Иоаннида, или О Ливийской войне

Действуя по приказу главнокомандующего, трибун Цецилид[116] отправился на разведку позиции врага в сопровождении резвых всадников, ценивших его за выдающуюся храбрость. Стать этого человека [давно] привлекла внимание полководца, ибо, убивая врага, он был не менее сильным, чем Геракл. Он был быстр на ногу, внушал страх необыкновенной силой и был мудр в совете. Даже когда упорные мавританские племена перекрыли все подходы к своим позициям, он показал себя наилучшим образом, круша тех диких людей снова и снова во главе остроглазых воинов. Илагуаны падали перед этим человеком и трепетали в битве с ним, и фрексы трепетали, и задыхающиеся наффуры тоже. Да, даже тиран вандальского народа боялся его[117]. Наш добрый господин и главнокомандующий был чрезвычайно восхищен этим храбрым героем, ибо часто видел его в бою среди своих людей, и действительно, [именно] из его рук он часто получал пленных бунтовщиков в предыдущих схватках. Римские воины хорошо знали отважные дела этого человека и сами радовались его великим победам. Итак, он отправился туда, куда был послан.

Теперь отряды негодяев владели полями вокруг Юнки, около моря. Они неосторожно бродили по окрестностям, поджигая все плантации факелами. Но Цецилид под покровом ночной темноты занял потайные убежища и затем прямо через толщу [войск] врага быстро подъехал к стенам переполошенного города. Такова была его уверенность в собственном мече. И вот я пою о вещах известных. Это воин не побоялся столкнуться с великой опасностью и преодолеть [ее] ради отчизны. И он смог исполнить приказы начальника и преодолеть сильную борьбу, последовавшую за этим заданием. Он вошел в ворота и исследовал тайные вражьи места. Он обошел рвы, тщательно осматривая каждое их ответвление, – благо они были пусты, а [враги] отдыхали. Он вернулся с патрулирования к своим товарищам и затем пошел на поиски великого командующего. Этот человек только что бесстрашно проскользнул через бесчисленные разбойные отряды и теперь, когда оглянулся назад и увидел очень вдали шатры мармаридов, понял, что его люди уже вне опасности от дикого племени, но враг все еще повсюду разоряет земли. От этого дух его возмутился, и он начал такую речь, [обращаясь] к спутникам: «Если мы доставим командиру одни лишь слова, много пользы от них не будет, ибо мы должны признаться, что имеем информацию только о рвах и прилегающих к ним местностях. А вот разузнать планы этих людей и поведать о них главнокомандующему – вот это было бы истинное исполнение задания, служащее великой пользе латинской державы. Сейчас [удачное для нашей затеи] время, товарищи. Давайте, пока представился случай, схватим у врагов несколько «языков», вот они и выдадут все замыслы Карказана нашему полководцу». И вот смотрите – как только он закончил говорить, вражеский воин Варинн[118], сам в прошлом – [воплощенный] ужас, наткнулся на трибуна вместе с отрядом последователей. Это человек был одет в украшенный перьями боевой наряд, однако его не следует путать с человеком, которого могучий Соломон зарубил в более ранней битве, хотя истинно то, что оба воина явились на войну, будучи отмеченными общей для туземцев грубостью, а также близким родством. Когда Либерат выглянул и увидел, что к нему приближается туземец с поднятым оружием, без сомнения, с намерением вступить в бой, он первым помчался в атаку на конный отряд [Варинна]. Могучим копьем он пробил грудь Веумана и, обнажив меч, добавил в число убитых Мардзина и черных Ламалдана и Зейю. Он поразил храбрых Тилифана и Бурканту, Натуна и Сардзуна, Тилиана и меченосца Никана и для компании им копьем отправил в мир теней наводящего страх Мазана и Декстера. Петр пронзил копьем отважного Тарафана и, когда Яммада напал с мечом на Петра, когда тот бился [с Тарафаном], Петр тем не менее схватил его и зарубил мечом – рассек вены и разрубил ему голову. Стефан зарубил Алтифана, а Тарах своим мечом – Югурту. Приск убил Мурифера, Карос – Иелидезана и Сильвий – Дзембра. Георгий пустил кровь Аспуру, пронзив ему пах единым ударом копья.

Понесшая поражение фаланга мавров повернула спины в бегстве, и торжествующие [римские] воины и их быстрый трибун преследовали их. Толстое облако пыли поднялось к небу от их бега, тяжелые копыта коней гремели повсюду громом, и равнина была устлана перемешанным ими песком. Обе стороны гнали вовсю, снова и снова ударяя в бока своих коней шпорами. За их отрядами вилась пыль и отмечала их путь. Так же и ветер, вырываясь из своей тюрьмы[119], крутит крошечные зерна песка. Затем поглощенный северный ветер, освободившись из скифской камеры, ярится над равниной. Ужасный вихрь летит перед ним, изгибаемый силой южного ветра и, ведомый по кругу, вспенивает море и вскапывает землю.

