

— Нет Богданова?.. Жаль, — произнес Саша. Не судьба. — Кто спрашивает? Климов… Ничего не передавайте, я позвоню еще… A-а, подождать? Ну ладно… Генерал? Со мной?..

Когда разговор с начальником Богданова окончился, Климов повесил трубку и вышел на улицу. Теперь оставалось только ждать, пока приедет машина, которую распорядился послать за Сашей генерал. Десять — пятнадцать минут, и все.