Без очереди в рай

— Дай-ка, дай-ка рассмотреть! Ну хороша, хороша — загорела, посвежела! — приобняв меня, констатировала тетя Лиза.

— Ага, похужала, возмудела, — отшутилась я. — Как вы без меня? — Я радостно поцеловала ее в морщинистую щеку.

— Как погода, — улыбнулась тетя Лиза, — переменная облачность с прояснениями, иногда дожди…

— Похудели вы немножечко, — заметила я.

— Это ничего, всё к лучшему. Возраст, Яночка: меньше сил, но легче ноша…

— А я только что пирожные купила, ваши любимые, с миндалем, — лукаво сообщила я.

— Опять на старуху деньги тратишь, — ласково укорила тетя Лиза. — Ладно, ладно, не оправдывайся. Ты иди, разгружай авоськи, а потом ко мне, я по такому случаю кофеек затею.

— Чудесный у вас кофе, тетя Лиза, только нежелательно бы вам… — Я ничуть не преувеличила, кофе она варит фантастически, по какому-то своему особому рецепту.

— Знаю, знаю, — беззаботно отмахнулась тетя Лиза, — а ты вот хоть и доктор, а до сих пор не понимаешь, что ежели нельзя, но очень хочется, то немножко можно. Слыхала про такое?

— Ага, слышала, Жванецкий написал.

— Ага, ничего подобного, — весело передразнила тетя Лиза, — эту хохмочку задолго до всяческих жлобецких сочинили. И даже не в Одессе…

Спорить с тетей Лизой — дело безнадежное. Эта сухонькая семидесятипятилетняя старушка на диво энергична, остра на язычок, а ее ясной голове могли бы позавидовать люди на три десятилетия моложе. Держится она подчеркнуто неброско. В средствах соседка не слишком стеснена — пенсия, которую Елизавета Федоровна получает как блокадница и ветеран войны, вдвое больше, чем моя зарплата. При этом на себя она ничего практически не тратит. Сколько ее знаю, в межсезонье, например, тетя Лиза носит одно и то же старое невзрачное пальто. Дело тут не только в бережливости, присущей старикам, но и в застарелой, въевшейся с годами привычке к неприметности.

А может быть, и в том, что пару лет назад у нее оттяпали значительную часть желудка, назвав причину «злокачественной язвой». Не надо ни эрудиции, ни особого ума, чтобы догадаться, что данным эвфемизмом мои коллеги обозвали рак. Для рецидива было рановато, но на фоне худобы легонькая желтизна на скулах мне как-то не понравилась…

Житейские перипетии тетя Лиза воспринимает с пристальной отстраненностью искусствоведа, каковым на самом деле и является. Стены ее огромной затененной комнаты заняты стеллажами с книгами и полотнами западноевропейских живописцев. Копиями, разумеется, откуда бы у скромного музейного работника, званиями и чинами не увенчанного, взялись оригиналы. Но имитации и копии очень хороши, кое в чем она меня научила разбираться, Рубенса с Ренессансом я не перепутаю. Я даже знаю, что изящный столик с изогнутыми ножками, сервированный тетей Лизой под кофейный ритуал, восходит к стилю «буль». Был такой английский мастер — кажется, во времена Наполеона. То есть Наполеон-то в те незапамятные времена пребывал во Франции, а вот кто помимо этого доисторического Буля подвизался в Англии — я в упор не помню.

В литературе я ориентируюсь чуть лучше, чем в искусстве. Собственной библиотекой я не обзавожусь — мне больше чем хватает тети Лизиной. Лучшим переводам она предпочитает язык оригинала. Помимо русского Елизавета Федоровна владеет английским, немецким, французским, итальянским и еще (со словарем) испанским. Я, между прочим, тоже — помимо русского (порой со словарем) я с детства знаю немецкий и английский, позже научилась сносно изъясняться на французском, а затем — читать на итальянском. Не ах, но кое-как Данте в подлиннике с подачи тети Лизы я таки осилила.

