Кровавая луна

ГЛАВА 4

Суббота

Кроличья нора

Харри Холе проснулся. В бунгало был полумрак, но белая полоса солнечного света проникала из-под бамбуковых жалюзи, протянулась вдоль грубого деревянного пола через каменную плиту, служившую кофейным столиком, и поверх кухонной столешницы.

На столешнице сидела кошка. Одна из кошек Люсиль, у которой их было так много, что Харри не мог отличить одну от другой. Казалось, что кошка улыбается. Она медленно махала хвостом, спокойно наблюдая за поспешно бежавшей вдоль стены мышью, останавливавшейся время от времени, чтобы поднять мордочку и хорошенько принюхаться, прежде чем продолжить путь. По направлению к кошке. Была ли мышь слепа? У неё не было обоняния? Не наелась ли она марихуаны Харри? Или может верила, как многие другие, ищущие счастья в этом городе, что она особенная, не похожая на остальных. Или что эта кошка не такая, как другие, у неё добрые намерения, и она ни за что её не съест.

Харри потянулся за косяком на тумбочке, не отрывая глаз от мыши, направляющейся прямиком к кошке. Кошка бросилась, вонзив зубы в мышь и подняв её вверх. Несколько мгновений она корчилась в пасти хищника, прежде чем обмякнуть. Кошка положила свою добычу на пол и смотрела на неё, склонив голову набок, словно не могла решить — стоит её съесть или нет.

Харри закурил косяк. Он пришёл к выводу, что дурь не в счёт, учитывая новый режим употребления алкоголя, который он себе установил. Вдох. Дым взвился вверх к потолку. Ему снова снился водитель «Камаро». И номера из Нижней Калифорнии, Мексика. Сон был одним и тем же, он гнался за ними. И толковать его было легко.. Прошло три недели с тех пор, как Харри стоял на парковке у «Тварей» под дулом «Глока 17», вполне уверенный, что находится в паре секунд от своей неминуемой кончины. И это его вполне устраивало. Странно однако, что единственной мыслью, овладевшей им спустя те две секунды, на протяжении всех этих дней, было не умереть. Всё началось с нерешительности со стороны мужчины в поло: возможно, он взвешивал вероятность того, мог бы Харри быть просто психом, легко устранимым и без стрельбы препятствием. Вряд ли у него было много время на раздумья, прежде чем Харри нанёс удар в горло своей «стамеской», отправив его в нокаут. Харри физически почувствовал, как гортань мужчины сжалась. Он лежал на гравии, извиваясь как червяк, держась руками за глотку, выпучив глаза, отчаянно хватая ртом воздух. Харри поднял «Глок» с земли и пристально посмотрел на человека в машине. За тонированными окнами он увидел немного, лишь контур лица мужчины, одетого в белую, наглухо застёгнутую рубашку. А также увидел, что тот курил сигарету или сигариллу. Мужчина был неподвижен и спокойно смотрел на Харри, будто оценивая его, запоминая. Услышав чей-то крик: «Садись!», Харри заметил, что Люсиль завела свою машину и открыла пассажирскую дверь.

Он прыгнул внутрь. Как в кроличью нору.

Когда она повернула к нижним улицам и бульвару Сансет, первым делом он спросил — кому и сколько денег она должна.

Ответ на первый вопрос — «Семье Эсполито» — ничего ему не говорил, но следующий — «Девятьсот шестьдесят тысяч долларов» — лишь подтвердил то, что «Глок» уже ему сказал. Что у неё не мелкие неприятности, а огромные. И что отныне они стали и его неприятностями.

Он объяснил, что ей ни в коем случае нельзя возвращаться домой, и спросил, не может ли она у кого-нибудь залечь на дно. Она ответила, конечно, у неё полно друзей в Лос-Анджелесе. Но поразмыслив ещё минуту, сказала, что никто не согласится рисковать ради неё. Когда они остановились на заправке, Люсиль позвонила своему первому мужу, у которого, по её сведениям, был дом, пустующий на протяжении нескольких лет.

