Иоаннида, или О Ливийской войне

Присоединяясь к командирам, он сказал: «Храбрый Пуцинтул, поспеши со своими отрядами и знаменами [туда], где воздвиг знамена храбрый Куцина. И ты тоже, могучий Гейзирит, веди отряды союзников вместе с этим человеком, ибо достойное дело – оказать помощь тем, кто пребыл верным. Но ты, Синдуит, немедленно собери воинов и присоединись к римским отрядам там, где поставил людей и знаки храбрый Ифиздайя. Рядом с тобой станет яростный Фронимут, и он поможет твоим войскам и знаменам». Он отдал эти приказы своим людям, и каждый воин последовал строем за своими знаменами через равнины для атаки.

(ст. 380—471)

Отряды врага быстро нападали со всех сторон. С громки криком армия мармаридов со щитами в руках заняла равнину. Они отвели руки назад и, размахивая копьями, выбирали себе цель, чтобы метнуть их. Там были Забея и Брутен, за которыми следовала еще тысяча вождей. В тот момент густая масса копий заслонила небо. Римляне, чтоб не дать себя ранить, прикрылись щитами, и доспехи воинов стонали от [такого] нападения. Несмотря на большое количество оружия, брошенного разъяренным врагом, ни одно копье не окрасилось римской кровью.

Храбрейший из всех, Иоанн первым вступил в бой. Размахивая копьем, он вломился в середину вражеского войска и, когда к нему повернулся Сасфи, поразил копьем его впалую грудь. Герой свалил его с лошади, [тот] упал, и широкая рана извергла из себя поток крови, пролившийся на сухой песок. Быстро продвигаясь, полководец преследовал Ифната и, когда тот повернулся, чтобы бежать, ударил его копьем сзади в то самое место, где позвоночник всадника собирает воедино могучими узлами его закругленные ребра. Пока вражеский воин какое-то время лихорадочно хватался за застрявшее в его костях копье, чтобы извлечь его, смотрите, как надменный Мирмидон приблизился и прицелился в Иоанна дрожащим оружием. Полководец, однако, схватил копье умирающего и метнул его со всей силы. Он пронзил середину груди врага и пробил его сердце только что подобранным оружием. Затем высокий герой огромным копьем сразил Таменея и сбросил его с лошади. Орудуя теперь мечом, он отсек Нарту левую руку вместе со щитом. Тем же клинком он рассек глотку Самаска, разрубил шею Филета и пронзил пах Палма. Он ударил в лицо Каламея, сталью сокрушив ему зубы и отрубив нос и щеки. Члены пали на землю, и поля застонали от веса, когда упал и сам этот человек. Недалеко оттуда [Иоанн] встретил Анка, который вызвал его на поединок, и ударил его дротиком. Как только он упал, Иоанн горячим мечом разрубил грудь Манта и с рычанием со всей силы насквозь пробил копьем бока Мастумана. Пикой распластал он на земле Салпина и, наклонившись с седла, нанес врагу смертельный удар. Высокой струей брызнула кровь из его черного тела и увлажнила вокруг него теплый песок. Затем герой преследовал Алтисерана, все быстрее и быстрее, [наконец,] наехал на него и пригвоздил копьем к земле. Он убил Каггуна, Танина и Алтифатана и погрузил свой меч по рукоять в грудь Анеста. Клинком он рассек горло Аутуфадина и настиг дротиком надменного Онтисирана. Своим мечом он снес голову Канапа и негнущейся сталью уложил на траву Тубиана. Так он теснил армию насамонских негодяев, и римские всадники, их храбрые начальники и телохранители полководца преследовали их. Посреди них сам их главнокомандующий мчался галопом, а его люди атаковали колонну мармаридов, бегущую через поля, обращая их в смешение, рубя в куски их тела и усиливая погоню.

