Странная

Люди в толпе начинают шуметь и толкаться. Венделина еле удерживается на ногах, и стражник хватает ее за плечо.

— Руби голову! Убей еретичку! — кричат из толпы. Венделине делается дурно. Тлеющие угли отправляют в воздух искры и дым. Глаза застилает пелена, она с трудом различает тонкий силуэт Эмилии. Кто-то сильный и безжалостный стаскивает ее с обгоревшего столба. Та продолжает шептать молитву, будто все происходит не с ней.

— Нет, Эми, нет! — плачет Венделина, не узнавая собственного голоса.

Далеко-далеко, словно в другой вселенной, сквозь крики людей, раздается глухой звук топора, и Венделина, беспомощно ахнув, проваливается в темноту.

* * *

Костер разгорается все ярче и ярче, но Венделина не чувствует ничего, кроме приятного покалывания. Замораживающие чары действуют безотказно. Увидев ее бесподобную магию, профессор Блэр начислила бы Гриффиндору не меньше пятидесяти баллов.

И пусть в нее из толпы летят проклятия, Венделине совсем не страшно. Она заливается смехом, как будто в уличном театре дают комедию с пошлыми шутками карликов.

Какая эта «смерть» по счету? Двадцатая? Или двадцать пятая? Сколько еще ей посчастливится «умирать»? Она верит, что триумф продлится долго. Ведь примерно десять «смертей» назад Венделина приняла решение — свести с ума своих любимых инквизиторов, чтобы отбить у них желание сжигать ее на костре, а вместе с ней и других, таких же красивых и странных. А их в мире магглов не счесть! И пылающие повсюду костры — яркое тому подтверждение.

Чтобы привлечь к себе внимание, Венделина открыто колдует на рынках и площадях. Купив новую волшебную палочку, она превращает воду в вино, накладывает заклятие умножения на серебряные монеты, заставляет жителей ни с того ни с сего петь церковные песнопения и падать без чувств, развлекает ребятишек летающими сладостями, веселыми огоньками и снежинками посреди солнечного июльского дня.

— Ведьма! Держи ее! — кричат вокруг, но Венделина не скрывается от властей. Каждый раз она позволяет себя связать и отвести в святой отдел расследования еретической греховности. Проповедующие аскетизм монахи сменяются важными городскими начальниками, сырые полупустые подземелья — душными, полными грешников темницами, а вопросы, обращенные к Венделине, остаются прежними.

— Кто ты, ведьма? Покайся — и избежишь наказания!

— Венделина Странная! — отвечает она, и тот, кто ведет допрос, нагло плюет ей в лицо.

— Врешь! — шипит он змеей. — У Странной волосы рыжие, как огонь, глаза зеленые, словно изумруды. Она молода и красива, длинные, стройные ноги ее достают до самого ада — любого преподобного с ума сведет. А ты едва ли милее старой жабы.

Венделина усмехается, глядя на свои морщинистые руки. Седые волосы свисают по плечам, тело высохшее и дряблое, как будто вся жизнь ушла из нее. Чем не обличье для ведьмы? И ведь никто не догадывается, что она меняет лица так же часто, как чистокровные волшебники — парадные мантии. Неужто забыли любимые инквизиторы о ее метаморфомагических способностях?

— Сожги меня, милорд! — просит Венделина вкрадчивым голосом. — Уж очень я люблю гореть на костре.

— Назови свое имя, старуха!

— Лакретия Блэк, милорд.

— Будь по-твоему, Лакретия, — ухмыляется святой инквизитор, выталкивая ее прочь. — Любишь гореть — гори!

И вот она снова на костре, сменившая два десятка женских имен и обличий, — по-прежнему горит, не сгорая, под шум неугомонной толпы. Изабель и Камилла, Делла и Гвендолин, Агнесса и Жаклин… Такая разная и всегда одинаковая — Венделина Странная.

— Опять обвела вокруг пальца, ведьма! — кричит обезумевший народ.

— Покайтесь, грешники! — Венделина хохочет в ответ, чувствуя, как замораживающие чары посылают мурашки по раскрасневшейся коже, а через минуту растворяется в дымном, горячем воздухе.

* * *

По ночам к Венделине приходит крыса. Черная, юркая, с крошечными блестящими глазками. Запрыгивает на ноги, цепляясь за одежду, подбирается ближе к лицу и выпрашивает остатки хлеба. Ей все равно, что сегодня Венделина носит лицо сероглазой хмурой вдовы Александры, а завтра будет выглядеть как милая веснушчатая Анна из уэльской таверны. Когда-то в Хогвартсе Венделина с легкостью превращала крыс в чаши для воды. Будь у нее волшебная палочка, она бы с радостью наколдовала еще пару зверьков и напугала своих угрюмых соседок. Но вместо этого Венделина довольствуется тем, что кормит крысу с рук, с любопытством наблюдая за нею. Сидеть в темнице в ожидании приговора такая скука!

Правда, в эту ночь скучать не приходится. В подземелье ярко пылают факелы — подсудимых по очереди выводят на допрос. Стража грозно и пристально осматривает каждую узницу, будто за пазухой у них таятся гремучие змеи. Вот из душных инквизиторских покоев возвращается Камилла — простоволосая дама в легком хитоне, уклонившаяся вместе с семьей в какую-то страшную ересь. Из глаз ее катятся слезы, она шумно вдыхает воздух и дрожащим голосом рассказывает о случившемся.

— Из лондонских тюрем исчезли десятки узников. Куда и как, никто не знает. Ни следа, ни зацепки, будто сквозь землю провалились. Стража проверяет, темницы вверх дном — нет никого, только одежда на полу валяется. И в нашей тюрьме было несколько случаев. Старуха Римма, рябая Молли, девицы Сэймур пропали на прошлой неделе. Власти волосы на головах рвут, разобраться не могут, что за напасть. Говорят, убивает их кто-то, избавляет от грядущих мук, чтобы на кострах не страдали…

— А ты чего ревешь? — прерывает ее Венделина, спугнув наевшуюся хлеба крысу. — Тебя же не убили!

Она широко улыбается, словно Камилла рассказывает смешную историю. В обличье Александры Венделине немного не по себе — слишком она веселая и яркая, чтобы иметь мозолистые руки, серые глаза и жидкие бесцветные волосы.

— Монахи твердят, что это происки еретиков, — всхлипывает Камилла. — Мол, только они так могут, исподтишка, без единой капли крови. Потому и обещают адские муки всем, кого судят за ересь.

— Глупости! — качает головой Венделина. — Какие уж там еретики! Это все темная магия, — она подмигивает Камилле, и стоящие рядом узницы переглядываются. — А уж я ее, поверьте, за несколько миль чую. Темным магам и кровь проливать не нужно. Взмахнул волшебной палочкой — и дело с концом, следов не найдешь.

— А ты-то откуда знаешь? — недоверчиво спрашивает Камилла, окидывая Венделину мрачным взглядом. — Неужто сама ведьма?

— Может, и ведьма, кто разберет, — смеется Венделина, подобрав юбки, и возвращается в свой угол.

— Врешь, — говорит черноглазая Гвен, — ведьмы одна другой красивее, а ты — без слез не взглянешь. Я думаю, это проделки Венделины Странной, той помешанной, что огонь любит. Чтобы лишний раз на костре сгореть, она готова весь город со свету сжить. Поймать ее невозможно, лица, как маски, меняет. Собственными глазами видела. Взошла на помост седовласой старухой, а как костер подожгли, обернулась рыжей девицей, а потом и вовсе растаяла в воздухе, подобно туману.

— Говорят, у этой странной даже волшебной палочки нет, — тихо замечает из угла Венделина. Черная крыса возвращается и, невзирая на гомон и суету, заползает к ней в широкий подол.

— Зачем она ей? — вскидывает заросшие брови Гвен. — Венделина и без палочки повелевает огнем — аж мурашки по коже. А хохочет так, словно бесы в аду веселятся.

В этот момент в темнице появляется стражник. Он возвращает с допроса шмыгающую носом деву, уличенную в блуде, и устремляет взор в сторону Венделины.

— Эй, ты, сероглазая! Твоя очередь!

Большой крест на груди монаха серебрится в свете свечей. Откуда-то сквозит, отчего огоньки жалко трепещут. Венделина не сводит с них глаз.

— Покайся, Александра, облегчи душу! — лениво шевелит губами монах; нескончаемая вереница узников ему давно наскучила. — Откажись от волшебных чар!

Венделина расплывается в улыбке, мотая нечесаной головой.

— Какие чары, святой отец! В темнице тоска смертная! Одно развлечение — крысы.

— А на рынке что вытворяла, когда тебя взяли под стражу? Разве не помнишь?

— Как не помнить!

— Колдовала?

— Ваша правда, святой отец, колдовала, — соглашается Венделина. — Вы бы видели, как смеялись торговцы, когда из гусиных яиц под воздействием чар вылупились котята.

— Ты смущаешь народ, ведьма! — резко изменившись в лице, выкрикивает монах. Он встает из-за стола и, подняв глаза на распятие, начинает молиться.

Венделина растерянно разводит руками.

— Что поделать, — восклицает она, — если я магию лучше самой себя знаю!

— Так, может, ты и убийцу, что узников на тот свет отправляет, знаешь?

Монах снова садится за стол, сцепив руки на животе. На его лице застывает ожидание, а в глазах отражается пламя свечи. Свеча изливается воском, похожим на жгучие слезы страдальцев.

— Знаю.

— А мне расскажешь?

— Расскажу, святой отец, — Венделина делает шаг вперед, подальше от могучих стражников, стоящих позади, и внезапно переходит на шепот. — Только сделай одолжение. Сожги меня на костре!

— Ты что, спятила? — распахивает глаза монах. — Или на Венделину Странную насмотрелась? Целый город с ума свела эта ведьма. Теперь кого ни приведут ко мне из ваших — все огня желают сильнее свободы.

— Так люблю гореть на костре! — признается Венделина, просияв улыбкой.

— За этим дело не станет. Говори, кто узников убил!

Лицо монаха становится суровым. Кажется, еще немного — и отправит в пыточную, откуда редко кто живым возвращается.

— Так я и убила, святой отец. Я. Венделина Странная. Ведьма из Уэльса.

Щеки монаха покрываются красными пятнами. Пламя свечи тревожно моргает, делая взгляд инквизитора еще более зловещим.

— Зачем убила?! — задыхаясь, спрашивает он.

— Пожалела несчастных, — отвечает Венделина, и ее глаза наполняются слезами. В облике хмурой Александры плакать намного легче, — избавила от огня. Все их костры себе забрала! Сорок шесть раз горела — и еще хочу. А узники те в лучшем мире, святой отец, не волнуйся. Там нет ни боли, ни страха — один покой. Магия, что ты так не любишь, творит чудеса. Навела я на них чары, и уснули они мертвым сном.

Венделина замолкает и смотрит монаху в глаза. На лбу у него блестят капли пота. Повисшая пауза длится вечность, словно им обоим отрезали языки.

— Чем докажешь, что ты Венделина Странная? — с трудом выговаривает монах, вцепившись пальцами в серебряный крест.

Венделина не отвечает. Она лишь подходит ближе к его столу и, тряхнув волосами Александры, начинает превращаться. Загрубевшие, почти мужские руки постепенно становятся тоньше и нежнее, круглый нос заостряется, на плечи вместо жидких прядей падают тяжелые рыжие кудри, а вместо серых глаз теперь сияют колдовские зеленые. Вернув себе прежний облик, Венделина подмигивает монаху и разражается оглушительным смехом.

— Вон! — кричит он ей вслед, пока стража тащит ее в темницу по узким коридорам мрачного замка, продрогшего от сквозняков.

* * *

Безжалостный приговор взмывает в небо гордо парящей птицей.

— Венделина по прозвищу Странная, вы обвиняетесь в колдовстве и убийстве сорока человек!