Мальчишки в сорок первом

СЛОВО ВОЕНКОМА

В нашем доме, на окрашенной в серый цвет стене, появился большой белый лист бумаги. Верхний правый угол чуть подрагивал от ветра. На листе — обращение. Возле пего стоит старик с тростью и губами шевелит. У старика белая борода, а спина изогнута. Наверное, он редко выходит на улицу и обращение после всех читает.

Я давно, ещё рано утром читал обращение. Но разве можно просто так пройти мимо? Мы подходим с Женькой и читаем снова.

«...Встанем, как один, на защиту своего города, своих семей, своей чести и свободы! Выполним наш священный долг советских патриотов!»

— Понял? — спросил Женька, кивая на обращение.

Не сговариваясь, мы тронулись в военкомат, потому что оттуда начиналась армия. Мы уже бывали в нашем райвоенкомате — провожали Люськиного старшего брата. С отцом я тоже ездил в военкомат — правда, наверх не поднимался. Ждал у входа. Теперь обязательно надо попасть к самому военкому. На трамвае мы доехали до площади Льва Толстого.

По Большому проспекту красноармейцы несли огромную сигару-аэростат. Они держали его за верёвки, а он всё рвался вверх, и солнце поблёскивало на его упругих серебристых боках.

— На ночь вы его поднимете в воздух? — спросил Женька красноармейца.

— Угу, поднимем, — ответил красноармеец и потрепал Женьку по плечу.

Когда мы уже подходили к военкомату, я спросил у Женьки:

— А что мы идём в военкомат, это не помешает разведотряду?

— Не, — ответил Женька. — Ничего. Если мы попадём в другой отряд — отец потом всё равно заберёт нас к себе.

Несколько минут мы шли молча. Потом Женька мечтательно сказал:

— Самое главное — скорее на фронт попасть...

...Шамшева улица. Большой серый дом военкомата. Рядом рынок. Дерябкинский. Деревянные павильоны с тёмными крышами. Под ними идёт торговля. Впрочем, и на улице народу полно. Женщина склонилась над ведром и набирает в стакан семечки. Обтрёпанный, хромой мужчина тычет людям в лицо сапоги и нахваливает: «Хромовые, отличные обутки...» Только кому теперь одежда нужна?.. Картошка или фрукты — другое дело.

У дверей военкомата кого только нет! И все хотят на фронт. Все пришли просить оружие.

С трудом протиснулись мы на лестницу.

— Это ещё что? — остановил нас высоченный, с очень жёсткими руками мужчина в военном кителе. На рукаве у него была красная повязка.

— Мы к начальнику, — сказал Женька.

— Небось воевать хотите? - спросил мужчина.

— Воевать, — признались мы.

Нас выпроводили на улицу.

У парадной Женька заметил дощечку со списком жильцов. В квартире номер три жил какой-то Кузнецов.

— Мы Кузнецовы — понял?.. — сказал Женька.

— Какие Кузнецовы? — спросил я.

_ Которые в этом доме живут, — ответил Женька, — у самого военкомата.

Мы снова протиснулись на лестницу. Нас опять хотели прогнать, но мы сказали, что живём в этом доме и фамилия наша Кузнецовы. Проверять никто не стал, а Женька, не моргнув глазом, соврал:

— Начальник военкомата — это вон его дядя родной, — и показал на меня.

Нас прямёхонько к самой комнате военкома протиснули.

— Ты, хлопчик, если что, замолви военкому словечко, — сказал усатый старик. — Я как раз на очереди...

У самой двери с надписью «Районный военный комиссар» мне стало не по себе. Я хотел улизнуть, но старик взял меня за плечо и подтолкнул вперёд.

Мы вошли в кабинет военкома. Командир с двумя шпалами сидел за столом и что-то читал. На столе лежали целые пачки бумаги и много папок.

— Садитесь, товарищ! — сказал военком, не поднимая головы, а когда поднял, то только лоб потёр.