Ранее вытесненный с того участка боя, насамон[ский вождь] вернулся. Он перегруппировал отряды и повел их клином туда, где Куцина выставлял союзные знамена перед своими пестрыми отрядами. Когда Куцина готовился встретить его, он обратился к войскам со следующими словами поддержки: «Идите, римские товарищи и верные нам люди, покажите храбрость ваших душ, свои мощь и верность. Стойте крепко против угроз этих лагуатанов и не дайте врагу устрашить вас при приближении. Смотрите, как Иоанн разбил их и теперь незамедлительно привел свои знамена в движение. Проторите себе путь через позиции врага, и, когда [Иоанн] подойдет, он похвалит тех, кто оказался храбр и верен державе. Доблесть человека [всегда становится] известной, и какова же будет похвала вам, люди мои, когда вы заслужите одобрение в глазах командующего!» Таким вот образом Куцина воспламенил колеблющиеся умы и повел войска союзников на бой, сея в них семена гнева. Умами [его] людей овладела жажда похвалы, и на равнину бросилось храброе римское войско – мавританская кавалерия бок о бок с латинянами. Вождь Куцина в сильном возбуждении в самом центре атаки своих воинов галопом врубился в плотные отряды врагов, а храбрые командиры вели на врагов латинян. Они встретили атаку насамонов привычным для себя образом, выставив копья и приготовившись метнуть дротики. В этот момент передовые отряды сошлись в борьбе, и их крик достиг неба. В тот же миг пыль наполнила воздух, застив свет дня, и сам воздух оказался затемнен тучей пущенных [метательных] снарядов – крылатая сталь слетала с тетив, и своим путем туча за тучей летели копья, поражая одни людей, другие – землю. С обеих сторон племена наносили и получали удары, ибо мармариды теснили [врагов] с великой доблестью, и только великая надежда на прибытие командующего облегчало беспокойство вождя, его телохранителей и воинов.

Когда наш главнокомандующий Иоанн узнал из быстро доставленного ему доклада, что верного Куцину сильно теснят на его участке боя и что он изнемогает под тяжелым натиском вражеского оружия, [Иоанн] возжег у людей желание выступить против врага следующими словами: «Римская империя признает все народы, которые верны и подчиняются ей, и рассматривает их как латинских граждан. Благодаря верности союзникам, она подчинила себе весь мир (и это всеми было признано), стойко принося облегчение униженным и унижая бунтующих. Куцина, совершенно преданный нашему делу, в гуще борьбы, но не уверен в победе. Если врагу не удастся одолеть его, наша слава останется в веках. Сделайте же сейчас видимыми верность, мощь и стойкость Рима! Вперед, воины мои, и в этом страшном кризисе войны облегчите своей помощью положение этого человека, поразите эти гордые племена и, товарищи мои, спасите тех, кто полагается на вас».

(ст. 47—533)

Так он сказал, выдвигая свои знамена, и армия бросилась в наступление. К тому времени верное мавританское войско отступало через равнину, а лагуатаны предвкушали победу. Их отряды побеждали, а Пуцинтул, Куцина и Гейзирит отходили. Затем внезапно они увидела позади себя знамена приближавшегося к ним Иоанна. При этом зрелище они воспряли духом, повернули гибкие шеи коней, вновь обрели храбрость и галопом помчались в бой.

Свирепый Пуцинтул в дикой ярости обрушился на наступающего врага, проскакав галопом, и первым прорубился сквозь их ряды. Он уложил Имастана, нанеся ему глубокую рану. Он поразил мечом храброго Нифатена, разрубил дикарскую шею черного Мамона и, оказавшись лицом к лицу со своим врагом Иртом, рассек ему голову сталью, так что кровь [этого] человека, смешавшись со вспоротыми мозгами, потекла по его членам. Приблизившись к следующему поединщику, Аманту, он [сбоку] проткнул крепким оружием ему глотку, нанеся фатальную рану и порушив выход его голоса. Тогда кровь потекла изо рта [этого] человека и, когда оружие было извлечено, захлестала из обеих ран. Вожди ифураков увидели его, яростного, с некоторого расстояния, когда он как раз рубился в гуще их людей, и тогда они сформировали фалангу, объединив вместе много тысяч людей, и каждый из них угрожал [нашему] воину копьем. Он принял удары копий щитом. Не страшась ран и уверенный в своей мощи, он [ранее] отказался надеть доспехи на грудь. Но теперь, когда густой рой дротиков полетел в него, увы, великодушный командир пал, получив под грудь смертельное лезвие. Не сломленный даже столь серьезной раной, он ободрял и воодушевлял своих товарищей: «Победа, сограждане, остается за вами! Бейтесь, мужи, и пусть эти гнусные племена станут мне погребальным приношением! Если вы одолеете врага – даже тогда я стану очевидцем этого, обрету более великую жизнь и сделаю лагуатанские племена частью моего триумфа, когда я возрадуюсь среди теней! Но высокостенный Карфаген с воротами меж башен примет вас с великим триумфом, пребывающий в безопасности и лишившийся всего лишь одного человека». Говоря так, он упал от [полученной] раны, и его сотоварищи подняли его, все еще веселящегося сердцем, и отнесли в их лагерь. И так этот сотоварищ Дециев[136] отошел в мир теней, счастливый своей смертью. После войны его имя всегда будет благословенно, а его гибель будут помнить в грядущих веках, когда наши потомки будут читать об этих кровопролитных войнах.

