Последний шанс

Еще на подъезде к магазину он связался с ГАИ в надежде, что там уже работают по указанию Строкуна. Так и есть. Виктор Васильевич Смородин с веселинкой в голосе отозвался:

— Иван Иванович, наша система гарантирует: «Жигули» бежевого цвета, СЛГ 18—17.

«Видать, известный номерок, коль врезался в память начальнику областного управления ГАИ», — мелькнула мысль у Орача.

— И кто же владелец этой знаменитости?

— Екатерина Ильинична Генералова. Слыхали о такой?

«Жена академика Генералова!»

Вот это да! Академик Генералов — заведующий кафедрой геологии в политехническом институте, любимый, если не сказать больше, учитель Саньки — великовозрастного сына Ивана Ивановича.

Блестяще закончив десятилетку, Санька попытался было поступить в политехнический, но его не приняли: у парня еще не было паспорта. И если бы не заведующий кафедрой (в ту пору профессор, доктор) Генералов, не видать бы юному Александру Орачу института как своих ушей. Побеседовал Викентий Титович с необычным абитуриентом, удивился его знаниям по геологии и, взяв документы, понес их в приемную комиссию.

— На каком основании вы отказались принять заявление у этого юноши? Молод? Зелен? Но молодость — такой недостаток, который, увы, проходит слишком быстро. В кои-то веки к нам пришел способный человек, а мы ему — от ворот поворот!

Приняли. А затем еще одна ядовитая стрела в самолюбивого паренька. При институте — военная кафедра, а Александр Орач по возрасту невоеннообязанный. И затаил Санька обиду на несправедливо устроенный мир. Три года молчал, а едва начались занятия на четвертом курсе — Санька явился к военкому:

— В соответствии с Конституцией СССР призовите меня в армию!

— Но у вас в политехническом есть военная кафедра. Она готовит командиров...

— Я туда не попал.

— По состоянию здоровья?

— Нет, по возрасту. А теперь мне пошел девятнадцатый, и я требую...

С таким требованием к военкому обращались, по-видимому, не так уж часто.

— У вас нелады с успеваемостью? — поинтересовался он.

— Повышенная стипендия.

— Может, тогда... на амурном фронте? Так сказать, надо вовремя скрыться? — доискивался до причины военком.

— Я должен отслужить армию! — стоял на своем Санька, сердясь, что подполковник не может понять такой простой истины. — Мой отец прошел две войны: с гитлеровской Германией и самурайской Японией. И я не могу прятаться за спины других.

— Похвально, — сказал тогда военком. — Учтем ваше пожелание.

В доме, когда узнали об этом поступке «недоучившегося студента», возник скандал. Аннушка (жена Ивана Ивановича) — в слезы:

— Это он назло мне. Не признает во мне своей матери.

(Санька — приемный сын Ивана Ивановича с Аннушкой, с семи лет. А воспитала Саньку сестра Аннушки — Марина, души не чаявшая в своевольном мальчишке.)

Марина на стенания Аннушки ответила:

— Не мешайте ему колобродить. Парень себя ищет.

У Марины — судьба лихая. Девчушкой угнали ее в фашистскую неволю, натерпелась там унижений. А вернулась — долго не могла прижиться, затавровали: «Была в услужении у фашистов». Да не услужение, а неволя. Свои — не приласкали, не поверили, а тот, кто пригрел, оказался чужаком в нашей жизни. Пробовала восстать — покалечили. Отсидела срок. И вот стал колючий мальчонка ей другом. Странная это была дружба...

В тон Марине высказался по поводу своевольства студента Орача и академик Генералов:

— Почувствовать себя мужчиной — для талантливого человека очень важно. За ним не пропадет. У него в запасе как раз два года...

