Крах Третьего рейха

«Явления разложения душить в их зародыше»

В 1945 год немецкая армия вступила в подавленном состоянии. Непрерывное отступление, поражения и большие потери не могли не подорвать боевой дух немецких солдат. Для многих немцев было уже очевидно, что война проиграна, что противопоставить Красной Армии нечего, что скоординированные удары союзников с востока и запада по Германии сдержать нечем.

Однако, как показывали допросы военнопленных, боевой дух немецкой армии по-прежнему оставался достаточно высоким. Так, в одной из разведсводок штаба 60-й армии 1-го Украинского фронта от 2 марта 1945 года указывалось:

«1. Безнадежность положения Германии после январского наступления наших войск осознала, по-видимому, большая часть немецких солдат. Редко еще кто может надеяться на победу Германии при создавшемся положении.

2. Несмотря на очевидный проигрыш войны Германией, признаков разложения в немецких частях все еще не видно. Немцы продолжают сражаться очень упорно, и дисциплина в частях держится крепко».

Вывод данной разведсводки был однозначным: «немецкие части перед фронтом армии еще способны сражаться с большим упорством».

К весне 1945 года, как всегда бывает в тяжкие, переломные моменты судьбы, в массе немецких солдат стали более отчетливо проявляться два экстремальных психологических состояния: необузданный фанатизм и страх за свою шкуру. Отсюда — многочисленные факты ожесточенного, фанатичного сопротивления на Восточном фронте и массовые случаи дезертирства, членовредительства, сдачи в плен.

Фашистское руководство принимало все меры, в том числе самые жестокие, для поднятия духа своих войск. В приказе «О мероприятиях по борьбе с перебежчиками» за подписью фельдмаршала Кейтеля № 09395/44 в связи с этим говорилось:

«На решающей стадии нашей борьбы за существование имеют место случаи перехода отдельных, потерявших честь элементов на сторону противника с целью избежать боя и сохранить свою жалкую жизнь. Этим они не только предают своих боевых товарищей, но ставят под угрозу военные усилия фронта и тыла и, в конечном счете, — жизнь всех немецких женщин и детей.

Настоящий солдат, который изо дня в день жертвует на всех фронтах кровью и жизнью за фюрера, народ и родину, презирает подлых негодяев и ожидает соответствующих решительных мероприятий против подобных элементов и их родственников.

На основании указаний фюрера приказываю:

1. Немедленно открывать огонь из всех видов оружия по каждому солдату, явно переходящему на сторону противника.

2. При возникновении подозрения о том, что солдат перебежал к противнику, необходимо тотчас же на месте организовать судебное разбирательство. Следствие проводить немедленно и добросовестно.

3. Если в результате расследования будет установлен факт перехода к противнику, то судебное разбирательство следует закончить приговором к смертной казни и приговор утверждать.

4. Семья приговоренных к смерти перебежчиков отвечает за преступления осужденного имуществом, свободой или жизнью. Меру ответственности в каждом отдельном случае определяет рейхсфюрер СС и начальник германской полиции. Одновременно необходимо представлять копию приговора с докладом через соответствующие инстанции верховному командованию вооруженных сил и в главное управление государственной охраны.

5. При отсутствии неопровержимых фактов перехода на сторону противника следствие надлежит закончить соответствующим актом, который необходимо представить верховному командованию вооруженных сил.

6. О смертном приговоре или наказании семьи в каждом отдельном случае необходимо немедленно поставить в известность части дивизии или соответствующего ей соединения.

Дальнейшая информация по войсковой линии о подобных случаях производится по усмотрению верховного командования вооруженными силами.

7. С настоящим приказом необходимо устно ознакомить части и в каждом соответствующем случае подробно его прорабатывать.

Приказ в письменной форме в штабы ниже дивизии не передавать.

Кейтель».

Командующий армейской группой «Митте» в своем приказе войскам информировал и требовал:

«14 февраля 1945 г. один солдат-фольксштурмовец во время боя пытался дезертировать и застрелил офицера, который хотел задержать его. В другой раз дезертиры открыли ружейный огонь по патрулю, пытавшемуся их остановить. Все это — случаи низкого, недостойного солдата поведения.

Приказываю немедленно провести инструктаж до рот включительно о чрезвычайных полномочиях в применении оружия, которым пользоваться не по усмотрению, а в обязательном порядке. Каждый командир не только имеет право, но и обязан со всей строгостью, в случае необходимости применяя оружие, пресекать малейшее нарушение дисциплины и измену. Явления разложения душить в их зародыше. Командир, прошедший мимо этих безобразий и не применивший оружия, когда этого требовала обстановка, будет сам привлечен к ответственности».

Для удержания солдат на фронте, недопущения дезертирства и сдачи в плен немецким командованием на последнем этапе войны стали широко использоваться заградотряды. В одном из немецких трофейных документов приказывалось:

«Офицеры заградотряда должны исполнять свои обязанности без пощады и всеми средствами стараться, чтобы каждый отставший от части солдат возвращался в бой. Все офицеры в должности командира полка являются военными судьями и должны на месте созывать военный суд и все приговоры немедленно приводить в исполнение. Военные суды обязаны принимать строжайшие меры по принципу: кто боится честной смерти в бою, тот заслужил подлую смерть труса».