— Ничего не понимаю, — сказал военком и снова потёр лоб. Потом он стал разглядывать нас, будто мы не ребята, а слоны из зоопарка. Я гак растерялся, что ноги у меня стали подрагивать, и я совсем даже забыл, зачем пришёл.

— Здравствуйте, товарищ военком! Бойцы Евгений Дмитриевич Орлов и Вовка Павлов прибыли за оружием! — вдруг прокричал Женька так, что не только я, но даже командир вздрогнул.

— Пошлите нас на фронт, товарищ военком, пожалуйста, — выдохнул я разом.

Военком рассмеялся, а потом похвалил Женьку, что он громко, как настоящий военный, отрапортовал.

— Я строевой устав учил и стрелять умею, — похвастал Женька и сразу вроде даже больше стал.

— Стрелять умеешь? — спросил военком у Женьки.

— Умею, — ответил Женька.

Военком открыл шкаф и достал оттуда винтовку.

— Посмотрим, хлопцы, можно вас на передовую послать или нет.

Военком лязгнул затвором и протянул мне винтовку.

— Держи!

Я взял винтовку двумя руками. Она была тяжёлая и большая. Так и тянула к полу. Но я и виду не подал, как тяжело, — красноармеец должен быть сильным.

— А теперь покажи, как стреляют из положения стоя, сказал военком и на часы посмотрел.

Я расставил ноги и стал винтовку поднимать. В кино я тысячу раз видел, как это делают. Р-раз!

И приклад у плеча. Потом затвором — р-раз! — и заряжена. Стреляй. Не промахнись только. И на школьных манёврах я сам всё делал. Пионервожатая даже хвалила. А тут... Я даже вспотел, пока выровнял винтовку. Только стал целиться, а дуло вниз уже ползёт. Сил никаких нет удержать его.

— Что это? -- нахмурился военком.

— Ты во! Во-во! Понял? — прыгал вокруг меня Женька и надувал щёки. — Крепче держи, шляпа... Двумя руками... — Двумя руками... Будто я одной... Я и так правую руку у затвора держу, а левой ствол удерживаю.

— Ясно, — сказал военком. — Теперь давай сам, товарищ...

— Орлов, — напомнил Женька. — Отец у меня лётчик, и у него тоже две шпалы.

— Смотри-ка, — рассмеялся военком. Взглянул на часы и насупился. — Давай быстренько, потомственный военный.

Женька надул щёки и разом рванул винтовку вверх.

— Осторожнее! Она хоть учебная, да винтовка, — одёрнул военком.

Красный как рак Женька кряхтел и дергался — всё старался выровнять винтовку, чтобы цель на мушку взять.

— Да... — протянул военком, — силёнок не лишку.

Я не совался с советами — стыдно было за себя и жутко обидно, что такая возможность про падает. Военкому, ясное дело, нужны настоящие бойцы, чтобы стреляли хорошо и врукопашную могли. А я...

— Я по-лётчицки, — сказал Женька. Выгнулся, как циркач, приспособил винтовку на стол, и стал водить ею, чтобы цель на мушку взять. И как только я не догадался об этом? Вот ведь болван.

— Во, товарищ военком! — спадал Женька. — Патрон дадите — под самое яблочко попаду...

- Находчив ты, приятель, — сказал военком. — Только на фронте столов тебе никто не поставит. Стрелять надо из любого понижения — и стоя, и на бегу, и с колена. А для этого силёнок надо набраться. Спортом нужно заниматься как следует, тренироваться. Без этого ничего не получится.

Военком снова посмотрел на часы и сказал:

— А теперь идите домой и готовьтесь. Учитесь хорошо и родителей слушайтесь.

— Мы сильные будем. Вот увидите, — уныло сказал Женька. Я кивнул головой. Конечно, мы будем тренироваться и сможем стрелять из любого положения И вообще настоящими спортсменами станем. Если бы мы раньше знали про войну, то теперь бы тоже не краснели. У нас в школе такой физкультурный зал и кружки разные...

— А когда мы подготовимся, то можно — снова придём? — спросил Женька.

— Обязательно! — ответил военком и попрощался с нами за руку.