Вот так они оказались на этом участке земли, где стоял ветхий дом с заросшим садом и гостевым домиком, который занял Харри с новеньким «Глоком 17», поскольку отсюда в его поле зрения попадали оба входа и поскольку он был оснащён сигнализацией, которая сработает, если кто-то вломится в главный дом. Потенциальным злоумышленникам эта сигнализация была бы не слышна, что давало надежду зайти с тыла, если он войдёт в дом снаружи. Всё это время они с Люсиль почти не покидали имение, не считая коротких вылазок за самым необходимым: алкоголем, едой, одеждой и косметикой — именно в такой последовательности. Люсиль поселилась на первом этаже главного дома, который уже спустя неделю был полон кошек.

— Ох, в этом городе они все бездомные, — сказала ему Люсиль. — Кладёшь немного еды на крыльце несколько дней подряд, оставляешь входную дверь открытой, ещё немного еды на кухне, и не успеешь оглянуться, как у тебя будет достаточно домашних питомцев на всю жизнь.

И всё же, кажется, этого было недостаточно, потому что три дня назад Люсиль решила, что больше не в силах терпеть изоляцию. Она отвела Харри к своему знакомому портному, некогда работавшему на Сэвил Роу, потом к пожилому парикмахеру на Розвуд-авеню, а затем — самое важное — в обувной магазин Джона Лобба в Беверли-Хиллз. Вчера, пока Люсиль собиралась, Харри забрал свой костюм, и несколькими часами позже они отправились на ужин в «Дэн Тана», легендарный итальянский ресторан, стулья которого были так же дряхлы, как посетители, и в котором улыбающаяся весь вечер Люсиль, казалось, знала каждого посетителя.

Было семь часов утра. Харри сделал вдох и уставился в потолок, прислушиваясь к посторонним звукам. Но всё, что он услышал, были первые машины на Дохени Драйв, не самой широкой, но популярной у водителей улице, благодаря меньшему количеству светофоров и пересечений с другими дорогами. Это напомнило ему, как он лежал в кровати в своей квартире в Осло, слушая из открытого окна звуки просыпающегося города. Ему не хватало их, даже сердитого звона и пронзительного визга тормозящего трамвая. В особенности пронзительного визга.

Но Осло был теперь в прошлом. После смерти Ракель он сидел в аэропорту, смотрел на табло уходящих рейсов, и, бросив игральные кости, определил, что его пунктом назначения будет Лос-Анджелес. Он подумал, не всё ли равно. Он жил в Чикаго целый год, проходя курс ФБР по серийным убийствам, и посчитал, что ему знакомы американская культура и образ жизни. Но вскоре после прибытия он понял, что Чикаго и Лос-Анджелес — две разные планеты. Один из друзей-киношников Люсиль, немецкий режиссёр, так с бахвальством описал Лос-Анджелес прошлым вечером:

— Ты приземляешься в международном аэропорту Лос-Анжелеса, солнце светит, тебя встречает лимузин и отвозит в местечко, где ты ложишься у бассейна, заказываешь коктейль, засыпаешь, а проснувшись обнаруживаешь, что двадцать лет твоей жизни пролетело.

Таким был Лос-Анджелес режиссёров.

Харри познакомился с Лос-Анджелесом за четыре ночи в грязной, полной тараканов комнате без кондиционера в мотеле в Ла-Сьенега, прежде чем он снял ещё более дешёвый номер в Лорел-Каньоне, также без кондиционера, но с ещё более крупными тараканами. Но он, можно сказать, освоился после того, как обнаружил «Тварей», бар по соседству, в котором выпивка была достаточно дешёвой, и можно было напиться до смерти.

Но после встречи лицом к лицу с дулом «Глока 17» его желание скорой смерти пропало. Так же как и желание напиваться. Не до крайней степени во всяком случае. Если он хотел быть в состоянии вести наблюдение за входами и присматривать за Люсиль, ему необходимо было быть хоть отчасти трезвым. Следовательно, он принял решение попробовать алкогольную диету, которую ему когда-то советовал его друг детства и собутыльник Эйстейн Эйкеланн, хотя, честно говоря, она казалась бредовой. Метод назывался «Управление умеренностью» и обещал научить употреблять алкоголь, а не злоупотреблять им. Харри впервые услышал об этом, когда они сидели вдвоём в такси Эйкеланна на стоянке в Осло. Он был в таком восторге от метода, что стучал по рулю, перечисляя его достоинства.

