Зверь 3

Глава 2

Старик Ромуальдыч сидел на скамье подсудимых. Он горбился, смотрел только перед собой на сваренный шов решетки, иногда тяжело вздыхал. Ему уже был ясен приговор и хотелось только одного, чтобы весь этот цирк закончился ко всем чертям. Пусть эти ушлепки в мантиях важно сделают вид, что вынесли решение. Пусть зрители захлопают от вынесенного вердикта, а сердобольные бабки смахнут с глаз слезу. Пусть загремит замок, дверь откроется и его выведут на краткий миг глотнуть свободного воздуха.

Всё это кончится… Он поедет обратно в тюрьму, ляжет на лежанку, которую делит на двоих с хоббитом Гродо. Ляжет и закроет глаза. Возможно, даже умрет. А если не умрет, тогда будет пыхтеть до тех пор, пока его не переведут в зону особого режима. И уже там, где-нибудь в уголке на шконке, он и встретит свой конец.

Не среди любящих внуков. Нет. Внуки смотрят на него сочувствующими глазами, но и только. Они уже выросли и всё понимают. Они не жалеют его. Да Ромуальдыч и сам себя не жалеет. Если бы мог повторить то, что сделал, то совершил бы это без раздумий.

И пусть дочка в стотысячный раз откроет свою мерзкую пасть, чтобы покрыть его матом, пусть снова грохнется на тело грузное тело гребаного зятя. Грохнется так, что звякнут кружки на столе, а под его весом рассыплется на куски ветхая табуретка.

Пусть!

Зять заслужил своё!

Ромуальдыч очень долго терпел, но любому терпению рано или поздно приходит конец. И даже то, что полицейские слишком сильно заломили руки, не смогло согнать улыбку с морщинистого лица. Ромуальдыч сделал то, о чем мечтал на протяжении последних пяти лет.

— Подсудимый, вам последнее слово! — наконец произнес судья. — Вам есть что сказать?

— Есть, — с кряхтением поднялся Ромуальдыч. — Мне действительно есть, что сказать. Я прожил долгую жизнь. Я служил трем государям императорам верой и правдой. Повидал многое, защищал слабых, не боялся противостоять сильным… И вот на старости лет я вижу — ради чего старался. Дочь, пока я спасал других, ты выросла и стала мне чужой…

— Да будь ты проклят, старый пень! — выкрикнула женщина неопрятного вида, на лице которой был очень плохо замазан фингал. — Чтобы ты сгнил на этой зоне!

— Викторова! — грозно окрикнул её судья и ударил молотком по подставке. — Вам предоставлялось слово! Не перебивайте подсудимого!

Дочь одарила отца ненавидящим взглядом и плюхнулась задницей обратно на потертый коричневый дерматин сиденья.

Два внука, Мишка и Гришка, молчали. Они уже освободились от житья в доме Ромуальдыча и теперь только смотрели, как их деда отправляют за решетку. Молодые люди понимали, что в тюрьме ему будет лучше. Что их мать не даст деду жизни, как не давал жизни отчим, за что и поплатился.

— Михаил, Григорий, об одном только прошу — будьте людьми, а не швалью, — обратился к ним дед, глядя слезящимися глазами. — А все остальные… Простите, если что не так. Я старался жить по совести…

— Ромуальдыч, ты не бзди! Мы ещё подадим апелляцию! — проговорил адвокат Сергей Воронков.

Он вел дело подопечного и в тонкостях разобрался в деталях произошедшей трагедии. Когда здоровенный переросток-зять начал в очередной раз качать права, то ему в голову неожиданно прилетел утюг. Попал как раз в то место, где цельнометаллическая кость давала слабину. Да ещё и острым углом, пробив тупую башку чуть ли не насквозь.

Понятно, что тут не обошлось без участия живицы — не мог бы старый Ромуальдыч так лихо приложить здоровяка-эльфа.

