Тот самый Снейп

Солнце только-только встало, а Гермиона, в девичестве, да и в браке тоже — Грейнджер, уже сидела за письменным столом. Сосредоточено сдвинув брови, она правила текст выступления, посвящённого Дню Победы. Ее муж, Рон Уизли, потянулся, открыл один глаз и тут же притворился спящим, но Гермиона недаром считалась одной из сильнейших ведьм своего поколения. Не поворачивая головы, она сказала:

— Милый, мне нужна твоя помощь. Послушай…

Рон, поскольку деваться всё равно было некуда, вздохнул и сел на кровати, пытаясь сосредоточиться.

— Давай, — он потер глаза и приготовился внимать.

— Уважаемые гости, так… это можно пропустить. Вот! Сегодня мы вспоминаем не только прекрасного учителя и ученого, но и удивительного человека, который…

— Смог объехать на кривой козе Волдеморта, — зевая, сказал Рон. — Ой, прости, — и снова принял серьезный вид.

— Рональд! — Гермиона посмотрела на мужа осуждающе. — Так, на чем... ах, вот: удивительного человека. Последний рыцарь, романтик, пронесший через всю свою короткую, но яркую жизнь образ прекрасной дамы! Так пусть этот портрет служит всем нам напоминанием…

— О том, что нефиг вести себя как козел, если хочешь помереть как человек.

— Рон, — Гермиона перебралась из-за письменного стола к мужу, накрыла озябшие ноги одеялом, — ну как тебе не стыдно?

— Да что с ним носиться? Он, конечно, молодец. Но это никак не меняет то, что вел он себя как последняя скотина. И он бы на наших могилах не распевал соловьем! — заметил он ревниво.

— Как хорошо, что тебе не придётся выступать пред собравшимися, — заметила Гермиона, внося мелкие правки в текст. — Ты удивительно бесчувственен. Неужели тебе нисколечко не жаль бедного профессора Снейпа?

— Жалеть? Его? — Рон усмехнулся. — Это кто кого еще должен жалеть…

В это же самое время, в зале победителей, директор Хогвартса с тоской во взгляде рассматривала портрет достопочтенного профессора Снейпа. Министерство категорически отказывалось вешать портрет предыдущего директора, но Гарри был неумолим и, зная, чем закончилось противостояние Гарри с Волдемортом, нетрудно было догадаться, что он своего добьется. И вот результат — портрет уже висит в зале, намечены торжества по поводу его открытия.

Минерва бросала косые взгляды то на портрет, то на автора этого шедевра.

— Милейший, — Минерва выпрямилась, рискуя уже погнуться назад, — вы видели когда-нибудь живого профессора Снейпа?

— Было дело, — подобострастно ответил юнец.

— Тогда почему вы нарисовали его, э, таким?

Художник непонимающе заморгал, Снейп на портрете остался неподвижен.

— Начнем с очевидного: у него никогда не было таких, как бы это сказать — локонов. Длинные волосы, не всегда ухоженные, но никак не локоны. Он же похож на даму!

Художник обиженно поджал губы:

— Я так вижу, — отчеканил он. Минерва вздохнула. Намекать, что такого мужественного разворота плеч, такого орлиного взгляда и таких чувственных губ у профессора тоже отродясь не было, видимо, не стоило. Стараясь не думать о том, кто и как отреагирует на этот портрет, Минерва решила, что уже пора удалиться и заняться более интересными делами, когда двери распахнулись и, элегантный как собственные павлины, в зал влетел Люциус Малфой.

Деньги все-таки — великая сила, иногда покруче любой магии. После войны Люциус откупился ото всех, от кого можно и нельзя, и все равно остался чертовски богат. На год он с семьей пропал из Англии, правда, не делая секрета из того, что все семейство приводит в порядок нервишки где-то в Луизиане. То ли знахари там были не в пример лучше, чем целители в Мунго, то ли воздух болот был показан Малфоям, как естественная среда обитания, но вернулись они посвежевшие и полные энергии. Люциус, воспользовавшись плачевым состоянием дел в Хогвартсе, грациозно занял место в попечительском совете.

У МакГонагалл зубы сводило от одного вида Малфоя, но она ежемесячно подписывала у него план расходов и поэтому сочла за нужное улыбнуться гостю.

— О, Минерва, годы над тобой не властны, — промурлыкал Люциус, — а я по поводу празднества… — он увидел портрет и слегка опешил.

— Это что еще такое?

— Это — профессор Снейп. Тот самый портрет.

— