Перо серого беркута

Перо серого беркута

— Лери, поторопись! — раздраженно рявкнул Михаэль. Однако Лери и не подумала торопиться, чуть вздрогнув от рыка мужа, она только крепче прижала к груди ребёнка.

— Лери, ты… — скрипнула дверь, и в комнату просунулась встрепанная голова. Оглядевшись в поисках жены и увидев, чем она занимается, Михаэль замер. Жена кормила их четырёхмесячного сына. Зрелище всегда завораживающее и упоительное, моментально забыв, что они куда-то опаздывают, он скользнул в спальню. Подойдя к кровати, осторожно опустился рядом, затаил дыхание и через плечо жены стал смотреть, как сосет и причмокивает кроха. В груди растеклось тепло, горло сдавил спазм, а губы растянулись в широкой умиленной улыбке — Северус, желанный, выстраданный… После Люпина у Лери было два выкидыша, и она долго потом не решалась забеременеть. Но теперь всё хорошо, кошмарный февраль позади, близнецы реабилитированы и сданы отцу, теперь тот сам их кормит из бутылочки. Михаэль невольно передернулся, вспоминая тот случай, когда вторая бригада спасателей доставила в больницу роженицу, пострадавшую в автокатастрофе… Дурдом, водила-таксист отделался сломанной рукой и парой ушибов, а у беременной женщины начались преждевременные роды. Во время их Мелисса Энн Франкель и скончалась. Но её дети, близнецы, крошечные недоношенные мальчики, выжили. Но над ними всё равно висел Рок, во всем Зальцбурге не было ни одной кормилицы, на смесях же младенцы долго не протянут. Казалось бы, малыши обречены, но тут на свет заторопился Северус, его собственной жене пришло время рожать. А там и молоко появилось, для всех троих, для Северуса, Дэвида и Калеба.

Сынок засопел носиком, Лери подняла голову, глянула на мужа и шепнула:

— Спит, можем ехать…

Осторожно отнеся ребёнка в кроватку, она неслышно собралась и, кивнув мужу, направилась к двери, Михаэль нехотя поднялся следом. Пора было ехать в Инсбрук за документами.

Федеральная земля Зальцбург была оплотом благочестия и целомудрия, и все дела, которые начинал окружной суд, проводились с дьявольской дотошностью, чуть ли не с рождения прадеда любого преступника. Судебный процесс, который затеял против Валерии Гренкович один неуравновешенный ученик, тянулся вот уже полтора года, он подал на неё иск после того, как она отхлестала его кнутом. Между прочим, за дело! Но ущемленная гордость побитого ученика требовала расплаты — крови и компенсации за моральное нанесение ущерба. Потому что актеров бить нельзя! Да, к сожалению, Лери подняла руку на заслуженного артиста, телезвезду австрийского телевидения. Но Лери, со своей стороны, тоже была права, её ученик нарушил правило её Школы — ударил лошадь. И почти год кропотливой работы в одну секунду улетел впустую, коту под хвост. Стукнутая лошадь снова перестала доверять человеку, а именно этого почти год добивалась Лери, активистка и подвижница нового метода воспитания лошадей — она практиковала и продвигала в массы свободную езду в стиле «либерти», то есть езда без уздечки. И вот подошло время получить окончательный вердикт решения суда, и для этого им предстояло съездить в Инсбрук. После недолгих сборов они наконец-то собрались, вышли во двор, Мэри Энн вышла проводить, дом оставался на неё и Дога, конюха-гувернера-дворецкого.

