Я и мои друзья

На рыбалке

Огорченные тем, что все у нас в жизни не ладится, мы с Симушом надумали удивить всех. Решили заодно два дела делать: и коров пасти, и рыбу удить. Пусть наши родители знают, на что мы способны!

В это утро я встал рано-рано, взяв удилища и, ведя на поводу Милушу, направился к Паварнинскому пруду. «Нарыбачусь всласть покуда не явится Симуш, половлю…» — думал я про себя, убыстряя ход и торопя корову. Ловить рыбу вместе с Симушом — это тебе, брат, не репу с грядки драть. Лишь чуть-чуть поведет поплавок — друг начнет кричать, топать ногами, и от его воплей рыбы прочь уходят. Или он в рыбацком деле абсолютно не смыслит и не знает, что рыбы шума не любят, либо нарочно отваживает окуней и плотвы от моей удочки. Как бы там ни было, ты хоть лопни-тресни — и слушать не хочет. Ноль внимания! Возмущенный, я ухожу подальше от него, в сторонку. На тихом месте снова закидываю удочки и слежу за Поплавками. Только увидишь первую поклевку и быстро-быстро вздрогнет сердце, только не мигая уставишься на малюсенький поплавок-щепочку, вокруг которой бегут мелкие круги, только наклонишься вперед всем телом, готовясь подсечь, он тут как тут подлетает и, заметив дрожащий поплавок, начинает орать, краснея как рак, брошенный в кипяток:

— Дергай быстрее, дергай! Чего стоишь, как пугало!

И клев от его крика немедленно прекращается. Дергай, не дергай удочку — бесполезно. И какой дьявол несет Симуша в этот момент! Так бы и треснул его удилищем по спине!

В нашей деревне — два больших пруда. Один — в саду, другой — в Паварне. В колхозный сад, конечно, с коровой не пойдешь, туда и близко дед Степан не подпустит. А Паварнинский пруд — в верстах двух от села. Нужно только пересечь сумрачный лес. Рассказывают, что Паварнинский лес когда-то сгорел от молнии, и на его месте долгое время даже трава не росла. Но в последующие годы земля собралась с силами, покрылась мелкой травой и постепенно заросла елями, соснами, нежными березами.

В те годы глубокий лог посреди леса колхоз перегородил земляной плотиной. Собрались в нем паводковые воды, образовался пруд. Пустили туда мальков карасей и сазанов. По берегу распушился, расцвел лес. И Паварнинский пруд облюбовали заядлые рыболовы. Даже в самые жаркие летние дни он не пересыхал. Плотина и берег поросли зеленым дерном, а развесистые ели и молодые осинки надежно укрывали воду от палящих лучей солнца. За прудом расстилалась вольготная щедрая пойма. Богатейшие места для сенокоса! Коров туда пускать не разрешалось. Пасли их на другой стороне, в особо отведенных местах — на лесных прогалинах и просеках. За сенокосными лугами наблюдал и отвечал перед колхозом дядя Мигусь, тамошний лесник.

Поутру — тайком от Симуша — я собрался на Паварнинский пруд.

Отправились мы с Милушей в дорогу. Как не рвалась она по пути к свежей лесной траве, я ее понукивал и подергивал, не давал задерживаться. Лес мы, можно сказать, миновали быстро. И вот за деревьями блеснула вода. Вскоре вышли мы с Милушей к берегу. Корова притомилась, а с меня так и бежал пот. Но только выбрались на берег, я так и замер. Какая красота! Солнце уже вызолотило верхушки деревьев. Листва сверкала, точно обитая медью. Парок гулял над сонной водой, недвижной, чистой как зеркало. Стояла полная тишина. Казалось, что любой шорох слышен на другом берегу. Деревья точно умывались в воде. Посмотришь на их отражение, кажется, что растут кроной вниз. Голова даже кружится.

Стою я, очарованный этой красотой, а Милуша сзади дергает веревку, обиженно сопит. Ей природа — ни к чему! Корова — и есть корова. Ее к траве-мураве тянет.

Я Милушу пустил пастись, а сам побежал к воде. «Вот, благодать! Ни шума, ни гама. Половлю в одиночку!» — радовался я.

