Посылка из Полежаева

Тишка прибежал домой — дверь на замке. Ага, значит, и мать ещё не вернулась с работы… Ну, Тишке никто не будет мешать.

Ключ, как всегда, лежал за дверью, в которой было выпилено отверстие для прохода кур. Далеко его не прятали. Руку в этот пропил сунешь — и тут он и лежит, почти на самом виду.

Тишка ворвался в дом, как атаман. Шапку бросил в один угол, рукавицы — в другой. И пальто вешать некогда, прямо на стуле его и оставил.

Вытащил из-за печки фанерку от посылки, дописал на ней: монастырь «Трес аламос».

Из-под клеёнки на столе достал письмо и на конверте тоже добавил: «Трес аламос».

Всё остальное у него уже было написано, и обратный адрес тоже.

А, собственно, зачем же он раздевался? Письмо-то надо на почту тащить…

Хотя нет… Пока один в избе, надо и посылку наладить. Каравай у него лежал завёрнутым в платок за подпечком — чтобы Славка не искромсал. Мать… она не заденет. А этот прибежит с улицы — и отвихнёт горбушку.

Тишка, не одеваясь, сбегал на сеновал, там под соломой был припрятан посылочный ящик. Сунул в него каравай — свободного места оставалось много. Тишка достал из комода, где хранилось лекарство, пять пачек анальгина, добавил к ним хрустящие пакетики цитрамона, подумал и присовокупил к ним димедрол — чтобы Корвалану спокойнее спалось. Положил в один край рукавицы.

Но места в ящике оставалось ещё много. Тишка слазил в подполье и притащил оттуда четыре брюквины, а потом свободные углы ящика забил морковью: витамины Корвалану тоже нужны.

Вот и всё. Он приколотил к ящику фанерку с адресом и спустил посылку в подполье. Конечно, лучше бы её спрятать на сеновале или на подволоке, но там брюква и морковь могут помёрзнуть, а в подполье они целую зиму лежат, и ничего с ними не делается. Чтобы посылка не попалась на глаза матери, Тишка засыпал её картошкой и, довольный собой, выбрался из подполья.

Теперь можно было бежать с письмом, чтобы опустить его в синий почтовый ящик.

Документы, письма, свидетельства очевидцев

«Суд над руководителем Коммунистической партии Чили и его товарищами намечается провести в городе Вальпараисо. Их собираются судить на основании ложных обвинений в подрывной деятельности, нелегальном хранении оружия, проникновении в вооружённые силы, в передаче секретных данных иностранным державам и т. п.».

Из газет.

«Если нас обвинят в измене родине, в разложении и подрыве вооружённых сил страны или в нелегальном ввозе оружия, мы отвергнем эти обвинения как гнусную клевету. Если нас будут судить, мы обратимся к международной общественности и используем все средства, чтобы защитить наши убеждения, честь и достоинство. Пиночету не удастся представить нас преступниками. Преступники — это те, кто сверг законное правительство Альенде и растоптал демократию».

Из беседы Луиca Корвалана с итальянским адвокатом Гуиндо Кальви.

«Я родился чилийцем, я чилиец и умру чилийцем. Что же касается фашистов, то они родились предателями, живут как предатели и навсегда останутся в памяти людей как фашистские предатели».

Орландо Летельер, министр иностранных дел в правительстве Сальвадора Альенде.

«Они никогда не смогут выдвинуть какого-либо веского обвинения против нас. Мы всегда защищали конституцию, не мы её нарушили».

Из интервью Луиса Корвалана корреспонденту журнала «Визау».

«Пиночет, сам себя провозгласивший «верховным» руководителем чилийской нации, а затем назначивший себя президентом республики, публично заявил, что он намерен уничтожить все левые силы. И в первую очередь хунта хочет расправиться с Луисом Корваланом, с другими ненавистными ей народными руководителями».

Из газет.

12

Мария Флегонтовна Макарова, заведующая полежаевским почтовым отделением, штемпелюя письма, невольно обратила внимание на конверт, весь уклеенный марками.