После армии Санька решил, что еще недостаточно набрался ума-разума, не накопил необходимого жизненного опыта, и ушел с геологической партией изучать любимый академиком Генераловым Байкальский разлом. Два года кормил собою гнуса и комаров, мерз в зимовьях, сох в лабораториях. Вернулся в Донецк. Близкие были убеждены: «Ну, теперь перебесился». А он еще раз всех удивил: поступил на шахту «Три-Новая». Вначале проходчиком, затем горным мастером. На все укоры близких отшучивался:

— Солдата делает полководцем не маршальский жезл, который лежит в ранце в промасленной тряпочке, а бои и походы.

Доставалось ему, как бедняку на сорочинской ярмарке. Попал он на проходку учеником. А ученику — всякая неблагодарная работа. В то время Санина бригада «протыкала лаву», то есть пробивала в могучем пласте первый проход, с которого потом и начнется жизнь угольной лавы. Вот где напашешься с непривычки, «намантулишься», как говорят горняки. Парень был самолюбивый, а опыта горняцкого — никакого, всякую работу старался «взять на пупок», ломил как медведь даже там, где надо было бы гнуть. Придет с шахты — ключ не может вставить в замочную скважину, рука от усталости дрожит. Постучит ногой, мол, откройте. Аннушка — к дверям. Ахи-охи, дескать, угробит тебя шахта. А он лишь посмеивается:

— Из неумехи человека выкует.

Первое время: пришел, поел (миску борща, миску — второго, кружку компота. А то еще и сто граммов примет). Лег — и до следующей смены, как топтыгин в берлоге на зимней спячке. Через десять часов будит его Аннушка:

— Сань, на шахту пора...

И все причитала, мол, добром это не кончится. А он улыбается:

— Мама Аня, вам не понять того удовольствия, которое я испытываю от ломоты в костях.

— Балахманный, — скажет она.

Года три, поди, длился у Саньки «шахтный загибон». А потом — как отрезало. Вручили ему на День шахтера знак «Шахтерской славы» третьей степени. Это, конечно, не орден и даже не медаль, всего лишь министерский знак, но звучит-то как! Шахтерская слава! И по форме — иному ордену на зависть. Принес Санька домой награду, прицепил к лацкану пиджака и сказал:

— Все. Секретов у шахты от меня нет, можно возвращаться в институт.

Закончил с отличием. Викентий Титович Генералов оставил его на своей кафедре...

А вот с женой академика Екатериной Ильиничной связана другая история. Кандидат медицинских наук, не очень-то любившая медицину. Преподавала на курсах повышения квалификации.

Занимался этими курсами ОБХСС: взятки, продажа дипломов об окончании курсов. К этой неприглядной истории была причастна и Екатерина Ильинична, не так чтобы очень, но все же. Флакончик духов... Коробка фирменных конфет...

Оперуполномоченному ОБХСС она заявила с вызовом:

— Духи от мужчины — это, молодой человек, всего лишь знак внимания. Или, по-вашему, я как женщина уже вышла в тираж и никого не могу заинтересовать?

В самом деле, подарки она принимала, причем весьма охотно, только от мужчин.

Ее, как говорят в таком случае, «вывели из дела». Главной причиной послужило, конечно, не то, что «по части знаков внимания» она игнорировала женщин-курсисток, видимо, не хотели осложнять психологический климат вокруг такого уважаемого человека, каким был академик Генералов, к тому же на фоне других причастных к неблаговидной истории роль Екатерины Ильиничны была весьма незначительной. Словом, она прошла по делу свидетелем обвинения.

Лично у Ивана Ивановича сложилось не самое благоприятное мнение о Генераловой: «Размытые границы порядочности... И чем умнее человек, тем это опаснее для общества». Но улик против Екатерины Ильиничны не было, а заступников у жены академика на всех уровнях более чем достаточно. И самым яростным оказался... Санька. Пришел к отцу и сказал:

— Ты можешь что-нибудь сделать для Екатерины Ильиничны?

— В каком плане? — насторожился Иван Иванович.

Санька прекрасно знал отношение отца к тем, кто пытается смягчить вину преступивших закон. «Помогать человеку надо пока он еще в ладах с Уголовным кодексом».