Теперь наши воины, дав выход бешенству битвы, преследовали бегущие по полям отряды врагов, рассеивая их и рубя на траву теплыми [от крови] клинками. Однако сам трибун не поддался этому побуждению и не принял участия в избиении. Вместо этого он [буквально] летал взад-вперед на быстром коне, пытаясь захватить врага живьем. Выставив копье тупым концом вперед, он наносил удары по их членам и сбрасывал их высокие тела на землю. Так он набрал четырех мавров, захватив их, и связал. Связывая им руки запутанными узлами, он нарочно оставил этим людям жизни, ибо намеревался [заставить] их рассказать свои тайны великому полководцу и собственными языками выдать то, что доселе было сокрыто. Он храбро схватил Варинна за волосы и [просто] сдернул его с его лошади. Несчастный насамон затрепетал, вися на его правой руке, но наш воин скоро его отпустил, сбросив на землю. Затем [трибун] ловко соскочил с коня, пал врагу на дикую грудь, затем заломил ему руки за спину и связал крепкими узлами. Так дикий Варинн вместе с сотоварищами был отведен со связанными за спиной руками. Вскоре он был уже у ног главнокомандующего, уперев взор в землю. Масса римлян сбежалась, чтобы взглянуть на него, и даже вожди массилов присоединились к ним, желая узнать, как обстоят дела и насколько он окажется верным [своим]. Когда одолевшему его Цецилиду было приказано рассказать обо всем, он сказал: «Подчиняясь твоим великим распоряжениям, величайший из вождей, и с Христом как моим соратником в битве, я проехал через самое сердце вражеских сил и обозрел проклятый лагерь, который эти люди разбили на несчастных полях Юнки. Я проник в перепуганный город, [битком] набитый [людьми, бежавшими] от войны, и разделил их горе. Там, к моему удивлению, я узрел великие чудеса, ибо жилища их стояли открытыми, не защищенными никакими укреплениями, а только лишь помощью Божией. Не [крепостные] башни защищают их дома, [зато] у них [декоративные] башенки на высоких пиках крыш. Единственный священник успокаивает людей единственно силой слова, и таким образом небесная благодать почиет на их простых умах. Этот человек воистину способен укрощать хищных львов и успокаивать словами яростных зверей. Воистину ими умягчаются сердца волков, так что они воздерживаются от причинения зла нежным агнцам голодными челюстями. Священник вообще настоятельно просит тебя организовать быстрое преследование, ибо он уверен, что дело римлян восторжествует, если ты прибудешь. Одна вещь определенна: он никогда не перестанет возносить слезные молитвы за твоих людей, за их оружие и за силы латинян, и он беспрестанно просит Всемогущего сокрушить врагов и Своей властью сделать гордых униженными. Когда я удалился [оттуда], я с великими усилиями захватил этих вот повстанцев, и они выдадут тебе все злые тайны их народа и пункт за пунктом расскажут тебе об их намерениях».

Трибун закончил описывать совершенный им подвиг, но полководец еще какое-то время продолжал смотреть вниз на пленников свирепым взглядом. Затем он злобно сказал: «Скажите, негодяи, что вы намеревались сделать? Какой зловещий жребий заставил вас вернуться сюда[120], через поля Ливии, чтоб снова разжечь войну, пойти недозволенным путем обычного для вас разорения, опустошать дома карфагенян и латинян? Карказан думает, что он победил? Час назначен, когда Бог подчинит его в войне, в которой римский народ увидит, как он попадет в плен и будет закован в цепи. До звука трубы поведайте нам, что за ужас обратил ваши сердца к изменнической битве, спровоцировал вас на вину и [возбудил] в вашем народе предательские инстинкты».

Тогда [украшенный] перьями насамон ответил: «Твое суровое повеление вынуждает меня признаться во всем. Твои слова могут угрожать мне смертью, которую я заслуживаю, но я все это включу в свой рассказ. Храбрый Карказан – вождь нашего войска. В его правлении лежит и всегда пребудет величайшая надежда нашей державы. Об этом нашим племенам возвестил пророчествующий Аммон, даруя маврам долины Бизацены по праву войны и дозволяя Карказану пройти средь ливийцев в гордом триумфе и вернуть миру мир. С этими [вот] словами Беллона, демоница войны Аммона, повела эти бесчисленные племена в новое нашествие на ваши земли[121]. Воистину волей нашего вождя было встретиться с тобой в бою, но твой враг, сын Гуенфана, изменил его намерения и отложил нападение того героя, отвратив его от войны советом, который действительно оказался для тебя смертельно [опасным]. Ты видишь, эти люди, которых ты видишь, как ты полагаешь, бегущими, на самом деле движимы не горьким ужасом, они не боятся, хоть и были биты. Они [осуществили] это притворное бегство для того, чтобы голод измотал твое войско, – вот так коварно они придумали доставить тебе бедствия. Ни на миг не верь, что наши племена побегут, – нет, ни в коем случае, даже если сам император придет сюда, опустошив целый мир, забрав все его (т.е. мира) средства для борьбы с нами. Хоть он владеет скипетром императора римского народа и прошел все Пуническое государство как победитель в отчаянной войне, даже Максимиан не был способен состязаться в битве с этими людьми[122]. Но теперь, когда Аммон дарует нам успех в войне своими недвусмысленными ответами, ты [действительно] полагаешь, что лагуатаны бежали от тебя или подчинятся тебе? Это то, чего тебе хотелось бы в твоем горьком упрямстве, мой добрый командующий, но твоим судьбам такое не суждено».

Полагая ненужным, чтоб этот безумец и далее вел свои бредовые речи, Иоанн велел ему замолчать, сказав: «Да, я надеюсь, что вы действительно [навеки] овладеете этими полями, – здесь будут ваши могилы!» С этими словами он приказал вбить пять деревянных колов и сухо приказал насадить приговоренных на эти столпы. Помощники быстро исполнили его распоряжения[123].