Когда мы вышли на улицу, Женька буркнул:

— Можно было на фронт попасть, а ты...

— Чего? спросил я.

— Расчевокался, — огрызнулся Женька. — Из-за тебя провалились. Ты сразу и меня засыпал... Понял?

Несколько минут мы шли молча. Потом я сказал:

— Ты не злись. У тебя пушка. Винтовка ни к чему, а вот я...

Женька кисло улыбнулся и ничего не ответил.

Когда мы вышли на Геслеровский проспект[7], неожиданно взвыли сирены, женщина с противогазом на плече потащила нас в укрытие. Пока мы бежали до щели, в небе послышался прерывистый гул. Казалось, где-то вдалеке гудит пчелиный рой.

Только с перерывами. Гулко застучали зенитки. Я замедлил бег и посмотрел вверх. В небе вспыхивали белые облачка разрывов. Они быстро расцвечивали синеву неба. Выше разрывов я увидел сразу три самолёта — один впереди и два по бокам и чуть позади.

— Быстрее, ребята! — прокричала женщина, подталкивая нас ко входу в щель. Когда за нами захлопнулась дверь, я услышал прерывистый свист.

— Бомбят! Ложись! — Срывающийся голос прорезал полутьму убежища. Кто-то толкнул меня, и я упал на мокрый пол. Чудовищный грохот оглушил меня. Мне показались, что на нашу щель, прямо на меня падает что-то огромное. Я хотел вскочить на ноги, но чья-то сильная рука снова прижала меня к полу.

Грохот постепенно затихал, с потолка щели сыпалась земля. Где-то в другом конце убежища послышался плач ребёнка. Я боимся пошевелиться. Мне казалось, что за эти минуты у меня, наверное, оторвало или руку, или ногу...

Кто-то зажёг потухшую во время бомбёжки свечу. В её сером свете я увидел присыпанные землёй доски пола.

— Дальше полетели, — скалив мужчина в кожаной тужурке. Я вгляделся в него и узнал Василия Васильевича — папиного сослуживца и отца Петьки Ершова, который со мной и Женькой в одном классе.

Василий Васильевич стряхнул землю с тужурки и брюк, сел на скамейку, которая тянулась вдоль всей щели. Поднялся с пола и Женька, и все остальные вставали.

Где-то вдалеке-слышались разрывы бомб. Удалялись и хлопки зениток.

Какая-то женщина прошла мимо нас к выходу из щели.

— Я должна выйти... Моя мать дежурит у дома... Я должна... Может быть, наш дом...

Дежурный не выпустил женщину из убежища. Она села возле Василия Васильевича и всё время спрашивала:

— Вы уверены, что что не в наш дом бомба попала?.. Уверены?..

Василий Васильевич хмурился и говорил, что уверен. Открылись дверь щели, и кто-то прокричал:

— Граждане! Можете выходить. Отбой воздушной тревоги.

Женщина, что сидела около Василия Васильевича, рванулась к выходу и быстро исчезла.

Когда началась тревога, напротив щели, в которой мы спрятались на другой стороне улицы был красивый каменный дом. У арки сидела старушка с противогазом на коленях — дежурная. Теперь не было ни дома, ни старушки. Только стены да груды дымящихся кирпичей. В воздухе повисли лестничные марши.

Сандружинницы укладывали на носилки рядом с женщиной маленькую девочку с окровавленным лицом.

Подъехали два грузовика. С них соскакивали девушки в сапогах и гимнастёрках, с лопатами и ломами — дружинницы местной противовоздушной обороны. Они будут раскапывать развалины, потому что под обломками есть люди...

Домой мы возвращались молча. Перед глазами у меня всё стояла то женщина, которая рвалась из щели, то девочка с окровавленным лицом. Женька, наверно, тоже о них думал.

Уже возле дома Женька сказал как-то растерянно:

— Надо что-то придумать... Надо скорее на фронт...

В то время я не придал его словам особого значения.

А именно тогда в Женькиной голове зародился план, который потом принёс мне много неприятностей.