Выбрал местечко под кустом ивняка, буйно раскинувшегося над водой. Размотал леску, забросил в воду удочку и сел ждать. Вдруг слышу — всплеск! Поначалу я решил — рыба играет. Но на воде — никакого движения. Она чиста и ровна, как лед на катке. Только рядом из-под куста частые круги поплыли. Что такое? Выходит, там кто-то есть?

Я заглянул тихонько за куст и — ахнул. В тени, по другую сторону от меня сидел Симуш. Его зеленая рубашка так сливалась с травой, что сразу и не различишь? «Вот, человек! И когда он притащился? Ночевал что ли здесь? — рассердился я.— Никуда от него не скроешься! Что теперь делать? Не гнать же его, хотя меня так и подмывало подкрасться и треснуть его хорошенько. Надо же, испортил все настроение!

Тяжко вздохнув, я вернулся на место и стал следить за поплавком.

Поклевок не было. Поплавок неподвижно лежал на воде, Симуш за кустом тихонько выругался. Слышно было по всплеску, как он опять забросил удочку. Нервничает, видно. То и дело червя меняет. Терпения нету, вот и дергает удочку попусту.

Долго я так сидел. Ни одной поклевки. Тогда я решил сменить место, взял удочку и на всякий случай подсек. И тут произошло что-то странное. Поплавка совсем не было видно — ушел на глубину. А леска натянулась, как струна и что-то тяжелое рвало у меня из рук удилище. «Что же это такое? — дрожа от нетерпения, думал я.— Вот эта рыба!»

На миг леска ослабла, и я начал вытягивать из воды что-то засевшее на крючке. Несколько раз это «что-то» показывалось на поверхности, и я разглядел какое-то темно-зеленое тело. «Может, щука? — неуверенно предположил я.— Только как ее вытащить из воды? Леска тонкая, оборвется, не выдержит. А сачком не достану. Симуша, может быть, позвать? Э-э, столько шуму будет! — вспомнил я.— Ладно, как-нибудь оправлюсь».

Перебирая леску, я неосторожно встал на самый край обрыва, нога у меня подскользнулась, и я рухнул в воду. Вынырнув, я попробовал было встать на дно и тут же ушел под воду с головой. Я растерялся, вынырнул опять и, выплевывая воду, закричал:

— Симуш! Симуш! Держи удочку! Рыба!..

Симуш ринулся напрямик через кусты. Он бегал, суетился по берегу как угорелый и отчаянно хлопал руками. «Вот бестолковый! — разозлился я.— Пока он мечется, утонуть можно».

Бултыхая ногами и руками, я подплыл к берегу и, схватившись за ветки, выбрался из воды. Мокрая рубашка и брюки прилипли к телу. Я сразу подбежал к Симушу.

Оттолкнул его, нагнулся, отыскивая удилище, но… его на месте не оказалось.

Я так глянул на Симуша, что тот даже отшатнулся.

— Где удочка? Куда ее дел? — закричал я.

Симуш с недоумением смотрел на меня. И тут я увидел метрах в пяти-шести уплывающую удочку.

— Вон! Вон она! — закричал я, и как чумной снова бултыхнулся в воду.

Симуш только и охнул.

Мокрые брюки мешали плыть. Я чувствовал, что устаю. Но только стоило мне догнать удочку и протянуть руку — она отплывала от меня, словно напуганная.

Я оглянулся. Симуш стоял, разинув рот от удивления. Такое не часто увидишь! «Что делать? Плыть дальше? Не дотяну. Силы кончились. А вернусь — Симуш засмеет. Знаю я его! По всей деревне пойдут насмешки. Разве мало на свете языкастых? Одна Кетерук чего стоит! В школе проходу не дадут…». Все это мигом пронеслось у меня в голове, пока я раздумывал, что делать и глазел на Симуша.

Решил плыть дальше. Собрав последние силы, опять погнался за удилищем. Оно — от меня! Руки у меня одеревенели. Держаться на воде не оставалось больше сил.