Как правило, заградотряды формировались из наиболее преданных нацистов, прежде всего эсэсовцев, полевой жандармерии, и располагались в 10–15 километрах позади передовых частей.

Расстрелы на месте за трусость, неповиновение, отступление с занимаемых позиций с весны 1945 года стали повсеместными. Об этом свидетельствовали многочисленные показания военнопленных. В разведдонесениях и разведсводках советских соединений и объединений встречаются признания немецких пленных о том, что «офицеры все чаще вынуждены применять оружие против солдат», «если ты не можешь доказать, что, отступая, ты не мог поступить иначе, то тебя расстреливают». Пленный фельдфебель В. Цирбка из 24-го полицейского полка показал, например, что «15 марта большинство солдат 1-й и 2-й рот сбежало с переднего края, но к вечеру снова были собраны и брошены в бой. За невыполнение приказа идти в контратаку каким-то прибывшим из тыла лейтенантом расстреляно 14 солдат».

Несмотря на угрозы и реальные репрессии, дезертирство, особенно в нестроевых частях вермахта, было широко распространено. Пленный солдат А. Кейзерик из 124-го строительного батальона рассказал о своем последнем бое:

«Днем 16 апреля к нам в окопы приходил командир роты Зейдель и предупреждал, что в случае, если кто-нибудь из солдат попытается сдаться в плен, его семья будет репрессирована. Угрожал расстрелом, если солдаты будут плохо драться. Когда же в 18.00 16 апреля русские предприняли атаку, никого из командиров в окопах не оказалось, боем никто не руководил. Два солдата, не выдержав огня со стороны русских, бросили свои позиции и их примеру последовали остальные. Началось паническое бегство, никакого сопротивления оказано не было».

Особый интерес представляет моральное состояние офицерского состава немецкой армии. Для него, как и в целом для всей солдатской массы, характерны были настроения безысходности, отчаяния и страха за свою судьбу.

Вот что показал в связи с этим пленный обер-лейтенант Э. Лис из 20-й танковой дивизии:

«До тех пор, пока русские не перешагнули через Одер, я еще верил, что нам удастся не пустить их дальше в Германию. Когда меня откомандировали из штаба дивизии в роту снабжения 59-го мотополка, то меня сразу возненавидел командир этой роты и другие офицеры полка. Офицеры, главным образом молодежь — выпускники военных училищ, вероятно, боялись, что я как обер-лейтенант займу их место.

Каждый предпочитает теперь отсиживаться на теплой тыловой должности. Сейчас офицеры потеряли всякое веселье. Настроение поднимается у них только после изрядной выпивки. Друг другу офицеры не доверяют. Старые фронтовики стараются держаться в стороне от молодых офицеров, прибывающих на фронт из военных школ. Появление нового незнакомого офицера в кругу офицеров, сослуживцев по части, всегда вызывает некоторую неловкость. Это я достаточно испытал на себе. На политические темы офицеры стараются не говорить».

Последний тезис в показаниях обер-лейтенанта Лиса весьма симптоматичен. На последнем этапе войны военно-политическое руководство вермахта предпринимало усиленные меры по так называемому национал-социалистскому воспитанию войск. Этим в войсках занимался специальный аппарат офицеров по национал-социалистскому руководству. Суть этого воспитания заключалась, в конечном счете, в выработке у немецких солдат ненависти к врагу, прежде всего Красной Армии, и готовности на самопожертвование во имя «спасения Германии и фюрера». В одном из трофейных документов 16-й танковой дивизии это трактовалось так:

«Есть основания указать на необходимость воспитания глубокого чувства ненависти к большевизму. Этого нельзя достигнуть простой информацией об установленных фактах зверств. Сообщения об этих фактах должны сопровождаться волнующим и проникновенным комментарием с таким расчетом, чтобы у солдата возникла адская ненависть к этим красным бестиям. Если этого не делать, то все эти факты будут восприниматься как простая сенсация и ни в коей мере не достигнут цели».

Особые требования нацистское руководство предъявляло к офицерскому составу, прежде всего в штабах и в тылу. В трофейных документах 4-й танковой армии, захваченных советской 59-й армией в конце марта 1945 года, в связи с этим строго указывалось:

«Национал-социалистское воспитание войск так же важно, как и тактическое управление ими. Всегда было законом, что офицер, неполноценный в тактическом отношении, сменялся другим. Надо, наконец, понять, что офицер, неграмотный в вопросах политики и мировоззрения, также подлежит немедленному устранению. Кто до сих пор не понял, что эта война есть война мировоззрений, тот безнадежно глуп или преступен.

Я требую, чтобы каждый тактический приказ содержал в себе политические и идеологические моменты, стимулирующие волю людей...

Я запрещаю всякое проявление несолдатского стиля жизни в штабах, что является вызывающим перед лицом борьбы за жизнь, которую ведет народ. Штабной быт должен быть простым и соответствовать условиям жизни передовых частей. Улучшенное питание, попойки, непрекращающиеся празднования дней рождения и т.д. являются преступным в военном отношении отсутствием фронтового духа. В эти дни с большой серьезностью встал вопрос о моральном факторе в войне.

Русские и польские женщины, не перегруженные работой и вдобавок получающие полный армейский паек, немедленно должны исчезнуть из частей и штабов.