Колокол Люцифера

Лейтенант Отто Диссенрот, полевая почта 12 827D — квартальному фюреру NSDAP Кеммелю в Альтенау (Майнфранкен) С Востока, 30.07.1941: «Везде, куда ни посмотришь, мы видим грязь, распад, опустошение, нищету, смерть и страдание! Всюду мы видим призрак большевизма — измученные взгляды крестьян, пустые амбары, сотни убитых людей, крестьянские бедные дома, много разрушенных зданий. Я иногда думаю, что всё это — работа дьявола. <…> Любое проявление свободы было запрещено, любое движение запрещено. Всё, что от природы было прекрасным, хорошим и свободным, было разрушено. <…> Никакой ад не будет хуже, чем этот „рабочий рай“. Там нет никакой надежды на спасение. То, что большевизм сделал против человечности — грех перед Богом, преступление, которое невозможно понять. Каждый немец, который раньше думал, что большевизм — это достойная идея, и угрожал нам, национал-социалистам, смертью и кровопролитием только за то, что мы не верили в эту чушь, должен стыдиться! Мы были правы! <…>. Каждый, кто наблюдает эту мрачную бедность, понимает, что именно эти большевистские животные хотели принести нам, трудолюбивым, чистым и творческим немцам. Это благословение божье! Как справедливо, что Фюрер призван возглавлять Европу! Беднейшая немецкая деревня — жемчужина по сравнению с этими разрушенными русскими деревнями. <…> Иногда, когда я стою перед тысячами убитых людей, которых мы находим в городах и сёлах, и в многочисленных случаях, когда мы обнаруживаем женщин и детей, вопящих над телами их родных, или когда они просят, чтобы мы освободили их мужей, которых увезли прямо перед тем, как мы пришли, я вижу Фюрера передо мной. Он спас порабощённое и изнасилованное человечество, дав ему снова божественную свободу и благословение достойного существования».

Солдат Райнольд Манке, полевая почта 02 179 — управляющему Отто Клоса в Гамбурге Боррману Дюнаберг [Даугавпилс], 08.08.1941: «Евреи и большевики угнали всех латышей, кого поймали на улицах перед приходом немцев. Они отобрали у них ценности, обливали дома бензином и поджигали. Тем латышам, которые не хотели идти с большевиками, отрезали руки и ноги, вырывали языки и бросали на улице. Они приколачивали гвоздями людей к стенам, даже детей. Это мы видели своими собственными глазами. <…> Немцы вообще, и немецкие солдаты в частности, не мстят беззащитным противникам и даже не мучают их. Наоборот, опасность состоит в том, что немецкое великодушие слишком быстро заставляет нас забыть наше положение победителей, и допустить наше собственное порядочное отношение к врагам: как военным, так и гражданским». <…> Вот почему известия о зверствах, которые наши враги совершали по отношению к немцам или гражданскому населению, находившемуся под их властью, часто встречали с определённым скептицизмом. Человек не может поверить, что другой способен сделать то, чего он сам сделать не в состоянии. Мы помним, как считались преувеличенными рапорты о зверских жестокостях, совершённых поляками против этнических немцев. Но тогда немецкий народ узнал правду».

Солдат Фред Фальнбигль в письме от 17 июля 1941 года так описывает зверства большевиков, творимые во Львове перед приходом германской армии: «Я видел тюрьмы во Львове, и видел вещи, которые меня глубоко потрясли. Здесь были люди с отрезанными ушами и носами и т. п. Они приковывали живых детей гвоздями к стене, подвергая их пыткам. Кровь доходила до лодыжек. Не имело большого значения, были ли они живыми или мёртвыми. Они заливали груды тел бензином и поджигали. Вонь была ужасной. Я видел подобные вещи в Тернополе и Требовле».

Сержант Поль Рубелт, полевая почта №34 539 F — мисс Грете Эггер, Лебринг 71, Steierark, 06.07.1941: «Я был во Львове вчера и видел кровавую баню. Это было чудовищно. Со многих была снята кожа, мужчины были кастрированы, их глаза выколоты, руки или ноги отрублены. Некоторые были прибиты гвоздями к стене, 30—40 человек были замурованы в маленькой комнате и задохнулись. Около 650 человек на этой территории погибли подобным образом. Зловония можно было избежать, только если курить сигарету и держать платок у носа. Большую часть этого сделали евреи. Сейчас им приходится копать могилы. Виновные будут нами расстреляны. Многие уже умерли из-за удушающего зловония. В этом городе они даже вскрывали могилы и оскверняли трупы. Это ужасно. Трудно даже поверить, что подобные люди существуют».

К. Саффнер, военная почта №08 070 — своим товарищам по работе: «Когда мы прибыли, надо Львовом висела серая туча. Зловоние было почти невыносимым. Русские были вытеснены из города после тяжёлой битвы. Двумя часами позже я обнаружил источник этого чудовищного запаха. Большевики и евреи зверски убили 12 000 немцев и украинцев. Я видел беременных женщин, подвешенных за ноги в тюрьме ГПУ. Большевики отрезали носы, уши, глаза, пальцы, руки, кисти рук и ноги. У некоторых были даже вырваны сердца. 300 сирот в возрасте от двух до семнадцати лет были приколоты гвоздями к стене и безжалостно убиты. После того как они закончили пытку, они бросили людей, большая часть из которых была ещё жива, в подвал глубиной три метра, полили их бензином и подожгли. Это было ужасно! Мы не могли поверить, что существуют такие чудовища. <…> В день, когда мы вошли во Львов, выжившие украинцы собрали 2 000 евреев и осуществили месть. <…> Это то, что грозило бы немецкому народу, если бы большевизм достиг нас. Жалобщики и всезнайки, которые ещё есть в Рейхе, должны были это видеть. Тогда они должны бы знать, как выглядит истинный большевизм. Они должны были упасть на колени и благодарить Фюрера за то, что он спас Германию от подобных вещей».

