Чертова баба

Думая обо всем этом, Светлова тем не менее не теряла из виду своих «бабушек», стараясь держаться к ним как можно ближе, что при такой тесноте — зал во время концерта был полон до отказа — не должно было, впрочем, слишком бросаться в глаза…

— Божественно! — вдруг со вздохом обронила стоящая неподалеку от Ани Мария Иннокентьевна Погребижская. — Как там называлась эта вещь?

— Да-да! Сейчас… — Ее секретарь Лидия Евгеньевна принялась копаться в сумочке, разыскивая программку.

— Симфония номер четыре, — опередила ее Светлова — Вы правы, божественно!

По чести сказать, на самом-то деле Аниной музыкальной подготовленности хватало лишь на то, чтобы не хлопать всякий раз, когда музыканты делают паузу.

То есть она была в курсе, что некоторые музыкальные произведения состоят из нескольких частей и благодарить музыкантов аплодисментами лучше все-таки, когда они раскланиваются. Но, в общем, особенно далеко ее познания в мире музыки не заходили… Однако в данном случае по сравнению с секретарем Лидией Евгеньевной у Светловой было явное преимущество: она-то программку уже изучила.

Мария Иннокентьевна оглянулась, услышав за спиной русскую речь:

— Симфония номер четыре? Аня любезно кивнула в ответ.

— Вы тоже из России? Светлова улыбнулась.

— Верно.

— И, кажется, я вас видела уже… за завтраком в нашем отеле?

Светлова опять вежливо улыбнулась и представилась:

— Анна.

«Еще бы вы меня не заметили за завтраком! — подумала она про себя. — Таких, которые ни свет ни заря вбкакивают — в отеле раз-два и обчелся… Вы да я… Да ваш секретарь…»

— Меня зовут Мария Иннокентьевна, — писательница довольно благосклонно кивнула Светловой. — Очень приятно.

— Лидия Евгеньевна, — произнесла секретарь Погребижской. Причем сделала она это, с некоторым удивлением взглянув на свою начальницу, и, как показалась, Ане, неохотно.

— Ну, как вам здесь? — формально вежливо и без особого интереса в голосе поинтересовалась у Ани Погребижская.

— Удивительный город, — искренне призналась Светлова.

«Как хорошо, что хоть тут врать не нужно, — снова подумала Анна. — Так оно все и есть».

— Это верно…. — усмехнулась величественная собеседница. — Город удивительный.

Прозвенел звонок, и публика потянулась обратно в итальянский дворик.

После концерта они снова вместе выходили из дворца, и Светлова специально не отставала, чтобы создалась та неловкая ситуация, когда демонстративно попрощаться с новой знакомой: «До свиданья, милочка, нам в другую сторону!» — было бы слишком неловко. Другой-то стороны не было… Было понятно, что идти им вместе к городским воротам, а потом вместе добираться до отеля. А улицы города были такими узкими.

Светлова молчала, не напрашиваясь на продолжение знакомства, только вежливо улыбалась, и Мария Иннокентьевна, которая только в своем тандеме — это было заметно! — и имела право на инициативу, вдруг заметила:

— А куда нам торопиться, дорогие мои? Дивная ночь, не так ли? Не задержаться ли нам всей нашей дамской компанией за одним из этих столиков?

Посидим? Аня? Лидочка, ты не против такого предложения?

— Чудесно! — вполне искренне обрадовалась Светлова.

Лидия Евгеньевна молчала.

— Лидочка? — с заметным нетерпением в голосе повторила Мария Иннокентьевна.

— Конечно, конечно… — поспешно согласилась несколько подзадержавшаяся с ответом секретарша.

И опять в ее голосе Светловой почудилось удивление.

На столике ресторана, за которым они устроились всей компанией, горела не свеча, а крошечный медный — под старину — светильник, наполненный маслом.

«Наверное, такая же лампа была у Аладдина», — подумала Светлова.