— Люди всегда посмеивались над алкоголиками, которые клянутся, что отныне они будут выпивать только в компании, не так ли? Потому что они не верят, что это возможно, они уверены в обратном, практически как если бы ты бросил вызов закону всемирного тяготения, такому как алкоголизм, например, так? Но знаешь что? Вполне реально пить до определённой степени опьянения даже для таких запущенных случаев, как ты. И я. Вполне возможно дать себе установку пить до определённой точки и остановиться. Всё, что тебе требуется, это решить заранее, где провести черту, какой объём ты можешь выпить. Но, само собой разумеется, над этим нужно работать.

— Ты имеешь в виду, надо очень много выпить, прежде чем поймёшь смысл?

— Ага. Ты ухмыляешься, Харри, но я серьёзно. Это о чувстве успеха, уверенности в себе. Тогда это возможно. Я не шучу, в качестве живого подтверждения могу предложить самого известного зависимого.

— Хм. Полагаю, мы говорим об этом переоценённом гитаристе, которого ты так обожаешь.

— Эй, прояви каплю уважения к Киту Ричардсу! Прочти его биографию! Он как раз в ней делится своим лайфхаком. Выживание зависит от двух вещей. Только чистейшая, лучшая дурь, потому что убивает именно то, что в неё подмешивают. И умеренность: и в наркотиках, и в алкоголе. Ты точно знаешь, сколько тебе требуется, чтобы стать достаточно пьяным, что в твоём случае означает не чувствовать боли. После этого выпивка уже не помогает облегчить боль, не правда ли?

— Полагаю, нет.

— Именно! Быть пьяницей не означает быть идиотом или слабоумным. В конце концов тебе удаётся не пить, когда ты трезвый, так почему ты не можешь остановиться, когда ты пьян до нужной степени. Всё в твоей голове, брат!

Было ещё правило — в дополнение к установке черты — считать количество выпитого и решить, в какие дни будет полное воздержание. И принимать налтрексон5 за час до принятия алкоголя. Отсрочка на час особенно помогала, когда тяга возникала внезапно. Он придерживался данного режима три недели и пока не сорвался. Значит, что-то в этом было.

Харри опустил ноги на пол и встал с кровати. Ему не требовалось открывать холодильник, он и так знал, что пива в нём не было. Метод «Управление умеренностью» предполагал максимум три порции алкоголя в день. В его случае это упаковка из шести банок пива из «Севен-Элевен» в конце улицы. Он посмотрел в зеркало. За три недели с момента побега из «Тварей» он успел нарастить немного мяса на кости. А также седую, практически белую, бороду, которая скрывала его отличительную черту, багровый шрам. Однако было сомнительно, что этого хватит, чтобы мужчина из «Камаро» не узнал его при встрече. Харри наблюдал за основным домом и садом, пока натягивал потрёпанные джинсы и футболку с надорванной горловиной и надписью «Let Me Do One More» — названием песни группы «Иллюминати хоттис». Воткнул в уши старые беспроводные наушники, ноги — в сланцы, заметив, что грибок сотворил невероятный шедевр на большом пальце его правой ноги. Он вышел в переплетение трав, кустов и палисандровых деревьев. Остановился и посмотрел в обе стороны Дохени Драйв. Казалось, всё в порядке. Он включил песню «Pool Hopping» группы «Иллюминати хоттис», которая поднимала ему настроение с тех пор, как он впервые услышал её вживую в «Зебулон Кафе». Но пройдя по тротуару пару метров, в боковое зеркало одной из припаркованных машин он заметил отъезжающую от обочины машину. Харри продолжил идти, слегка повернув голову для проверки. Машина медленно двигалась за ним с той же скоростью на расстоянии десяти метров от него. За то время, что он прожил в Лорел-Каньоне, его дважды останавливала полиция просто за то, что он передвигался пешком и, следовательно, считался подозрительной личностью. Но это был не крейсер полиции, а старый «Линкольн», и, насколько Харри мог различить, в машине находился лишь один человек. Широкое бульдожье лицо, двойной подбородок, маленькие усики. Чёрт, надо было взять «Глок» с собой! Но Харри не мог представить себе нападение посреди улицы в разгар дня, так что он продолжил идти. Незаметно выключил музыку. Перешёл улицу перед бульваром Санта-Моники и вошёл в «Севен-Элевен». Остановился и стал ждать, сканируя взглядом улицу. Но «Линкольна» нигде не было видно. Возможно, это был будущий покупатель дома, медленно курсирующий по округе и рассматривающий недвижимость на Дохени.