Сивый, бухарь из породы темных эльфов, сошелся с гражданкой Викторовой на теме потребления алкогольных напитков. Он переехал к ней жить. Склочный по характеру и любящий командовать Сивый с первых дней невзлюбил Ромуальдыча. И с первых дней не упускал случая этого показать. Бил, унижал, оскорблял, часто оставлял голодным. То же самое блюдо доставалось и двум внукам Ромуальдыча. Доставалось, пока они не съехали в общежитие и не зажили своей жизнью, подрабатывая и живя на стипендию.

Старику деваться некуда, поэтому он и влачил жалкое существование. Всё надеялся на то, что дочка одумается и выгонит Сивого прочь. У него в душе ещё теплилась надежда… До недавней поры, когда после очередных возлияний Сивый полез доказывать — кто в доме Ромуальдыча главный. Но в этот момент старый ветеран уже не смог сдержаться.

Лежавший возле дивана утюг оказался очень кстати… Остатков живицы хватило на один очень удачный удар.

— Не надо никакой апелляции, Сережа. Я всю жизнь служил империи, так пусть же она и в конце своей жизни послужит мне. Хоть похороны проведут за счет государства. Всё же какой-то плюс в этой ситуации есть. А то ведь помру — дочка оттащит на мусорную кучу, да и оставит там… Сам видишь, какая она у меня стала…

Воронков кивнул в ответ. Гражданка Викторова не из тех, кто умеет прощать. Так что может быть старику и в самом деле будет лучше в колонии общего режима. Там мужики не дадут пропасть престарелому больному деду. А если освободится…

К несчастью деда, у Сивого оказались очень могущественные родители. Они хоть и не участвовали в жизни своего баламутного сынишки, но оставить его смерть без последствий не могли. Это означало бы потерю лица. Так что если бы Ромуальдыч выйдет на свободу, то его через пару дней и в самом деле найдут на мусорной куче с перерезанным горлом.

— Подсудимый, встаньте! — скомандовал судья после того, как он и его подручные удалились на совещание и вернулись.

Старик даже не разобрал сперва, что обращаются к нему. Адвокату пришлось сделать жест, показывающий просьбу судьи.

С очередным кряхтением Ромуальдыч поднялся.

— Верховным судом Российской империи на основании статей… — судья пустился в перечисление всех статей и статеек, которые вешались на подсудимого.

Мало кто понимал их значение и нумерацию. Даже присяжным порой казалось, что судья выдавал зашифрованный текст. Шифровку, в которой было скрыто отношение судьи к умственным способностям присяжных. Вроде как: «По статье сорок пять уголовного кодекса вы все лохи и ублюдки! А вот ещё статья семнадцать подпункт „б“ утверждает, что вы ещё и извращенцы!»

Может поэтому присяжные заседатели с облегчением выдохнули, когда судья закончил зачитывать и назначил подсудимому смертный приговор. Мог бы и десяток лет повесить, но все понимали — судья подарил старику «Последнее милосердие». Тихое засыпание от укола в вену, где будет оцепенение, а потом сердце пропустит пару ударов перед тем, как остановиться навсегда. И вряд ли Ромуальдыч протянет десять лет в колонии. Фемида отправляла старика в последний путь.

— Ну и хорошо, хоть наемся вволю перед укольчиком, — проговорил Ромуальдыч, когда судья стукнул в последний раз своим молотком по подставке. — Ребята, выводите меня. Настоялись, небось, бедолаги? Пошли, покурим? Ну и скотская же у вас работа, прямо не завидую…

Полицейские старательно прятали глаза, когда цепляли наручники на худые руки старика. Они также не поднимали глаз, когда вели его по коридорам судейского здания. Они выводили его к автозаку, который уже чихал заведенным мотором.

Ромуальдыч вышел на улицу и глубоко вдохнул промозглый воздух, смешанный с бензиновыми парами. Он посмотрел на небо, где галапагосскими черепахами ползли тяжелые тучи.

— Хотелось бы увидеть солнышко, ребята. Чтобы немного погреть косточки в последний раз. А ещё бы искупаться… У нас знаете, какие места есть? На пять метров в глубину дно как на ладони! Ну да ладно, угостите сигареткой, да поехали. Вы же, небось, домой торопитесь?

