Мальчишки в сорок первом

ШПИОНЫ И СЕКРЕТНАЯ ПУШКА

В ушах раздавался звон. Я открыл глаза и сразу увидел будильник. Наш старый голубой будильник с выбитым стеклом. Он стоял на табуретке у самой кровати. Стрелки показывали десять часов и пять минут. Пират зубами стаскивал с меня одеяло. Я вскочил как ужаленный. Снова послышался звон. Только теперь я понял, что это не будильник, а звонок у двери бренчит.

Я открыл дверь. На пороге стоял мой приятель Женька. Поверх бархатной куртки у него был ремень — наискосок от плеча до штанов. Как у командира.

— Приехал? — спросил Женька и быстро прошёл в квартиру. — Тут у нас такие дела! — закричал он, размахивая руками. — Фашисты к Гатчине подошли. Наши делают укрепления вокруг города. Мощные рвы, доты и дзоты. Понял?

У меня горели уши. Я не знал, что такое доты и дзоты, но спрашивать не стал — было стыдно за своё невежество.

Женька осмотрелся по сторонам и прошипел:

— В квартире никого нет?

— Никого, — ответил я в волнении.

— Надо проверить!

Хотя я знал, что мы одни, — всё же недоверчиво оглядел комнату. Даже буфет открыл, будто там мог кто-нибудь спрятаться. В буфете на двух полках стояла посуда, а внизу разные пакеты лежали — сахар, крупа, консервы — наш дачный запас. На дачу мамка всегда брала уйму продуктов — на всё лето.

— А за столом? — покосился Женька. Огромный письменный стол стоял в нише. Вместо стены окно — три стеклянных полосы. Здесь — папкин кабинет. За столом никого не было.

Мы прошли в мою и Галкину комнату. Посмотрели под кроватями. Женька даже в камин заглянул, в чёрную пасть для дыма. Потом мы проверили кухню, коридор.

- Надо окно закрыть, — сказал Женька. Я хотел возразить, но Женька так посмотрел на меня, что я сразу язык прикусил. Когда окна были закрыты, Женька вытащил из-за пазухи серую бумажку.

Бумажка оказалась листовкой. В то время фашистские самолёты сбрасывали листовки, в которых хвастали, что они непобедимы и сопротивление бесполезно.

Я с любопытством прочитал листовку, а потом зло меня взяло — зачем Женька притащил эту брехню, да ещё окно закрывать заставил. И фасонит чего-то.

— Подумаешь, — сказал я, — такими бумажками только печки топить. А ты за пазухой носишь...

Женька сначала только глазами моргал, а потом возьми да и скажи:

— Это, думаешь, обыкновенная? Это лично у главного шпиона отобрали. Понял?

— И тебе дали? — не поверил я.

— Тебе-тебе... — протянул Женька. — Бате моему дали. Он в специальном авиаотряде... Мне доверили на один день...

Женькин отец — военный лётчик. У него в петлицах по две шпалы[1]. Я поверил Женьке — мало ли для чего нужна нашему командованию эта листовка. Может, на ней есть тайные надписи, каких не видно простым глазом.

— Ты давай квартиру укрепи, — сказал Женька.

Я не знал, что это значит. Но Женька сам объяснил.

— Видел — на всех окнах бумажные кресты?

— Ага.

— Это на случай бомбёжки. Бомба упадёт, и все стёкла разобьются, а клееные — ничего. Их бумага удержит. Клей делают из муки, — продолжал Женька. — А на кресты газета подойдёт. — Он помолчал и спросил: — Мука-то у вас есть? Если нет — ко мне зайди, а то в магазинах очередь. Я килограмма два дам — хватит.

Пока мы сидели на даче, Женька здорово освоил военное дело. Пакет с мукой я отыскал в коридоре под вешалкой. Как варят клей, я знал — видел, когда квартиру ремонтировали. Я налил в таз воды, вскипятил её, а потом высыпал пять больших чашек муки. Пока я нарезал газету полосами, пока искал кисть, пришли мамка с Галкой.

