Следствие, которое ищет убийцу

Он только что вышел из душа, застегивал пояс халата, когда услышал визг тормозов на улице снаружи, глухой удар. Микали бросился к окну и посмотрел вниз. Катина лежала, растянувшись, в канаве, булочки были разбросаны по тротуару. Грузовик Citroen, который сбил ее, быстро развернулся. Микали мельком увидел лицо водителя, а затем грузовик скрылся за углом и уехал.

Ей потребовалось несколько часов, чтобы умереть, а он сидел в больнице у ее кровати, держа ее за руку, не отпуская, даже когда ее пальцы окоченели в смерти. Полиция была подавлена и извинялась. К сожалению, свидетелей не было, что усложняло дело, но они, конечно, продолжат поиски.

Не то чтобы в этом была необходимость, поскольку Микали достаточно хорошо знал водителя грузовика Citroen. Клод Галли, грубый грубый человек, который управлял небольшим гаражом недалеко от реки с помощью двух механиков.

Он мог бы дать полиции информацию. Он этого не сделал. Это было личное. Кое-что, с чем он должен был справиться сам. Его предки прекрасно поняли бы, потому что на Гидре веками кодекс вендетты был абсолютным. Человек, который не отомстил за зло, причиненное его собственным, сам был проклят.

И все же было нечто большее, чем это. Странное, холодное возбуждение, наполнившее все его существо, когда он ждал в тени напротив гаража в шесть часов вечера.

В половине шестого двое механиков ушли. Он подождал еще пять минут, затем перешел дорогу ко входу. Двойные двери были открыты в ночь, «Ситроен» был припаркован лицом к улице, а позади бетонный пандус круто спускался в подвал.

Галли работал за верстаком у стены. Правая рука Микали скользнула в карман плаща и сжала рукоятку кухонного ножа, который он носил там. Затем он увидел, что есть более простой способ. Тот, который нес в себе значительную долю поэтической справедливости.

Он наклонился в кабину «Ситроена», рукой в перчатке перевел рычаг переключения передач в нейтральное положение, затем отпустил ручной тормоз. Автомобиль набрал обороты, начал катиться быстрее. Галли, как обычно, полупьяный, заметил движение только в последний момент и с криком повернулся, когда трехтонный грузовик прижал его к стене.

Но в этом не было никакого удовлетворения, потому что Катина ушла, ушла навсегда, как и отец, которого он никогда не знал, мать, которая была лишь смутным воспоминанием, его бабушка.

Он часами бродил под дождем в каком-то оцепенении, и, наконец, ближе к полуночи к нему на набережной пристала проститутка.

Ей было сорок, а выглядела она старше, вот почему она не включила свет слишком сильно, когда они добрались до ее квартиры. Не то чтобы это имело значение, потому что в тот конкретный момент Джон Макали не был уверен, что реально, а что нет. В любом случае, он никогда в жизни не был с женщиной.

Факт, который его неопытная неуклюжесть вскоре раскрыла, и с забавной нежностью, которую такие женщины часто проявляют в подобных обстоятельствах, она посвятила его в тайны так быстро, как только мог кто-либо.

Он быстро научился, оседлав ее в контролируемой ярости, раз, другой, заставляя ее кончить впервые за многие годы, стонать под ним, умоляя о большем. Потом, когда она заснула, он лежал в темноте, поражаясь той силе, которой обладал, которая могла заставить женщину поступать так, как она поступала; делать то, что она делала. Странно, потому что это имело для него мало значения, эта вещь, которую он всегда понимал, была такой важной.

Потом, когда он снова шел по улицам навстречу рассвету, он никогда в жизни не чувствовал себя таким одиноким. Когда он, наконец, пришел на центральный рынок, там царила суета, носильщики разгружали тяжелые повозки с продуктами из страны, и все же казалось, что они движутся в замедленном темпе, как будто под водой. Он как будто существовал на отдельном плане.

Он заказал чай в круглосуточном кафе и сел у окна, выкурив сигарету, затем заметил лицо, смотрящее на него с обложки журнала на стойке рядом с ним. Стройная, жилистая фигура в камуфляжной форме, загорелое лицо, невыразительные глаза, винтовка в одной руке.

В статье внутри, когда он закрыл журнал, обсуждалась роль Иностранного легиона в войне в Алжире, которая тогда была в самом разгаре. Люди, которые всего год или два назад были забросаны камнями портовыми рабочими в Марселе по возвращении из Индокитая и вьетнамских лагерей военнопленных, снова сражались за Францию в грязной и бессмысленной войне. Писатель назвал их людьми без надежды. Мужчины, которым больше некуда было идти. На следующей странице была фотография другого легионера, наполовину приподнятого на носилках, с перевязанной грудью, пропитанной кровью. Голова была выбрита, щеки ввалились, лицо осунулось от боли, а глаза смотрели в бездну одиночества. Для Микали это было все равно, что смотреть на свое отражение в зеркале. Он закрыл журнал. Он осторожно поставил его на подставку, затем сделал глубокий вдох, чтобы унять дрожь в руках. Что-то щелкнуло в его голове. Звуки снова всплыли на поверхность. Он осознавал раннюю утреннюю суету вокруг него. Мир вернулся к жизни, хотя он больше не был его частью, и никогда им не был.

Боже, но ему было холодно. Он встал, вышел и быстро зашагал по улицам, засунув руки глубоко в карманы.

Было шесть часов утра, когда он вернулся в квартиру. Он казался серым и пустым, лишенным всякой жизни. Крышка пианино была открыта, ноты все еще стояли на подставке, как он их и оставил. Он пропустил экзамен, но сейчас это не имело значения. Он сел и начал медленно и с большим чувством играть ту запоминающуюся маленькую пьесу «Пастер» Гровлеза, которую он играл в день похорон своей бабушки в Нью-Йорке, когда приехал Дмитрий Микали.

Когда затихли последние ноты, он закрыл крышку пианино, встал, подошел к бюро и достал свои паспорта, греческий и американский, поскольку у него было двойное гражданство. Он в последний раз оглядел квартиру, затем вышел.

В семь часов он был в метро по пути в Венсен. Оказавшись там, он быстро зашагал по улицам к Старому форту, вербовочному центру для Иностранного легиона.

К полудню он сдал свои паспорта в качестве подтверждения личности и возраста; прошел строгий медицинский осмотр и подписал контракт, обязывающий его служить в течение пяти лет в самом знаменитом полку любой армии в мире.

В три часа следующего дня в компании трех испанцев, бельгийца и восьми немцев он был на пути поездом в Марсель, в форт Святого Николая.

Десять дней спустя, вместе со ста пятьюдесятью новобранцами и рядом других французских солдат, служивших в то время в Алжире и Марокко, он покинул Марсель на военном корабле, направлявшемся в Оран.

И 20 марта он прибыл в свой конечный пункт назначения. Сиди-бель-Аббес, все еще центр, как это было почти столетие, всей деятельности Легиона.

Дисциплина была абсолютной, тренировки жестокими по своей эффективности и разработанными только с одной целью. Производить лучших бойцов в мире. Микали бросился в бой с яростной энергией, которая с самого начала привлекла к нему внимание начальства.

Когда он пробыл в Сиди-бель-Аббесе несколько недель, однажды его забрали в бюро Deuxieme. В присутствии капитана ему вручили письмо от его деда, которому сообщили о его местонахождении, с просьбой пересмотреть принятое им решение.

Микали заверил капитана, что он совершенно счастлив там, где он находится, и его попросили написать письмо своему дедушке, сказав об этом, что он и сделал в присутствии капитана.

В течение последующих шести месяцев он совершил двадцать четыре прыжка с парашютом, был обучен использованию всех видов современного оружия, был тренирован до пика физической подготовки, о которой он никогда бы не мечтал. Он показал себя отличным стрелком как из винтовки, так и из пистолета, а его оценка в рукопашном бою была самой высокой в своем классе, что заставило товарищей относиться к нему с большим уважением.

Он мало пил и посещал городской бордель лишь изредка, но женщины там соперничали за его внимание, обстоятельство, которое давно перестало его интриговать и все еще оставляло его в высшей степени равнодушным.

Он был младшим капралом, прежде чем увидел свое первое сражение в октябре 1960 года, когда полк двинулся в горы Раки, чтобы атаковать крупные силы феллага, которые контролировали этот район в течение нескольких месяцев.

На вершине холма, который был практически неприступен, находилось около восьмидесяти повстанцев. Полк предпринял лобовую атаку, которая была только на первый взгляд самоубийственной, потому что в решающий момент сражения 3-я рота, в которую входил Микали, была сброшена на вершину самого холма вертолетом.

Последовавший за этим бой был кровавым, рукопашным, и Микали отличился, выбив пулеметный пост, на который приходилось более двух десятков легионеров, и некоторое время казалось, что это может все испортить.

Позже, когда он сидел на камне и перевязывал рану на правой руке бинтом полевой службы, мимо него, безумно смеясь, проковылял испанец, держа в одной руке за волосы две головы.

Раздался выстрел, и испанец с криком упал лицом вперед. Микали уже поворачивался, сжимая свой пистолет-пулемет, стреляя с одной руки в двух феллагов, которые поднялись из кучи трупов неподалеку, сбив их обоих с ног.

Он некоторое время стоял на склоне холма, ожидая, но больше никто не двигался. Через некоторое время он сел, зубами затянул повязку на руке и закурил сигарету.

В течение последующих двенадцати месяцев он сражался в переулках самого Алжира, трижды ночью спускался с парашютом в горы, чтобы неожиданно атаковать силы повстанцев, и неоднократно выживал в засадах.

У него была нашивка за ранение и военная медаль, к марту 1962 года он был старшим капралом. Он был древним, то есть таким легионером, который мог прожить месяц на четырехчасовом сне в сутки и при необходимости пройти тридцать миль в день в полном снаряжении. Он убивал мужчин, он убивал женщин, даже детей, так что факт смерти ничего для него не значил.

После награждения его на некоторое время уволили с действительной службы и отправили в школу партизанской войны в Кефи, где он узнал все, что нужно было знать о взрывчатых веществах. О динамите, тротиле, пластике и о том, как сделать эффективную мину-ловушку десятками разных способов.

1 июля он вернулся в полк после окончания курса и сел в грузовик с припасами. Когда они проезжали через деревню Касфа, сто фунтов динамита, взорванные с помощью какой-то формы дистанционного управления, разнесли грузовик пополам. Микали обнаружил, что стоит на четвереньках на деревенской площади, чудом оставшись в живых. Он попытался встать, раздался грохот автомата, и ему дважды выстрелили в грудь.

Лежа там, он видел, как водитель грузовика слабо дергается по другую сторону горящих обломков. Вперед вышли четверо мужчин с разнообразным оружием. Они стояли над водителем, смеясь. Микали не мог видеть, что они делали, но мужчина начал кричать. Через некоторое время раздался выстрел.

Они повернулись к Микали, который с трудом принял сидячее положение, прислонившись к деревенскому колодцу, засунув руку под камуфляжную куртку, сквозь которую сочилась кровь.