Тихий бархатно-теплый вечер окутывал город. Даже стрижи успокоились…

— Божественно! — снова повторила Мария Иннокентьевна.

— Да-да! — подтвердила с энтузиазмом Светлова.

— Верите ли, Анечка… Когда раздались первые звуки этой симфонии, у меня — реально! — создалось ощущение, что по той старинной лестнице, ведущей наверх, сейчас спустится некто в княжеской мантии…

— Да, да…Верно!

— Это еще что! А вот постановка «Гамлета» в здешнем форте Ловриенац — это вообще нечто! Когда появляется «тень отца», публика просто падает в обморок. Вместо декораций — настоящая крепость, реальный, так сказать, Эльсинор…

— Ну, надо же! — восхитилась Светлова впечатлительной публикой. — Неужели падает?

— Вы не видели эту постановку?

— Нет, не видела. А вы?

— А мы посмотрели.

— Когда же вы успели?

— Кажется, это было в прошлом году, верно, Лидочка?

— Не помню, — совсем нелюбезно пробурчала в ответ секретарша, поправляя свой и без того аккуратный седой пучочек.

— А вы еще не были в здешней монастырской аптеке? — продолжала светскую беседу писательница. — Знаете, там до сих пор можно купить снадобья, которые готовят сами монахини. Вы на крепостной-то стене, надеюсь, уже побывали?

— Нет еще.

— Напрасно. Так вот, если посмотреть вниз на город с крепостной стены — увидите среди сплошного камня зеленый островок. Говорят, это огород францисканского монастыря — монахини выращивают на нем нечто таинственное для своей аптеки. Например, кремы, которые в этой аптеке продаются, — просто какой-то волшебной целительной силы… От солнечных ожогов и следа не остается.

Вы случайно еще не обгорели?

— Обгорела, — пожаловалась Светлова.

— Тогда непременно купите в здешней монастырской аптеке крем, — заметила Погребижская. — Один раз помажете — и все заживает, и завтра сможете опять загорать.

— Надо же, как здорово! — восхитилась Светлова.

— Верно, Лидочка? — обратилась к секретарю Мария Иннокентьевна.

— Не помню… Кажется, не пользовалась… — снова неохотно откликнулась Лидия Евгеньевна.

— Ну, вот… Сейчас выпьем по бокальчику вкусного местного винца — и баиньки… Верно, мои дорогие? — добродушно протянула, не обращая на тон женщины никакого внимания, писательница Погребижская.

— Да-да… — снова пролепетала Аня. Она думала о том, что у детской писательницы Марии Иннокентьевны Погребижской при ближайшем рассмотрении оказались совершенно удивительные, какой-то ненормальной, нечеловеческой синевы глаза. Прав был классик Малякин. Причем, обычно с возрастом взгляд у людей тускнеет, а этот сверкал — куда там цветным контактным линзам! Прямо синий лед, а не глаза пенсионерки.

— А какие лица на старинных портретах в княжеском дворце? — снова обратилась к Анне Мария Иннокентьевна. — Вы обратили внимание? Особенно тот вельможа… как его? Ты не помнишь, Лидочка? Он еще погиб в сражении на следующий день после того, как был закончен этот портрет… Удивительный, надо сказать, случай!

— Да-да… — опять поддакнула Светлова и вдруг поинтересовалась:

— Вы согласны, Мария Иннокентьевна, что у человека на портрете или на фотографии, которые были сделаны незадолго до его смерти, какое-то особенное выражение лица?

— Вы так думаете? — льдистым своим взором взглянула на нее Мария Иннокентьевна, словно удивляясь, что эта ее новая знакомая, кроме способности говорить «да-да», обладает и более богатым словарным запасом.

Но Аня не заметила этого взора, потому что вдруг принялась томительно долго копаться в сумочке, одно за другим выкладывая на стол ее содержимое — солнечные очки, телефон, кошелек, записную книжку… И, наконец, среди всего прочего выложила на стол фотографию Максима Селиверстова. Большого формата и хорошего качества…

«Что тянуть? — подумала Анна. — Если она хоть однажды в жизни его видела — не узнать не может. Если видела и все равно сделает вид, что не узнала — будет заметно. Если никак не отреагирует, значит, никогда не видела… Или же…»

Но в это «или» Светлова углубляться не стала.