— Ты чего это? — удивилась мама, увидев на столе таз с клеем и целую кучу бумажных полос.

— Все уже давно к бомбёжке готовы, а мы даже окна не оклеили, — сказал я сердито. — Ты видела — на всех окнах кресты. Это на случай бомбёжки. Они здорово помогают.

Мама ничего не ответила, только вздохнула и вытащила из сумочки какие-то голубенькие листочки. На одних листочках было написано «хлеб», на других «крупа и сахар», на третьих «мясо, рыба, жиры». Это были карточки. Галка без умолку болтала — всё радовалась, что теперь продукты будут по карточкам. Меня это не занимало. Есть дела и поважнее, чем какие-то продукты и карточки.

Вечером мама опять ходила в жилищную контору — ЖАКТ.

— Ну вот, — сказала она, — нам советуют эвакуироваться, а пока не решили, как быть, я буду ездить на оборонные работы.

— Эвакуироваться — это дудки, — сказал я, — а на оборонные работы ты меня возьми.

— И меня, мамочка, — заскулила Галка.

— Нет, нет, — сказала мама, — этого делать нельзя. А вам тоже придумаем дело, здесь.

По утрам мамка стала уезжать па окопы. Из нашего дома многие ездят окопы рыть, а нас не берут. Но мы с Женькой без дела не сидим.

Я теперь читаю все газеты. Газеты теперь жутко интересные. Я развернул «Ленинградскую правду» и стал сводку Совинформбюро читать: «...Наши войска вели упорные бои на Мурманском, Кексгольмском, Минском направлениях.

На Кексгольмском направлении противник в нескольких местах перешёл в наступление и пытался углубиться в нашу оборону... Атаки противника были отбиты с большими для него потерями».

— Ясно? — спросил я у Пирата. Пират встал и хотел лизнуть меня.

Я стал читать сводку дальше.

«...Осуществляя планомерный отход, согласно приказу, наши войска оставили Львов...»

Львов... Над папкиным сколом, сбоку, висела карта. По вечерам, после работы, отец читал газеты и втыкал в карту булавки с красными шляпками. Булавки означали места, где шли бои. Они всё больше углублялись на нашу территорию.

— Гады! — сказал я и сунул в карман бутерброд. Времени на завтрак не было. Часы показывали без пятнадцати девять. За окном раздался свист. На улице стоял Женька. На голове у него был настоящий лётчицкий шлем.

— Пошли! — крикнул Женька и потрогал на голове шлем.

— Погоди маленько... Только Галку отыщу...

— Некогда! — Женька снял, снова надел шлем и пошёл.

Я бросился к чердачной лестнице.

Галка оказалась на чердаке и своим писклявым голоском напевала:

Мы врага встречаем просто —
Били, бьём и будем бить!

— Ты чего здесь! — набросился я. — Пшла домой!

Галка отбежала к бочке, возле которой «колдовал» начальник объекта МПВО дядя Гриша, и показала мне язык.

— Домой живо иди! — потребовал я и показал Галке кулак.

Начальник исподлобья посмотрел на меня и стал опускать резиновый шланг в бочку, чтобы с его помощью налить туда воду.

— Девочек обижать, — сказал он, — последнее дело. За это буду отчислять из отряда.

Мы макали кисти в ведро и мазали, доски, брёвна — всё, что из дерева. Краска была противопожарная.

— Если бомба попадёт, где покрашено, — рассказывал дядя Гриша, — даже дерево гореть не будет.

Краска эта из извести и воды. Белая и жутко кусачая

— Лётчику руки надо беречь! — сказал Женька и отложил кисть.

— А ты и не лётчик, — сказал я.

У меня тоже руки щипало от извёстки. И потом я не очень верил, что эта краска спасёт от «зажигалок».

Я посмотрел в чердачное окно — почти вплотную пушистая ветвь берёзы. Желтогрудый чиж распустил крылышко и чистит его по очереди то клювом, то лапкой. Как он только удерживается на ветке?

