За отцом

II

От отца не было никаких известий. Приезжавшие из города мужики говорили, что в городе военное положение, суета и чего-то ждут. Мать все туже сжимала губы, часто плакала и ругала отца. Дед тоже кряхтел недовольно.

— Нехватало чего-то. Ввязал его родимец.

По селу пошли всякие слухи. Говорили, что всех коммунистов Мамонтов на кол сажает, а их семейных сжигает живыми. Степке с Ванькой делалось страшно от этих разговоров, а больше всего жалко было отца.

Один раз, проходя вечером мимо барского сада, слышали они разговор мужиков, сидевших на корточках у стены. Говорил Старостин Петруха:

— Мы с своими сами разделаемся. Духу не оставим. Вот еще Захар Уткин. Я ему за свою лошадь покажу.

Услыхав имя отца, Степка толкнул Ваньку, чтобы молчал, и оба залегли в высокой крапиве со стороны сада за стеной. Мужики гудели все враз. Потом опять Петруха:

— Надо подгадать, когда приедет. Сцапать его, да придержать до выяснения дела. Ежели Мамонтов пропрет дальше, ну, и прикончить.

Кто-то, сомневаясь, спрашивал:

— Ну-ка, хуже будет?

Петруха отрезал:

— Ни черта! Если этого атамана отгонют, выпустим, а до время пусть в подвале посидит…

Тут только ребята поняли, почему отец приехал

ночью и так скоро уехал.

Дома хотели сказать матери, да раздумали, — еще больше будет плакать. Степка по-другому думал: надо отца предупредить. А как? И долго шушукались с Ванькой на кровати, закрывшись с головами попонкой. Дельная мысль пришла прежде всего в голову Ваньке:

— Пойти в город.

— Не пустит мамка…

Степка отдувался носом. Вглядываясь в потемки, старался представить дорогу до города, где он был один раз с отцом. Все полем, полем, потом деревни и опять поле. Под конец железная дорога, там до города полчаса езды, уж соборные главы видать за полугорой.

Ванька шептал в ухо.

— А ежели они папу так сгробастают? А? Степа? Пойдем!

Степке понравилась решительность Ваньки, только он сомневался за него — не дойдет.

— Ты-то дойдешь?

— Ну, а как же? Какая даль, даже не подумаю! Я с мамой, помнишь, в Чернаву ходил, даже ни разу не отдыхал. Спроси у мамы…

— Ладно.

Степка думал.

Утром мать подняла ребят чем свет. Над рекой еще остался седой туман, и только верхушки рощи на горе чуть тронуло солнце. Дед возился у телеги, укладывая косу, грабли и пухлые охапки мокрых свясел. Собирались убирать овес. Мать вынесла кувшин с квасом, размещала в телеге и на ходу приказывала:

— Вы не отходите. Запирайтесь на засов. Смотрите, если что случится, обоим влетит, Степка, ты смотри не шалыгань.

Степка помогал в телеге, переглядывался с усевшимся на камне озябшим Ванькой, кивал головой.

— Ладно… Вот увидишь…

Дед тронул за вожжи и телега запылила по дороге в поле. Мать сидела посредине телеги и долго белелась ее новая чистая рубаха.

Степка проводил глазами телегу, почесался.

— Ну, Вань, как же?

Ванька, нахохлившись, глядел вверх, еле продирая заспанные глаза.

— Пошли?

Ванька затруднительно молчал. Потом заглянул в глаза.

— Может завтра, Степа, а?

— Опять ты дрефишь!

Степка цыкнул, отходя в сторону.

— С тобой разве можно что-нибудь…

И боясь, что Ванька на самом деле струсит, Степка решительно спросил:

— А ежели папа нынче соберется приехать, тогда как?

Ванька замигал глазами, поеживаясь плечами. Степка наседал:

— Вчера так говорил, нынче — по-другому. Я теперь тебе ничего говорить не буду. На кой ты мне, такой трус!

Ванька всегда боялся, что его назовут трусом. И теперь он живо вскочил на ноги, замахал руками.

— Трус? Разве я боюсь? Испугался, как же! Пойдем хоть сейчас, не испугаюсь.

— Пойдешь?

Степка обернулся.

— Пойду!

— Ладно.

Сборы были недолги. Отыскали сумку отцову с лямками, приладили к Степкиным плечам — подошла. Положили хлеба, луку, огурцов нарвали в грядах — и готово. Степка захватил горсть табаку у деда в ящике, бумаги и высекалку.

— Покурим дорогой для веселья.

Потом, выпроводив за задние ворота Ваньку, запер все двери и перелез через крышу сарая.

И озираясь по сторонам, пригнувшись, прошли огородом, чуть было не попались на глаза соседу Егорке, отбивавшему у риги косу, добрались до вала и припустились в гору на поле. Бежали что есть духу. Остановились только в лощинке за бугром. Сели, глубоко вздыхая.

— Вот это дали конец! Сердце смотри, как бьется. Смотри!

И Степка схватил руку Ваньки и приложил к левой стороне груди.

— Ого, прыгает! А у меня, Степа?

Потом оба смеялись. Ванька вспомнил Егора.

— Сидит, губы развесил, верно?

— Губошлеп! Ему в рот лошадь заедет и то не услышит.

Лежали на бугорке, глядели в небо. Солнце поднималось выше и выше, играло золотым кругом в росистых овсах. Где-то кричал кобчик.

— Ну, пойдем!

Степка встал. И взглянув напоследок на ветлы по канаве, на трубу своей избы, ребята быстро зашагали по дороге, вливающейся в бурый большак — на город.