(А теперь спросите у меня, ежели я вся из себя такая жутко умная, почему же я на «неотложной помощи» тружусь, а не на Канарах прохлаждаюсь. Спросили? И что же я ответила?)

Шкаф, тахта, комод, бюро и просторный стол с ультрасовременным компьютером в комнате теряются. А еще в углу имеется всамделишный камин, но дымоход, увы, забит или заложен. Соседка давным-давно на пенсии, но продолжает вечерами корпеть над какой-то монографией. А то и над романом или мемуаром — о предмете ее творческих исканий я не имею ни малейшего понятия: Елизавета Федоровна не из тех людей, кто, сказавши «а», доходит до последней буквы алфавита. А может быть, из тех, но без нужды о себе она не распространяется, предпочитая слушать, причем делает это с неподдельным интересом. Во всяком случае, когда дело касается меня.

К кофе тетя Лиза выставила марочный коньяк. Если нельзя, но очень хочется, то по наперстку можно. А вот относительно чудовищного «Беломора», в котором Елизавета Федоровна себе и на смертном ложе не откажет, мне даже «ква» сказать запрещено. Были прецеденты…

— С возвращением, — мы подняли бокалы, — и с приобретением, — со значением сказала тетя Лиза, — ты ведь новую машину привезла, правильно? «Десятку», если я не ошибаюсь?

— Ага… — А ведь я ни слова ей не говорила. — Неужели я вас всё-таки ночью потревожила? — огорчилась я.

— Ага, а вот опять ничего подобного, — улыбнулась тетя Лиза, — это я с утра додедуцировалась. С утра раковина влажная была — значит, ты приехала. Я во двор в окошко глянула, вижу — рядышком с твоей машиной новое авто образовалось. Симпатичное авто, только некрасиво припарковано — тебе из-за него ни за что не выехать. А кто же так без нужды машину ставит, если место для парковки есть? Стало быть — твое приобретение, не иначе как отец презентовал. Верно рассуждаю?

Как всегда: всё просто, как мычание, а ведь впору было заподозрить, что она и в самом деле телефонный разговор подслушала.

Ни в логике, ни в наблюдательности тете Лизе не откажешь. Равно как и живости характера ей не занимать — да еще с толикой авантюризма. Ввязываясь в сомнительные предприятия типа жульнической пирамиды МММ, тетя Лиза неизменно оставалась в выигрыше. Она и мне когда-то объясняла, что такое финансовые пирамиды и в чем их принципиальное отличие от сооружений Древнего Египта. Только всё равно я в этом надувательстве ничегошеньки не смыслю. Не в древнеегипетском, разумеется, а в современном, даром что я дочка бизнесмена. Вот и думай после этого, кто из нас дитя эпохи.

— Вы прямо как мисс Марпл у Агаты Кристи! — Елизавета Федоровна только улыбнулась. — Абсолютно верно, тетя Лиза, отец ко дню рождения расщедрился. Сами знаете, мне не по зарплате, — подтвердила я.

— Довольна? — В который раз мой рот сам собою расползся до ушей. — Ну и замечательно, — тепло сказала тетя Лиза.

— Не просто замечательно — всё настолько замечательно, что лучше бы хорошенького понемножку. Тьфу-тьфу-тьфу, не сглазить бы, — я суеверно постучала по лакированной столешнице, — даже страшновато как-то…

— Что, и когда всё хорошо — тоже всё нехорошо? — улыбнулась тетя Лиза. — Эх, человеки-человеки, Бога на вас нет. А жаль, — неожиданно добавила она.

Ого! Это было что-то принципиально новое. Встречаются глубоко верующие люди, встречаются посильно верующие, верующие, но не религиозные, как я, а случаются и глубоко неверующие, как моя соседка. Для Елизаветы Федоровны Бог не персонаж, а фигура речи.

— Бог с вами, тетя Лиза, что на вас нашло? — удивилась я.

— Да ничего, блажь старушечья накатила, к слову просто-напросто пришлось. Впрочем, не совсем. Подожди-ка, раз уж так к слову получилось… — Она взяла с письменного стола плоскую коробку в оберточной бумаге, размером с солидный фолиант, и вручила мне. — Слово к слову, а подарок, стало быть, к подарку. Сдается мне, должно тебе понравиться. Предположительно вторая половина девятнадцатого века. Держи!