Машинально я взглянул вниз, на наш двор. У забора щель — укрытие от бомб. Она вроде окопа, только зигзагами, а сверху закрыта брёвнами и землёй. Зигзаги — это чтобы если бомба упадёт, так не вся щель сразу рухнула. Во дворе людей не видать. Только дядя Федя — дворник — прошёл. Маленьким и горбатый.

Вдруг я заметил, как по двору, оглядываясь по сторонам, медленно идёт высокий мужчина. Он сразу показался мне подозрительным в своём коротком сером макинтоше и большой шляпе. Под мышкой у человека был малюсенький коричневый чемоданчик.

Вот незнакомец остановился. Закурил. Вот достал из чемодана... ого... фотоаппарат...

— Я такую вещицу придумал... — говорит Женька.

— Отстань! — цыкнул я на него.

Точно, фотографирует. И что-то вверху. Никак наблюдательную вышку на красном доме?

— Тише ты! — говорю я Женьке и глазами показываю на человека. Он уже кончил фотографировать и теперь спешит к нашему дому.

— Беги! — шепчу я Женьке.

— Куда? - вытаращился Женька.

— В милицию! — говорю я. — Не понимаешь, что ли? Я следить буду, а ты давай дуй...

Пока я объяснял Женьке обстановку, подозрительный тип исчез. Мы обшарили весь двор, всю улицу, бегали к реке. Без толкуI Ясное дело, шпион ждать не будет!..

— Ничего, — сказал Женька, — мы возьмём Пирата и найдём этого диверсанта. Вот увидишь!

Пират не помог. Да и как иначе? Вот если бы он видел этого шпиона, или бы диверсант вещь какую-нибудь свою оставил. Тогда бы собака по запаху, по следу бы нашла.

«Диверсанта» мы снова увидели дня через два.

По тротуару шёл милиционер.

— Товарищ милиционер! — бросился я к нему. -Вон там подозрительный тип. Он военные объекты фотографирует.

— Проверим, — сказал милиционер.

Подозрительный тип оказался художником. Он недавно переехал в соседний дом.

— Че-к-и-ист! — презрительно сказал мне Женька и поправил на голове шлем. — Я и в милицию бежать не хотел — знал, какой это шпион.

— Не трави, — сказвл я.

— Больно надо! — Женька снял шлем и стал разглядывать его.

— Счастливчик, — сказал я. — У тебя отец лётчик и шлем настоящий.

Женька так и заблестел от гордости.

— Шлем что, — сказал он. — У меня пушка есть.

— Врун, — сказал я, — настоящая пушка, знаешь. Она и в комнату не влезет.

Женька поморгал рыжими ресницами и сказал:

— Дурак! В авиации пушки маленькие. А батя мой придумал — в портфель поместится.

— И тебе отдал?

Женька выпятил губы и стал насвистывать. По двору прошёл дворник с метлой в руке.

— Здрасте, дядя Федь! — крикнул Женька.

— Здрасть! — ответил дворник и как-то недоверчиво покосился на нас.

— Понял? — спросил Женька, когда дядя Федя удалился.

— Чего?

— Чего? — передразнил Женька — Дядя Федя охотится за мною.

— Как охотится? — не понял я.

Женька сплюнул. У него это здорово получается — фонтанчиком.

— Ка-а-к?.. За пушкой, — прошипел он так, что горячая волна прокатилась у меня от ушей до пяток. — По заданию иностранной разведки... Понял?

— Дядя Федя? — переспросил я.

— Заболтался я туточка, — сказал Женька. — Надо бежать...

Он приложил руки к груди и побежал куда-то.

— Завтра покажешь? — крикнул я вдогонку. Женька обернулся и показал мне кулак.

Без всякого удовольствия гулял я с Пиратом по Шишмарёвской улице[2]. Собака не рвалась с поводка, не бежала. Тихонько шла и в( глаза мне заглядывала, будто понимала всё.

Два карапуза играли в кораблики. Они опускали в канаву бумажные лодочки п дули изо всех сил. Лодочки пробегали немного по мутной воде и останавливались. «Чудаки, — подумал я, — война, а они...-»