— Зачем вы это сделали? — вдруг довольно неласково спросила у нее Погребижская.

— Что именно? — невольно робея, уточнила Светлова.

— Достали эту фотографию?

— Значит, вы его все-таки видели? — невежливо вопросом на вопрос ответила Светлова.

— Я уже однажды видела эту фотографию, — сделала ударение на слово фотографию Погребижская. — При не самых, надо сказать, приятных обстоятельствах: мне этот снимок показывал следователь.

— Ах, вот как…

— Ну-ка выкладывайте, — уставилась на Анну своими пронизывающими синими глазищами писательница, — кто вы, что вы и к чему весь этот цирк? Только все выкладывайте, без утайки, вранья и легенд! А то вы не услышите от меня, милочка, ни слова.

И Светлова почувствовала себя, как мальчик Кай, которому Снежная королева предложила посидеть у нее на коленях. Посидеть, конечно, можно… да вот не окоченеешь ли от этой ласки?

— Понимаете, — не стала юлить Анна, — не так уж важно, кто я. Допустим, частный детектив. Важно, что в данный момент я представляю интересы семьи Селиверстовых. И нам очень важно знать, что с ним происходило в тот последний день, когда он исчез. Я почти уверена, что именно вы можете нам помочь.

— Я уже объясняла, что никогда не видела этого человека, ни в тот день, ни в какой другой.

— Вот как?

— Поверьте, я говорю правду.

— Я так не думаю, — заметила Аня.

— Интересно… — усмехнулась Погребижская, — а как же вы думаете, откровенная девушка?

— Я думаю, признайся вы, что виделась с этим журналистом, вам не будет покоя от следователей, А зачем вам лишние хлопоты и волнения? Зачем тратить свое драгоценное время? Ведь вы уже не молодой человек…

— Спасибо…

— К тому же человек известный: что, если вокруг этой истории начнутся какие-то газетные спекуляции?

И Светлова повторила все, что уже говорила на этот счет Кронроду.

Погребижская усмехнулась.

— Какая проницательность! А знаете что, смелая и откровенная девушка Аня, я, пожалуй, вас накажу…

«Ну, точно формулировки из обихода Снежной королевы, — тревожно подумала Светлова, — сейчас заморозит каким-нибудь осколком… ледяным… своей души…»

— И вот как я вас накажу! Я вообще не стану разговаривать с вами на эту тему. Убирайте фотографию и больше мне ее не показывайте. Сами, впрочем, тоже можете больше не показываться. Вы испортили замечательный, дивный, прекрасный вечер, — Погребижская обвела синим своим взором великолепный ночной, сверкающий огнями Дубровник:

— И вот вам за это наказание!

Писательница встала из-за стола:

— Пойдем, Лидочка.

— До свиданья, — вежливо как ни в чем не бывало попрощалась Светлова.

— Хватит у вас монеток-то расплатиться, частный детектив? — бросила, усмехаясь на прощанье, Погребижская. — А то гонорар-то, наверное, еще не заработали?!

— Хватит, не волнуйтесь… — успокоила ее Светлова. И нагло добавила:

— Завтра увидимся на пляже!

Мария Иннокентьевна отчего-то промолчала.

Видно, даже писательская находчивость изменила ей в виду такой наглости.

Зато Лидия Евгеньевна, до того не проронившая ни слова и сидевшая все это время напряженно и прямо, словно штырь проглотила, поспешила заметить:

— Мы не любим пляж. Понимаете, возраст уже не тот, нам это не полезно.

Ультрафиолет! Предпочитаем эстетические впечатления, поездки. Вряд ли мы с вами вообще еще когда-нибудь встретимся, дорогая.