Римская конница по приказу командира разъезжала по вражеским позициям, приводя в смешение его мрачные ряды. Поскольку фланг врага поддался, римляне спустили свистящие стрелы с натянутых тетив, и их полет напоминал тучи, разродившиеся плотным градом, побивающим урожай на широких пашнях. Высокий колос падает под бешеным натиском бури, зеленый росток более не приносит плод, и даже толстое дерево не может защитить нежные ветви с помощью листвы. Так же точно и ужасные стрелы, слетая с тетив, летели и наносили неизбежные раны, ибо ни одна из них не упала без пролития крови, ни одна оперенная стрела не упала на землю, не причинив вреда. Вот храбрые лошади туземцев и сами стоявшие в плотном строю враги падали наземь, и каждое лезвие было красным от крови массилов. Римский отряд, вооруженный дротиками, вступил в дело следующим, и его командиры раскидывали в бойне тела по всей длине и ширине поля боя, отчего воинственный дух римлян воспарял еще выше. Да, оружие наших воинов стало горячим, вся римская сталь покрылось мавританской кровью, ибо их собственное горе служило стрекалом их ярости. Кто может словами описать бесчисленные горькие смерти, настигшие их вождей на бранном поле, разнообразные исходы жизни, принесшие кому-то смерть, кому-то плен? Кто может перечислить имена тех, кого наш полководец храбро зарубил, равно как и простых воинов-мармаридов, павших безымянными и безвестными? Тем не менее я в своей поэме отмечу кое-кого, о ком сообщил долетевший от врагов слух.

(ст. 534—566)

Иоанн, как всегда, могучий в своем вооружении, увидел, что враг перекрывает ему путь, врубился в плотные ряды врага и прорубил себе путь смертоносным клинком через отряды повстанцев. Он был похож на человека, собирающего урожай, – он ждет времени, когда урожай его созреет, и затем жнет его острым серпом. Сначала он левой рукой сжимает стебли с их нежными колосьями, а правой срезает их; затем, довольный урожаем, он связывает бесчисленные снопы крепкой веревкой по всему протяжению поля. Вот так и обитатель Сирта Алтилима был повержен раной, нанесенной полководцем, упав на траву с рассеченной шеей. Затем увенчанный плюмажем Алакандза наехал на своего могучего врага, размахивая копьем и подгоняя коня шпорами все быстрее и быстрее. Но наш полководец, совершенно не устрашенный, отсек ему голову мечом, так что, когда она падала, человек тяжелеющими глазами еще увидел [со стороны] собственное тело. Затем полководец зарубил Эспутредана в его дикой ярости, встретил и храбро свалил Таматония и Югурту, а также убил Турса. Сзади он ударил лошадь Авдилимана, нанеся клинком глубокие раны по сухожилиям и твердым костям ног животного. Лошадь свалилась на спину, но не всем телом, поскольку не упала на землю высокими плечами. Храброе животное продолжало барахтаться, выпрямив свою шею, и, пытаясь встать, сбросило всадника на песок. Иоанн, непобедимый, как всегда, наехал на пытавшегося подняться на ноги воина – надменного даже в такой момент! – и тот стал получать удар за ударом от нашего полководца, представлявшего страшное явление врагу со своим грозным мечом – пока не получил удар по лбу. И вот под каскадом крови меч [Иоанна] сделал месиво из хрупких костей и мозга. Наконец, схватив копье, Иоанн поскакал галопом по равнине. Он устрашил Флакка и пронзил его дротиком насквозь – через волосатую грудь и плотную спину. Кровь хлынула из обеих ран и полилась на теплую траву на земле. Возвышаясь над ним, [Иоанн] пронзил пикой длинные члены следующего врага, Цернизы, и через мгновение пробил сердце испуганного Дерка.