Донельзя заинтригованная, я послушно приняла тяжеленный сверток, развернула — и тихо обалдела. Громко — не могла, дар речи я утратила. Под бумагой оказалась дивной красоты икона святого Николая-чудотворца в золотом окладе, заключенная в киот. Нет, оклад конечно же не золотой, а золоченый, сразу же сообразила я, и понятно, что на позолоте не камни, а эмаль, но всё равно от такого зрелища захватывало дух.

— Да ей цены же нет!.. — ошалело выдохнула я.

— Как же нет — есть, у любого антиквара поинтересуйся и помножь на десять. В этом мире на всё цена находится, тем более на вещи. Главное, на десять помножить не забудь.

— Тетя Лиза… — растерянно проговорила я.

— Не вздумай отказаться! — заявила тетя Лиза.

— Тетя Лиза…

— Не вздумай возражать — обижусь! — строго повторила Елизавета Федоровна. — Считай, что в самом деле блажь такая на меня нашла, и давай без словоерсов обойдемся. Всё! — припечатала она. — Расскажи-ка лучше о поездке. Как твое семейство поживает?

Вот так всегда! Всё опять как двадцать пять! Ясно же, что более всего на свете мне хотелось расспросить тетю Лизу об иконе! Но я даже и не заикнулась: знала — раз сама молчит, значит, бесполезно.

— Э-э… ну, отец по-прежнему… всё в порядке, э-э… — Ошарашенная неожиданным подарком, я некоторое время экала, мекала, сбивалась, собиралась с мыслями, но в конце концов разговорилась и даже увлеклась. Бывают прирожденные рассказчики, а бывают — слушатели. Какая из меня рассказчица — не знаю, но тетя Лиза слушательница прирожденная. Впрочем, я уже об этом поминала. — …Вот и всё, а завтра на работу, — полчаса спустя закруглилась я, — ах да, я еще сегодня с Леркой созвонилась. Вам большой привет. Во-о-от такой!..

— Спасибо. — К моей сестре Елизавета Федоровна почему-то относится прохладно. Ровно, но прохладно. — Я ее не так давно встретила случайно. Она похвасталась, что жилье купила, звала на новоселье. Так спешила, что даже не сказала где.

— В Купчине, рядышком с работой. — Мы обе работаем в одном районе, одной структуре, практически в одном учреждении. — У нее теперь трехкомнатная, повезло, до смешного дешево сестренка ухватила. Лихо у нее гешефты получаются, мне бы однокомнатная дороже обошлась.

— Да, сестренка у тебя — девочка не промах. Чужого, может быть, и не возьмет, но уж своего точно не упустит. Ну да ладно, рада за нее, — заключила тетя Лиза.

Внезапно я почувствовала, что вот-вот раззеваюсь самым непристойным образом. И это несмотря на кофе — самый крепкий, самый лучший, самый вкусный кофе. Спать вредно, но не спать не получается, сколько ни старайся. Обидно, правда же: всё спишь да спишь, а отдохнуть и некогда. Или это я с недосыпу заговариваться начала?

— Спасибо, тетя Лиза, засиделась я, пойду… Вот только чур я посуду мою! — спохватилась я.

— Было б чего мыть — чашечки да блюдца! Не дури, хлопот тебе с дороги мало, — отмахнулась тетя Лиза. — Иконку не забудь…

Икону я временно пристроила на прикроватном столике. Никола Чудотворец, покровитель моряков, чудаков и авантюристов, чуть заметно улыбался в мерцающем окладе.

У меня еще хватило сил наскоро прибраться, устроить постирушку, как следует отмокнуть в ванной, отутюжить белый лекарский халат и завести будильник. И прежде чем заснуть, а во сне снова надавить на газ и раствориться в мельтешении огней на полночной трассе, я посовещалась и решила, что быть такой счастливой не грешно и, в общем-то, невредно.