Ребис

Стадия первая — НИГРЕДО

«Черная масса цвета есть ничто иное, как абсолют,

как ноль, как начало начал, как пустота», — В. Сизов

«Чтобы увидеть сон, прежде нужно увидеть тьму».

Вокруг темнота.

Стены в Азкабане из бледного серого камня, а прутья решётки железные. Гладкие. Они блестели, когда слабые солнечные лучи, проникающие в камеру через крохотное окно под потолком, достигали их по утрам. А за решётками тянулся узкий коридорчик. За ним снова стена. Камеры были расположены так, чтобы узники не могли друг друга видеть.

Снаружи шумело море. Обычно оно ревело или шептало, но хуже всего, когда молчало. Тогда часы в Азкабане превращались в сутки, и им не было конца. Громкое дыхание, доносящееся из коридора, пугало больше, чем встретившийся в детстве боггарт, засевший на чердаке отцовского дома.

Крауч прислонился спиной к прохладной стене.

Лица врагов словно парили во тьме перед ним. Их было много, и они победили.

Барти заперли здесь с его призраками. Некоторых он создал сам, другие, тяжело дыша, приходили из мрака.

Когда на море опускалась ночь, тьма становилась абсолютной, и невозможно понять: спишь ты или бодрствуешь. Когда дыхание дементоров стихало в конце коридора, наступало время воспоминаний. В первые дни они казались такими яркими и живыми, но со временем посерели, потеряли свои цвета, померкли. Вспоминать становилось всё труднее. Лица стирались из памяти, образы рассыпались, точно их развеивал ветер. Но некоторые по-прежнему пребывали здесь, кружили в голове, не давая забыться окончательно.

Усталая улыбка матери, смех синеглазой девчонки из Равенкло, звуки любимой музыки и звонкие голоса. Голоса однокурсников.

Всё, что от них, весёлых шумных ребят, осталось.

Теперь Блэк мёртв. Розье мёртв. Даже Тёмный Лорд мёртв. И Барти тоже мёртв. Или почти.

У Блэка голос спокойный, мягкий. Жаль этого надменного мальчишку.

Всех их жаль. Барти было любопытно узнать, как погиб Регулус. В последние дни, прежде чем исчезнуть, Блэк стал странным, а вопросы задавал ещё более странные. Заинтересовался зельями, даже решил снизойти до Снейпа, чтобы расспросить о каком-то. Крауч так и не узнал, кто убил его: свои или чужие. Просто однажды на фамильном гобелене на Гриммо появилась дата. Чёрные цифры на шёлковой ленте.

А ещё был Розье. Героической смерти Ивэна можно только позавидовать. С другой стороны, что может быть прекрасного в том, что он разнёс себя Бомбардой в окружении пяти мракоборцев? Хотя практически безносое лицо Грюма на суде доставило Барти истинное удовольствие.

Нет, Регулус бы не решился на что-то подобное. Он и маггла на вылазке не смог прикончить. Смелости не хватило. Слабак. Все знали, что ему всё сходило с рук из-за семьи.

Но самая незавидная участь ждала самого Крауча. Ему оставалось медленно гнить в Азкабане и ждать, пока дементоры высосут из него все воспоминания.

Как же это больно — забывать.

А ведь какая-то часть его воспоминаний умирала прямо сейчас, в эти минуты забытья.

Барти закрыл глаза, а, может быть, открыл. В темноте нет разницы. В дальнем конце коридора в это время должно было начаться «представление». И верно. Как по расписанию «артист» не подвёл. Послышался традиционный лающий смех, а потом бодро зазвучала переделанная песня набравшей популярность певички:

— О, моё бедное чёрное сердце, где ты?

— Заткнись! — тут же откликнулся хриплый женский голос неподалёку. — Заткнись! Заткнись, Сириус! Закрой свой рот!

— Надолго ль оставило ты меня? — донеслось ещё громче в ответ, и с чувством последовало продолжение: — ...да иди ты тропой великанов, дорогая кузина моя!