— Облегчить ее участь, — с вызовом ответил Санька на вопрос отца.

Иван Иванович был убежден, что понимает искренний порыв сына: ведь речь идет о жене его учителя, которого Санька буквально боготворил.

Но, оказывается, причина была иная:

— Я люблю эту женщину, — признался Санька.

Вот это номер! Жена академика Генералова действительно была женщиной броской, импозантной, самобытной по характеру.

Но — семнадцать лет разницы в возрасте...

Иван Иванович тогда сказал сыну другое:

— Она — жена твоего учителя.

— А разве я сказал, что она моя любовница? — вспыхнул Санька.

И Иван Иванович почувствовал вину перед сыном.

Позже во искупление этой невольной вины (такое подумать о Саньке, усомниться в его мужской порядочности!) Иван Иванович придет к своему другу, заместителю начальника областного управления по оперативной работе полковнику Строкуну, и расскажет о Санькиной тревоге: «Жена его учителя...»

Строкун все поймет. Санька — его крестник, в судьбу которого Евгений Павлович верил: «Мужик умный, быть ему светилом науки».

Екатерина Ильинична после той пикантной истории выкинула фортель в своем характере: рассталась с медициной и устроилась... начальником отдела кадров на шахте «Три-Новая», которая в ту пору гремела на всю страну: там ставили один мировой рекорд за другим.

Что это: вызов обществу? Дескать, обидели подозрением — так получи́те!

Впрочем, у женщин — своя логика, постигнуть которую мужчинам не дано.

Вот какую историю напомнило Ивану Ивановичу имя академика Генералова и его взбалмошной жены.

Ивана Ивановича удивил номерной знак:

— СЛГ — седая древность.

Он имел в виду серию. СЛГ — этакий атавизм, напоминание о том, что Донецкая область некогда называлась Сталинской. Но когда началась борьба с последствиями культа личности Сталина, область переименовали.

— Генералова — женщина своеобразная, — растолковал начальник областного управления ГАИ. — Познакомитесь с ней, Иван Иванович, и сами в этом убедитесь. Свой номерной знак она считает талисманом и расставаться с ним не желает, хотя машины меняет довольно регулярно — раз в два-три года. Автолюбитель она со стажем, были у нее «Москвичи», «Победа», «Волга», а теперь имеет «Жигули» бежевого цвета. Генералова ставит машину на колодки в начале октября и не выезжает из гаража до середины мая. Но если машина с номерным знаком СЛГ 18—17 появилась в городе — об этом сразу узнают все инспектора: Екатерина Ильинична ездить со скоростью менее ста километров просто не умеет.

— Так надо проверить: машина на колодках или вышла из гаража. Погода — отменная.

Начальник областного управления ГАИ улыбнулся в трубку:

— Строкун распорядился: послать к Генераловой пощупать колодки под машиной толкового инспектора, красивого брюнета, ростом не ниже ста восьмидесяти пяти сантиметров. Жду его доклада по рации.

Факт, о котором сообщил начальник областного управления ГАИ, был примечателен и неприятен для Ивана Ивановича. Он напомнил ему о прошлом, а в этом прошлом жило... заявление взрослого сына: «Я люблю жену своего учителя». Эти слова как бы отдалили сына от отца, которые на каком-то этапе жизни перестали понимать друг друга. Та мужская дружба, которой так гордился Иван Иванович, потускнела.

С тех пор пошел уже пятый год. О признании сына они ни разу не вспоминали. Если бы у Саньки за это время появилась зазноба или бы он женился, Иван Иванович имел бы право подумать: «Блажь миновала». Влечение к женщине старшего возраста не такое уж редкое явление среди молодых. Иван Иванович мог на фактах доказать, что возрастные границы брака за послевоенный период сместились. Муж моложе жены и на пять, и на семь лет, — обычное дело, особенно в рабочих поселках. Но молчаливый, можно даже сказать замкнутый Саня не вписывался и в эту схему. Он сказал однажды: «Люблю». А вдруг это чувство живет в нем и по сию пору?