Австрийские Альпы обычно не дают большого простора для разгона самолетов, поэтому больших аэропортов здесь нет, один-единственный крупный региональный аэропорт имени Моцарта располагался в четырех километрах от Зальцбурга и всего в двух — от границы Германии. Но супруги Гренкович не планировали дальние поездки, до Инсбрука, можно сказать, рукой подать… потому и решили воспользоваться услугами частника, перевозящего малые грузы и пассажиров на небольшие расстояния. Пилота звали Штефан Вайнер, и он нежно любил свою «Птичку», как называл свой вертолет. Вертолет был хорош, темно-синий, почти черный корпус украшали изображения молний, узко-обтекаемый и стройный, ладная и надежная машина. Лопасти несущего винта медленно вращались, со свистом рассекая весенний воздух, молодая трава пригнулась и заплясала в порывах винтового ветра, ожил и коротко застрекотал второй, рулевой винт. Лери и Михаэль неспешно двинулись к вертолету, который, разогреваясь, ждал их на просторе луга пустой левады. Погрузились, пристроили сумки, пристегнулись и нацепили на головы радиошлемы. Пилот, дождавшись знака от Михаэля, кивнул, проверил связь и начал взлет. Лери вздохнула, глядя, как уплывает вниз земля и дом №4 по Блицгертнергассе, как до самого горизонта раскинулись обширные левады и озерная гладь, и словно увеличился мир, как это всегда бывает с высоты птичьего полета. Михаэль, полжизни пролетавший на этих вертолетах, а точнее, лет двадцать, решил соснуть, ибо не выспался сегодня, все равно лететь им предстоит два часа.

По прошествии часа, когда они пролетали над горой Гросглокнер, вертолет угодил в воздушную яму и машину ощутимо тряхнуло. Михаэль выдрался из объятий Морфея и сонно предупредил пилота, прижав ладонью передатчик:

— Бортовой ветер. Осторожно!

В наушниках сквозь помехи послышался ответ Штефана:

— Придется подняться повыше, нужно облететь гору с севера.

И, потянув ручку циклического шага, застопорил руль подъема… Никто не понял, как и что случилось, тем более пилот, он умер мгновенно. Переднюю часть фюзеляжа буквально разнесло вдребезги, в салон ворвались бешеный ветер, осколки стекла и почему-то перья. Машину сильно затрясло, бешеный ветер яростно ревел, высекая слёзы из глаз. Михаэль и Лери крепко вцепились в поручни и сиденья и с ужасом ждали, когда машина, наконец, упадет или врежется в скалы. Но застопоренный несущий ротор продолжал поднимать вертолет всё выше и выше. И вперед, прямо на гору. Очевидно, вертолет развернуло в небе, потому что первый удар пришелся на хвостовую балку. Удар, встряска, визг металла. Лери не выдержала и теперь громко, монотонно кричала.

Мимо за дверцей просвистел сорванный винт, в следующий миг вертолет шмякнулся бортом о шероховатую стену, от нового толчка у пассажиров клацнули зубы и остро щелкнуло в шеях. С жутким скрежетом винтокрылая машина заскользила вниз, грохоча лопастями по скале. Михаэль на уровне инстинкта отстегнул ремни, рванул дверь и, схватив Лери, вывалился вместе с ней за борт. Падение было недолгим и мягким, они тяжело рухнули на снег, который смягчил их приземление. Тяжкая туша вертолета, силой инерции прочертив глубокую борозду, на короткий прощальный миг замерла на краю, а потом… исчезла. Совершенно беззвучно ухнула в ущелье, именно его и заметил Михаэль за те краткие секунды свободного падения и, поняв, куда падает машина, постарался спасти их. Лучше расшибиться, упав с высоты, чем разбиться насмерть вместе с кучей металлолома. Далекий гул оповестил людей, что вертолет достиг дна ущелья, над краем плато взметнулся столб взвихренного снега. Лери завороженно смотрела на снежную пыль и ощущала ни с чем не сравнимое счастье, в голове истерично колотилась одна-единственная на данный момент мысль — они живы, Боже правый, они живы!

В правой руке она почувствовала полоску чего-то, с трудом повернув голову, с недоумением уставилась на ремень сумки. Поняв, что именно она держит, Лери нахмурилась, пытаясь вспомнить, когда она сумку-то взяла? Но не вспоминалось, на этом месте был полный и глухой провал, она абсолютно не помнила, когда и как успела схватить сумку. Зажмурилась, потрясла головой — так, хватит о сумке! Есть проблемы поважнее, например — Михаэль. С тем же трудом повернув голову (едва двигая одеревеневшей шеей), Лери увидела его. Михаэль лежал на спине, раскинув руки, и смотрел на неё, молча и серьезно. Приподнявшись и прислушавшись к себе, Лери, поняв, что цела, перекатилась-подползла к мужу, встревоженно заглянула в глаза, погладила грудь и тихо выдохнула:

— Ты как?

— Расшибся… сильно ударился, шевельнуться не могу… — с короткими паузами ответил Михаэль. — Надо отлежаться… и всё пройдет.