Страна Чили, город Сантьяго…

— Батюшки, — удивилась она. — Тишка Соколов написал письмо Корвалану.

Она поставила на конверт штемпель и, как положено поступать с международными отправлениями, стала его оформлять соответствующим образом — заносить в специальный реестр, выписывать для Тишки квитанцию.

Вот время пошло. Ребятишки пишут во все концы света. Люська Киселёва вон недавно отправляла письмо пионерам на Кубу, Серёжка Дресвянин — в Монголию. А Тишка Соколов выше всех взлетел — Луису Корвалану написать умудрился.

Оформить-то его письмо Мария Флегонтовна оформила, но очень сомневалась, что оно дойдёт до адресата. Всё-таки Луис Корвалан сидел в фашистской тюрьме.

13

Мария Прокопьевна таки спросила у Тишки на перемене:

— Ну, как, Тиша, заметка для стенгазеты?

А как заметка? Никак. До неё ли Тишке было в эти дни? Мария Прокопьевна покрутилась бы таким волчком, каким Тишка крутился, и не спрашивала бы.

— У меня, Мария Прокопьевна, голова болела, — соврал он и мучительно покраснел.

Мария Прокопьевна, кажется, не заметила его смущения.

— Ну, ну, — сказала она, сохраняя в голосе доброжелательность. — Давай сегодня останемся после уроков. Я тебе помогу. А то ведь ты ни разу ещё не писал для стенной газеты — может не получиться. Вон у Люси Киселёвой…

Нашла, с кем сравнивать, обиженно подумал Тишка. Киселёва без запинки-то умеет только по заученному шпарить. А самостоятельно ей и двух слов не связать.

— Да я и сам напишу.

Мария Прокопьевна неопределённо гмыкнула — то ли одобрила его самоуверенность, то ли осудила — и мелкими шажками засеменила в учительскую.

А что, распетушился Тишка. Вот спадёт у него с плеч забота, отправит посылку — и сядет за стол заметку писать. Вон Луису Корвалану какое складное письмо сочинил — даже сам себе не верил, что сможет так. И про Полежаево ему рассказал, и про школу, и что все ученики за событиями в Чили следят и желают ему, Корвалану, крепкого, как сибирские морозы, здоровья, счастья и жизнерадостного, как весенний ручей, настроения. А намёки на тайнопись как ловко вставил! Ну, пожелания здоровья и счастья — это ещё ладно, так и его, и Славку отец поздравляет с днями рождения. Но намёки Тишка придумал сам.

Да, сочинит он, Мария Прокопьевна, эту заметку, нечего о нём беспокоиться. Получше Люськи-то Киселёвой сочинит.

14

Варвара Егоровна пришла с фермы.

— Ой, ой, как подмели! — удивилась она, взглянув на стол с пирогами. Можно бы сказать, ополовинили, но тут пахло не половиной. И каравай тоже съеден. Вот ведь как надоел ребятам магазинный-то хлеб — на домашнюю стряпню набросились, будто век не едали. Как бы худо с ними не стало, столь умололи.

А потом пораскинула умом и решила, что сыны и друзей угощали, ведь и тем тоже охота пирогами побаловаться. Нынче не часто пироги-то пекут.

«Наверно, Тишка и невесту свою угощал, — разулыбалась Варвара Егоровна. — А может, ей именной-то каравай и утащил? Не умяли же со Славкой вдвоём?»

Её потом целый вечер порывало спросить у Тишки о каравае, но она остужала своё любопытство укором: «Ну, чего я буду встревать в их дела? Скажут: вот, мамка, тебе и хлеба жалко… И вправду, не в голодные годы живём…»

Варвара Егоровна столько про то тяжёлое время рассказывала своим сыновьям, что они к месту. и не к месту теперь оправдываются:

— Ну, мамка, теперь ведь другие годы.

Однажды было даже такое. Варвара Егоровна заглянула к Тишке через плечо в тетрадь — а он решал примеры на умножение. Пишет: 6x8 = 54.