Лейтенант Лоренц Вахтер — Политическому руководителю в Нойнкирхен, 20.08.1941: «Я действительно не могу описать то, что мы видели во Львове. Это намного, намного хуже того, что могли описать немецкие газеты. Это нужно было видеть. Даже зловония от трупов, которое можно было почувствовать на большом расстоянии от тюремных стен, было достаточно, чтобы сделать человека больным. И сама сцена: сотни убитых мужчин, женщин и детей, ужасно изувеченных. У мужчин были выколоты глаза, у священника был вспорот живот, и туда помещено тело убитого младенца. Я мог бы рассказать ещё более страшные вещи, но даже эти меня потрясли».

Только представьте себе состояние немецкого обывателя, читающего про такие зверства!

Как после такой чудовищной нацистской пропагандистской лжи немец должен был относиться к русским, что он мог ждать весной 1945 года от прихода Красной Армии?

Неудивительно, что перед приходом советских войск немцы массово лишали себя жизни. В апреле — мае 1945 года восточные земли Третьего Рейха накрыла волна массовых самоубийств среди военных и гражданского населения.

Военнослужащие стреляли в голову своим сослуживцам из «сострадания», уступая психологическому давлению своих жертв, умолявших избавить их от ужаса советского плена. Офицеры вермахта и SS массово убивали себя из табельного оружия. Гражданские вешались в своих домах и топились в реках, глотали цианистый калий, перерезали вены, стрелялись из охотничьих ружей. Порой родители на тот свет вместе с собой забирали и своих детей. Всех добровольно ушедших из жизни весной 1945 года объединяло чувство безысходности, внушённое гёббельсовской пропагандой.

Согласно вышедшего в 1946 году статистического справочника «Берлин в цифрах», только в столице Рейха добровольно расстались со своей жизнью более 7 тысяч человек. Специалисты утверждают, что эта цифра занижена не менее чем в пять раз.

Самоубийства распространялись как эпидемия. Сработал психологический эффект толпы. Когда окружающие вдруг начинают убивать себя, то собственная решимость свести счёты со своей жизнью у наблюдателя массового суицида усиливается многократно.

В крохотном городке Деммин в Восточной Померании, в котором проживало не более 15 тысяч человек, в период с 30 апреля по 4 мая 1945 года по приблизительным подсчётам свело счёты с жизнью более 3 тысяч горожан, т. е. больше 20 процентов населения города. Запись случаев суицида в Деммине, которую вела дочь кладбищенского садовника, сегодня хранится в городском музее. Жители города использовали бритвы, огнестрельное оружие и верёвку.

Деммин располагался между реками Пене и Толлензе, и после того как отступающие части вермахта взорвали мосты, он превратился в западню. Горожане, почти без исключения, были уверены в том, что после прихода в город Красной Армии их ждёт настоящий ужас. Кто-то прятался и ждал страшной смерти, а кто-то, не дожидаясь мучителей, без долгих раздумий решался на крайние меры, чтобы избавить себя от страшного мучительного конца своей жизни. Жительница города Барбель Шрайнер вспоминала после войны: «Я всё ещё помню реки, красные от крови. Если бы мой брат не остановил маму, она бы утопила нас обоих».

Начитавшись ужасов нацистской пропаганды немецкие солдаты сражались до последнего патрона, а последний патрон оставляли для себя. Нисколько не сомневаясь в правдивости Гёббельса и правоте Гитлера, на смерть шли старики и подростки из фольксштурма.

В последние месяцы войны ежемесячно умирали более трёхсот тысяч немецĸих солдат. Но, в отличие от 1918 года, никакого массового дезертирства солдат с боевых позиций, неподчинения целых воинских подразделений на фронте и народных волнений в тылу не было.

Сопротивление армии до самого конца в совершенно безнадёжной ситуации редко встречается в новейшей истории. Обычно войны закономерно заканчиваются временным перемирием и переговорами, с последующим заключением мирного договора.

Чаще всего, либо политическая элита совершает переворот, свергает правителя или правящую группировку, после чего заключает соглашение с противником, либо власть полностью меняется по причине народного бунта, переросшего в революцию. Так было в России в 1917 году и в Германии в 1918 году.

Население Германии в 1945 году желало окончания войны, но не хотело оккупации страны, в особенности советскими войсками. Борясь из последних сил против врага, даже те немцы, которые испытывали сильнейшую ненависть ĸ нацистскому режиму, в действительности поддерживали его существование до самого конца. Иного выхода они просто не видели.

Солдаты умирали уже не за фюрера и нацистские идеи, а защищая свои семьи, друзей и ради собственного спасения.

В немецкой прессе, по радио и в киножурналах в последние месяцы и недели войны немцам ежедневно рассказывали о массовых преступлениях советских солдат на территории Германии, о многочисленных жертвах среди мирного немецкого населения.

После того как 30 января 1945 года в Балтийском море советской подлодкой под командованием Александра Маринеско был потоплен немецкий круизный лайнер «Вильгельм Густлофф», являвшийся гордостью Третьего рейха, нацистская пропаганда раструбила об этом на весь мир. Из почти 11 тысяч находившихся на борту «Густлоффа» пассажиров по разным оценкам погибли от 7 до 9 тысяч человек, в основном это были раненые и беженцы, среди них около 3 тысяч детей. Эту трагедию весь мир признал военным преступлением, а советское правительство — трагической ошибкой.