«Сириус — это брат Регулуса, предатель крови, — Крауч хорошо это знал. Помнил. Пока ещё помнил. — Его обвинили в убийстве Поттеров и кучки никчёмных магглов. Какими же надо быть идиотами, чтобы в это поверить?»

Барти слабо улыбнулся. Неважно. Только бы песня не кончалась, иначе он сойдёт здесь с ума, свихнётся. Он бы подпевал, благо слова уже выучил, особенно последние вульгарные строчки припева, но куда там. Крауч не мог понять, откуда у чокнутого братца Регулуса столько сил держаться в этой непроглядной вязкой тьме, а потом вдруг вспомнил его фамилию и рассмеялся.

— Кто здесь смеётся?! — завопила Беллатриса. — Кто здесь ещё? Кто?!

Барти никогда не отвечал.

— Здесь никого нет, Беллочка. Просто ты сошла с ума, — ответил Блэк и захохотал пуще Крауча.

Благодаря Блэку и Лестрейндж Барти чувствовал себя живым. Или почти.

* * *

Солнце едва взошло, ромбовидный кусок неба в окне просветлел. В коридоре раздались шаги, и Барти распахнул глаза.

Дементоры всегда парили над полом, дышали громко и тяжело, а шаги — это хорошо. Шаги — это жизнь.

Холодом всё-таки повеяло, но совсем слабо.

Барти едва заставил себя повернуться к решётке и сощурился. Огонёк Люмоса мерцал скудно, но здесь казался ярчайшей звездой. Тени расступились, и Барти, сперва шарахнувшийся в сторону, увидел своих родителей. Прутья куда-то исчезли, и он смутно ощутил на впалых щеках тёплые пальцы своей матери. Она прижала его к себе, целуя спутанные грязные волосы и чуть слышно нашёптывая что-то.

А дальше всё как в видении, наверное, это сон и был с самого начала. Чьи-то руки и чьи-то голоса. В горло полилось что-то гадкое. Барти попытался противиться, но отец схватил его за подбородок и держал, не переставая говорить, что сын этого не заслужил.

Чего именно он не заслужил, Барти не понимал. Наверное, всего. Что ещё мог сказать ему отец...

Он потерял связь с реальностью, а когда очнулся, то увидел самого себя — грязного и бледного как призрак.

— Я и так умираю, — извиняющимся тоном прошелестело видение. — А ты иди, милый. Я так люблю тебя, мой мальчик. Живи! Только живи...

Ноги отказывались слушаться. Барти не понимал, куда потащил его отец, но вот решётки встали на место, а он каким-то образом оказался по другую сторону. На его месте в камере очутился призрак его самого и улыбался, вытирая слёзы.

— А где же мама? — спросил Барти, оглянувшись назад. Только что она стояла рядом.

— Она умерла, — полным горечи голосом ответил Крауч-старший. — Молчи и иди за мной.

«Как? Как это возможно?! — обомлел Барти. — Мать — единственный человек, который меня любит, который поддерживает во всём. Она не могла умереть!»

Дементоры были совсем рядом. Они громко тревожно дышали, и сердце Барти болезненно бухало в груди. Свет Люмоса моргал. Стены плыли перед глазами.

— Постой, — пробормотал Крауч, начиная что-то смутно понимать. Да его мать же осталась позади... в камере!

Море за стенами гремело волнами.

— Я не виновен!

Барти резко повернул голову к камере, мимо которой тащил его отец, и все мысли разом выскочили у него из головы.

— Я не виновен! — закричал узник, вцепившись в решётку до побелевших пальцев. — Слышите, Крауч?! Я не убивал их!

— Идём скорее, — не обратив на него внимания, шепнул Крауч-старший.

— Чёрт тебя подери! Я не предавал Джеймса и Лили!

За спиной Барти раздался страшный безумный смех Беллы, и это было последним его воспоминанием об Азкабане.

— Здесь никого нет, Сириу-ус! — кричала Лестрейндж, давясь хохотом. — О, моё бе-едное чё-ерное сердце, где ты?! Где-е-е?