К счастью, я обнаружил неподалеку полузатонувшее бревно. Подплыл к нему и ухватился за скользкую кору, чтобы перевести дух. Но размокшее скользкое бревно вдруг крутанулось и меня — словно кто-то потянул за отяжелевшую рубашку — утащило вглубь. Все это случилось так неожиданно, что я не успел и воздуха набрать. Вода полезла в рот, нос. Я забрыкал ногами и руками, но силенок было мало и всплыть не удавалось. «Все! Пропал!» — пронеслось у меня. Тут ноги коснулись дна, я с силой оттолкнулся и, как пробка, выскочил на поверхность. Подплыв к бревну, я ухватился за торец и тут только отдышался.

Симуш по-прежнему торчал на берегу и, казалось, с великим интересом наблюдал за происходящим. Тут меня такая злость взяла на него, что я мысленно поклялся его поколотить, как только выберусь на берег. Махнув на все, я решил возвращаться. Самостоятельно до берега я не добрался бы, это точно. И подталкивая впереди себя бревно, подгребая рукой, как веслом, я двинулся в обратный путь, выбиваясь из сил.

Солнце поднялось высоко, и его лучи почти отвесно падали на воду. Его блики слепили Симуша и, чтобы лучше видеть, он, прикрывая глаза ладонью, смотрел в мою сторону, словно капитан корабля. Мои злоключения с бревном развеселили его. И он начал меня поддразнивать:

— Давай, давай! Погоняй свою конягу!

«Погоди! — подумал я.— Доберусь до берега, я тебе покажу конягу! Человек чуть не утонул, а он радуется, остряк!»

Подогреваемый тайной местью, я усиленно греб. И случайно оглянувшись, увидел рядом с собой удочку. Ну в каком-то полуметре! Сердце у меня так и подпрыгнуло. Но едва я протянул руку, как коварное бревно опять вывернулось, и я снова зарылся в воду. «Фу! Опять воды наглотался! И верно, поспешишь — людей насмешишь!» — осудил я себя. И уже осторожно подгреб на бревне и схватил удочку. Рыба на крючке сразу стала биться и вырываться, но я крепко держал удочку.

Через некоторое время я добрался до мели, отпустил бревно и начал выбирать леску. Симуш сбегал за сачком, встал рядом со мной и напряженно ждал, когда появится рыба. Ее нужно было подхватить сачком еще в воде. Но, как всегда, он не выдержал и стал горячиться.

— Тяни! Тяни же! А то уйдет. Или леску откусит, чего доброго! Ну, что ты как медленно тащишь?

Но вот какое-то тело выплыло на отмель, Симуш ринулся вперед, подцепил ее сачком и выбросил на берег.

На секунду мы остолбенели. «Рыбина», кувыркнувшись в воздухе, и, упав на все четыре лапы, пучеглазо уставилась на нас. Черная лягушка! И огромная. Ей-богу, величиной с лапоть!

От неожиданности я так и сел на землю. Симуш хватился за живот и захохотал. От смеха у него даже слезы выступили.

— Ну и даешь! Вот это рыба! Ох-ох-хо! Знаменитая из нее получится уха! Не забудь ребят пригласить! А то они давно ушицы не пробовали.

Не помня себя, я схватил подвернувшийся камень и прицелился в лягушку. Но Симуш остановил меня.

— Стой! Не дури! Пусть живет, она же не вредная, даже наоборот… И к тому же, она и так пострадала.

Раздраженный донельзя, я уж было хотел и его стукнуть заодно, за все его старые проделки. На какое-то мгновение мы замерли друг против друта, как два задиристых петушка. Внезапно Симуш как-то странно заморгал и улыбнулся.

— Ну, ей-богу… Что она плохого сделала? Случайно под крючок подвернулась. Ты же её за ногу зацепил…

Я не отводил глаз от лица Симуша, но вдруг злость моя прошла:

— Ладно,— махнул я рукой.— Пусть живет!

Мокрая рубашка и брюки неприятно липли к телу. Я снял их и расстелил на траве, а сам растянулся на песке. Солнце начало пригревать и настроение мое поднялось. Симуш возился с лягушкой, освобождая ее от крючка. Тут я бросил взгляд на просеку, где оставил Милушу, и вскочил на ноги. Просека была пуста.

— Корова! —завопил я.— Где Милуша?

Симуш поднял голову, выронил лягушку и понесся вприпрыжку на другой конец пруда, где он оставил свою буренку. Оказавшись на свободе, лягушка подпрыгнула, шлепнулась в воду и исчезла.