Лери озабоченно кивнула — конечно, расшибся, Михаэль тяжелый мужчина, широкий в кости и весом в девяносто с лишним килограмм, это она пушинка легонькая, килограммов эдак в сорок-сорок четыре… И сказала:

— Только недолго, на снегу нельзя лежать.

Михаэль коротко кивнул и покосился в сторону края:

— Не повезло Вайнеру… Лери, а что случилось? Я ничего не понял.

— Птички столкнулись… — Лери сняла с воротника михаэлевой куртки серое перышко и показала ему: — Беркут влетел в лобовое стекло.

— Кто?

— Норвежский серый беркут.

— Но зачем… он что, ослеп?

— Да я не знаю, дорогой, это вообще-то не первый случай, когда птицы сталкиваются с самолетами и вертолетами.

— Я знаю, что это не первый случай, и раньше мне это было не интересно. А сейчас, когда это произошло с нами, мне стало очень интересно, с чего это птичка протаранила наш вертолет?

— Ладно, я подумаю, — пообещала Лери и спросила: — Встать можешь? Нельзя долго на снегу лежать.

Михаэль приподнялся на локтях, потом с явным усилием сел, его широкое лицо покраснело от натуги, а сине-зеленые глаза потемнели от боли, дыхание участилось. Лери, сидя на коленях, напряженно кусала губы, с болью наблюдая за мужем — всё-таки контузило.

— Где болит? — тихо спросила. Так же тихо последовал честный ответ:

— Спина болит. Весь поясничный отдел.

— Понятно. Полежи ещё.

Михаэль со стоном улегся обратно, Лери сползала за сумкой — встать на ноги она почему-то не решилась — притянула её к мужу и, устроившись рядом, принялась изучать содержимое сумки, выкладывая предметы на снег. Так, что у них есть? Смена женского нижнего белья, книга, видеокассета, упаковка влажных салфеток, бутылка воды. Пара свитеров, папка с бумагами. Во второй сумке, помнится, были вещи Михаэля и портмоне. Еду они с собой не брали, рассчитывали пообедать в Инсбруке, в ресторане «Золотая крыша». Конечно, кто же знал, что их птичка в лобик поцелует… Выложенные вещи Лери сложила обратно в сумку и проверила карманы, в них нашлись семечки, носовой платок и крошки от печенья. Лери тоскливо посмотрела на некурящего мужа, его, конечно, бесполезно спрашивать — есть ли у него спички-зажигалка-огниво. Но на всякий случай спросила. После ревизии михаэлевых карманов они стали счастливыми обладателями чудесного швейцарского ножа. Кроме него в карманах пиджака и куртки обнаружились: початая плитка шоколада, засохшая мандариновая шкурка, носовой платок и бумажник.

Велев мужу никуда не уходить и ждать её, Лери, прихватив ножик, отошла к скалам, посмотрела по сторонам и затосковала — повсюду, куда падал её взгляд, высились горы. Они находились в зоне снегов, ниже по склонам гор тянулись леса и серебристые ленты водопадов. Карие глаза молодой женщины сощурились в попытке рассмотреть нужную ей цель, и вот, наконец, среди молодой весенней зелени берез и темных кедров она увидела то, что искала — темно-зеленую ель, и достаточно близко. Спустившись к ней, Лери выдвинула из ножа лезвие-пилу и, продравшись сквозь переплетение еловых лап, начала пилить толстую нижнюю ветвь у самого ствола. Попилила, устала, отдохнула, снова принялась пилить. Наверное, около часа ушло на то, чтобы справиться с одной веткой, всё-таки силёнок у неё… Но это ей показалось, на самом деле она справилась минут за двадцать. Примерно столько же времени ушло и на вторую ветвь. Вдыхая свежий смолистый запах, Лери приволокла еловые лапы к Михаэлю, разложила их рядом и кивнула на них. Ну, Михаэлю ничего объяснять не пришлось, он молча и послушно перебрался на подстилку и, улегшись, поднял руку в известном приглашении, Лери тут же устроилась у него под боком. На еловой подстилке оказалось лучше и гораздо теплее, чем на холодном и мокром снегу. Пригрелись, рассматривая снежные вершины гор, и разговорились: