Учёный

Сергей

Вскоре очухаться может, быстрее

Надо заканчивать. Дышит ещё?

Влажная, гладкая кожа приятна

Прикосновению пальцев и губ,

Но и не более, просто ошмёток

Тёплого мяса, пригодного только

Для мимолётного им наслаждения.

Пусть полежит, не расшиблась и ладно,

Нет синяков, отряхнётся и дальше

Смело пойдёт как ни в чём не бывало.

Бабы похожи в своём лицемерии,

Цену себе набивают, пытаясь

Выглядеть лучше, на самом же деле

Каждая фору способна мужчине

Дать в извращённости сходных мотивов.

Вовсе не зря все религии хором

Ставят их ниже любого из нас.

В сущности, сделал Ирине услугу,

Если начнёт зарываться, как мать,

Быстро моё наставление вспомнит

И отступится, иначе ведь станет

Ровно такой одинокой и старой

Гнусной каргой, презираемой всеми,

Всюду гонимою, и обречённой

Сдохнуть в ничтожестве и нищете.

Будет она на задворках общины

Лишь побираться пугливо до смерти,

Ибо не терпит людское бахвальство

Тех, кто за жизни чужие скупает

Тёплый комфорт и не делится им.

Вспомнил её, и она появилась,

Возится будто старуха в дверях,

Скоро войдёт и увидит картину.

Олеся Вячеславовна

Где моя дочка?

Сергей

На кухне лежит.

Олеся Вячеславовна

Господи боже, ты что натворил?!

Сергей

Что? Материнский проснулся инстинкт?

Стоило раньше подумать об Ире,

Ты виновата во всём, что случилось.

Олеся Вячеславовна

Дочка, родная, опомнись! Водой

Лобик смочу. Ах, горячий какой.

Вот хорошо, вот и славно, очнулась,

Глазки открыла. Садись. Нет, постой.

Лучше мы в комнату вместе пройдём,

Скорую вызовем…

Сергей

Я запрещаю!

Олеся Вячеславовна

Ты бы заткнулся, спесивый урод!

Скрыть преступление хочешь всерьёз?

В скотстве младенческом ты смехотворен,

Нечеловек. Отпусти иль ножом

В шею получишь. Тебе бы то стало

Сущим спасением пусть и на время.

Знаешь, что в тюрьмах с насильником будет?

Вы посмотрите, и эта зверушка

Несколько ранее предполагала

Стать титулованным, видным учёным,

На уважение претендовала.

Милая, так хорошо? Обопрись

Мне на плечо, потихоньку ступай

И не смотри на сие существо.

Сергей

От существа же и слышу. И, кстати,

Я не убийца, как ты.

Олеся Вячеславовна

Наплевать

Всем на меня. Вот Ирина безвинна.

Ты навредил беззащитному, доброму,

Самому лучшему здесь человеку.

Богом клянусь, ты за это заплатишь.

Сергей

Я заплачу? Я плохого не делал.

Олеся Вячеславовна

Это, по-твоему, так, баловство?

Сергей

Может, она захотела такого

Для остроты молодых ощущений,

Перестарался я только немного.

Ирина

Я не хотела, всё время твердила

«Нет», но насилие ты применил.

Олеся Вячеславовна

Да никакому нормальному парню

В голову мысли такой не пришло,

Прелюбодействовать вместе с сестрой.

Сергей

Сводной сестрою, а, может, и вовсе

Мне не сестрой.

Олеся Вячеславовна

Не надейся, отец

Общий у вас, поручусь без сомнений.

Дважды преступником, перед природой

И пред людьми, ты являешься.

Сергей

Богу

Я за деяния лишь отвечаю.

Олеся Вячеславовна

Всем безразлично, какое судейство

Мразь избирает. Ответишь с лихвою

Ты пред законами за злодеяние,

Кровью отплатишь за эту обиду,

В камере сгинешь иль будешь убитым

Для справедливости восстановления

Сбродом таким же, каким оказался.

Всем вам подобным не должно рождаться,

Вы лишь ненужный, озлобленный шлак.

Что? Побежал? Ты хоть принял бы с честью

Этот удар. Всё равно ведь найдут.

Сцена энтропийная

Прозоров

Сколько же раз зарекался себе

Под алкоголем бесед не вести?

Или не лучший он друг, не ближайший?

Если же так, почему неспокоен?

Если не так, я совсем одинокий.

В собственных летах и с опытом прошлым

Должен я менее быть осторожен.

Экое диво, побыть откровенным

С другом старинным! При этом всё гложет

Сердце немое и склизкое чувство

Будто неряхой прослыл, опозорясь

На людях прошлым своим разговором.

Истину в них ожидать бесполезно,

Правда, никто и не ждёт откровений,

Лишь полусуть и налёт опьянелый,

Что остаётся всегда не потребен,

Нагромождая слова торопливо,

Их оброняя в бесплодную почву

Праздного разума в власти дурмана.

Именно праздность меня удручает,

Животрепещущих тем обсуждение

Без нахождения их результата,

Лишь щекотание нервов, иль хуже –

Поползновенье себе приурочить

Ценность, которой предмет обладает,

Столь обсуждаемый в суетном чаде.

Сплетничать под алкоголь о явлениях,

Коими брезгует трезвый рассудок,

Видимо, столь же позорное действо,

Сколько и прочий отъявленный спорт:

Сброду – политика, цены, религия,

Ну и, конечно, «за жизнь» болтовня;

Нам же – наука об общих явлениях,

Иль философия, то есть похожий

На разговоры «за жизнь» разговор.