Они втроем остановились у автозака. Молодой полицейский-фурри, в чьем роду были снежные барсы, протянул деду сигарету. Тот с благодарностью взял её и щелчком пальцев вызвал огонёк на кончиках пальцев. Втянул горький дым. Пару раз кашлянул. Поднёс огонёк к двум другим сигаретам.

— Как же так, отец? — спросил полицейский. — Что же ты не удержался-то?

— Да вот так, сынок. Надоело ждать, когда этот урод меня всё-таки прихлопнет. Потому и не выдержал. И ни о чем не жалею. Если бы этот урод снова ожил, то я не упустил бы шанса прихлопнуть его ещё раз.

— Ну ты и смелый, папаша, — сказал второй полицейский, чью мохнатую мордочку украшали две белых полосы.

— Был бы смелым — проломил бы тупую башку гораздо раньше. А так, — старик махнул рукой. — Слишком долго ждал, пока дочка образумится…

— Ты же воевал?

— Да, имею награды… Вернее, имел. Этот урод всё пропил.

К автозаку с неба спустилась дорогая лодка. Её крыша была вовсе не из парусины, как у обычных Ягандекс-такси, а явно из пуленепробиваемого металла. Да и магическое поле было непроницаемо черным. Фурри насторожились. Кого ещё принесло в запрещенное для случайных посетителей место?

Поле исчезло, как только лодка коснулась грязного судейского двора. На месте водителя сидел угрюмый орк в дорогом костюме, а с пассажирского сидения на троицу взглянула красивая женщина средних лет в белоснежной шубе.

— Добрый день, господа, — глубоким грудным голосом проговорила она. — Рада вас видеть в добром здравии.

Было в её голосе что-то чарующее. Такое теплое и успокаивающее, что фурри невольно почувствовали сонливость и усталость.

— Добрый вечер, госпожа, — промямлили фурри. — А вы зачем здесь?

— Чтобы забрать и увезти на казнь вашего заключенного. Надеюсь, что вы не против, госпожа? Вы же торопитесь домой, не правда ли? Лечь в мягкие кровати, прижать к себе жен?

— Правда, — кивнул фурри, в чьем роду были снежные барсы. — Мы торопимся домой. Мы очень торопимся домой…

Ему и в самом деле жутко захотелось оказаться дома, в тепле и уюте. Может быть даже посмотреть очередную серию любимого сериала, а потом задремать под неё и проснуться полным сил и энергии. Точно такие же мысли возникли и у второго полицейского.

— Тогда езжайте домой и отдыхайте. Я сама отвезу заключенного на казнь. Потом в крематорий и дальше пепел по ветру… А завтра на работе вы скажете, что всё прошло без сучка и задоринки. Всё же просто, правда? Ну кому может навредить этот старый усталый человек?

— Ваша правда, госпожа, — согласился фурри, после чего подтолкнул деда в спину. — Ступай, отец. В последний раз прокатись на хорошей машине. Не придется тебе трястись на нашей обрыганной жоповозке. Хороший ты человек, даже жалко тебя немного.

Ромуальдыч пожал плечами. Он выкинул окурок и полез в лодку к даме в белоснежной шубке. Плюхнулся на сиденье рядом.

— Ну что, господин Викторов, я же обещала вас вытащить? — улыбнулась женщина. — А Баба-Яга всегда своё слово держит.

— Нет больше Викторова. Его сейчас везут кремировать, — хмуро буркнул Ромуальдыч и после тяжело вздохнул. — Так зачем всё-таки я вам?

— Ну, дальний правнук бога Одина не должен так бесславно умирать, — ответила женщина и коснулась плеча орка. — Трогай, Баррис. Нас ещё ждут великие дела. И не беспокойся за своих дочь и внуков — о них позаботятся… Ведь я всегда своё слово держу!

Черное поле скрыло сидящих внутри от посторонних глаз, а потом лодка взмыла в небо.

Двое фурри докурили свои сигареты и полезли в автозак. Их ждал путь домой. Они даже не поняли, что огонёк на пальцах деда появился вовсе неспроста.