— Тишка, — не удержалась она, — шестью восемь — сорок восемь.

Он недоверчиво поднял голову:

— Ну, знаешь, мама, это надо проверить. Ты, — говорит, — училась двадцать годов назад, а теперь, знаешь, как всё меняется. На глазах… Другие годы теперь.

Хорошо, Славка захохотал, а то Тишка полез бы с таблицей умножения — сверять.

Так всё равно на неё и обиделся: зачем суёшься не в своё дело? Славке, видите ли, попался теперь на язык, он ему проходу не даст. Я, говорит, и сам бы ошибку заметил, а тебе только бы надо мной посмеяться. Варвара Егоровна пристрожила Славку:

— Чего гогочешь? Сделал уроки, вот и сходил бы дров наколол.

Сразу как миленький склонился над книжкой. Варвара Егоровна знала, чем донимать старшего сына.

Ох, детки, детки… Не то забота, чтобы вас накормить и одеть, а то, как к вам подход найти. А когда подходы искать? Прибежала домой перекусить, и надо снова на ферму. А муж и того занятей, тот и обедает на работе.

Но, слава богу, ребята не бедокуры. Никто плохого слова о них ещё не сказал. Самостоятельные растут.

15

Ох, и везёт уж Тишке на этих Марий. В школе перед Марией Прокопьевной отчитайся. На почте Мария Флегонтовна вытаращит на тебя глаза.

— Посылка? В Чили? А с чем? — в моменты удивления она очень походила на своего сына Алика, потому что становилась моложе лицом.

Тишка, пока был занят приготовлением посылки, о Марии Флегонтовне как-то вовсе и не вспоминал. А вот настало время нести посылку — и от волнения вспотел. От этой-то Марии заметкой в стенгазету не отделаешься. Тут вещественные доказательства налицо. От неё, как и от Алика, не открутишься. Ну, и мало ли, куда отправляют посылки! Не её дело — куда. Её дело засургучить да взвесить, получить за посылку деньги. А деньги у Тишки есть, он прямо с копилкой и сунул их в карман. Не стал даже вытряхивать да пересчитывать: знал, что хватит. Отец на день рождения пять рублей отвалил — Тишка не истратил, забил в копилку. Да на пирожки в школу дают, а Тишка и в буфет не каждый день заглядывает — гривенники в копилку кладёт. Так что, Мария Флегонтовна, Тишка к тебе придёт не прощелыгой каким-нибудь, а обеспеченным человеком.

Деньги деньгами, но под ложечкой у Тишки всё же сосало. Деньги нынче пустяк, не в них счастье…

Самое неприятное, если Мария Флегонтовна проговорится, что Тишка отправил посылку в Чили. Начнутся охи да ахи, спросы-расспросы. Ни к чему это всё ни Тишке, ни Корвалану.

Тишка сначала сбегал на почту, узнал, что Мария Флегонтовна там одна, а потом уж только воротился с посылкой.

Он, отпышкиваясь, положил посылку на весы, а сам встал к барьеру, отгораживающему стол Марии Флегонтовны от общей комнаты. И чтоб Мария Флегонтовна не задавала лишних вопросов, вывернул из кармана копилку, поставил её перед собой на барьер, до которого он едва доставал подбородком.

Мария Флегонтовна посмотрела на Тишку, всё поняла и пододвинула к нему бланк.

— Заполняйте!

Тишка в бланке разобраться не смог, покрутил его и с той стороны, и с другой, хлюпнул носом.

— А как? — Он ещё боялся, что на почту могут зайти посторонние, и чутко прислушивался, не скрипит ли лестница.

Мария Флегонтовна вздохнула — неохота лишний раз пошевелиться, — встала, взвесила Тишкину посылку и, отобрав у Тишки бланк, стала переписывать на него с посылки адрес.

— Учатся, учатся, — ворчала она, — а, как неграмотные старухи, не могут самостоятельно бланка заполнить.