А не ищу ли себе оправданий?

Быть откровенным привык с Городецким.

Сколько ему извинил откровений,

Непреднамеренно сделанных мной,

Кои смертельной обидой бы стали

Для человека со слабой душой,

Не сосчитать, но не в этом и суть.

Я не увидел ни разу намёка

На пробуждение воображенья,

Также ни разу не думал, что впору

Мненье его хоть о чём-то спросить.

Впрочем, заврался. Коль скоро не может

Воображением он обладать,

Значит и сущность ему не понять,

Только лишь форму. Тогда извращать

Он содержанье любое способен

В собственном разуме, вплоть до предания

Оному значимость ровно обратную

Той, что имелась в виду изначально.

Может, поэтому он повторяет

С маниакальным упорством слова,

Что лицемеров, приставших к науке,

Всех паразитов на теле её

Нам надлежит убивать беспощадно.

Есть ли такие? Конечно, не мало.

Жалкие, правда, сие существа,

Паче в предметах, что требуют мысли,

Только в истории, социологии

И психологии – в чём же ещё? –

Да, в философии и биологии,

И в экономике – нет, не наука

Это отнюдь – вот, пожалуй, и всё, –

В них лишь встречаются те проходимцы,

Что научились, где надо, вставлять

Нужные власти пустые слова,

Чем и привыкли всегда получать

Те преимущества, кои дарует

Лёгкость вранья пред мучительной правдой.

Стоит за это их гнать из науки?

Да, несомненно, и нынче, и впредь.

Но почему же единственно смерть

Может решением стать для бездарных?

Сила за ними есть власть предержащих,

Главных невежд, что невежд поскромнее

Держат с их помощью в рабстве свободном.

Как же всё это старо и банально!

Лица меняются, суть остаётся,

Каждое мнит поколение, будто

Первым оно осознало, что людям

Можно продать иллюзорные блага

За осязаемый труд их земной.

Впрочем, прогресс налицо, шарлатаны

С древних времён содержали жрецов

В качестве средства взнуздания массы.

Роли такой избегала наука

До Просвещенья, его суета

Будто поверхностность ей предала,

Всё упростив, переврав и стреножив,

И понесла под знамёнами оной

Лживость своих «деревянных» речей

С темой естественных прав и свободы

Прямо по трупам разумных идей,

Вызваши этим у грязной толпы

Не озарение, большее чванство.

Пусть же тогда неизбежной казалась

Эта цена за господство науки,

За инструменты, которые нужно

Ей для развития заполучить,

Тем же, однако, и путь был проложен

Для разложенья, в неё проникали

Спесь и невежество, начали в спорах

Нечистоплотно к народу взывать

И апеллировать к ценностям высшим,

Коих никто никогда не видал.

Что же дивиться, воспрянула тут же

Духом религия, бывшая первой

В манипуляциях нищих умами.

(звонок в дверь)

Кто же так поздно меня беспокоить

Может в обычный, не праздничный день?

Видимо, Пётр сегодня желает

Договорить, что не сказано им.

Это он зря, разговоры такие

Вечно кончаются глупым ничем.

(открывает дверь)

Кто вы такой? Не могу разобрать.

Может, сосед? Никогда не встречал

Вас у подъезда, на лестнице, в лифте,

Сколько довольствуюсь этой квартирой.

Гринберг

В определённом, однако, лишь роде

Я вам в соседи могу занестись.

Вы извините за поздний визит.

Можно войти?

Прозоров

Да, конечно, входите.

Гринберг

Поняли вы, что знакомы друг с другом,

Но напрямую бесед не вели.

Пусть я и личность, известная многим

В узких кругах, в кабинетах всю жизнь

Тихо провёл, досягаемых взору

Только когорты особых людей.

Гринберг Семён я Арнольдович. Может,

Слышали что о персоне моей?

Друг я покойного Юры Шатохина,

Интересуюсь порою судьбой

Сына Сергея его, непутёвого,

Как человек, не пропащий ещё.

Прозоров

Вы извините моё удивление,

Но посещение в позднее время,

Ваши лета и общественный статус

Не уместятся в моей голове.

Гринберг

Видно, пьяны вы, что вовсе неплохо,

Это позволит нам честными быть,

Я предварительно тоже подвыпил.

Нет, никаких оправданий не надо,

Вместе ли с кем-то иль наедине

Жидкость вы эту сейчас принимали,

Мне безразлично, и нашего дела

Это касается ровно никак,

Думать я хуже о вас не намерен.

Прозоров

Нет никакой затруднительной тайны.

С старым мы другом и ректором вуза,

Небезызвестного вам, иногда,

Возраст забывши, себе позволяем

Суетный спор за бокалом вина.

Гринберг

Счастливы те, кто способен на дружбу,

Но не счастливее тех, кто любил.

Я заприметил, что вы одиноки

В уединённом жилище своём.

Видно, прервал я раздумия ваши

Или собрались к отходу ко сну,

Смотритесь очень растерянно. Впрочем,

Не беспокойтесь, я скоро уйду.

Прозоров

Да, вы прервали мои размышления,

Я переваривал давешний спор,

Но, несмотря на своё состояние,

Не собираюсь я вскоре уснуть.

Правда, не главное это. Сегодня

Я наобщался довольно и больше

Слов не хочу говорить никому.

Вы согласитесь, быть вежливым трудно

В светской беседе с хмельной головой.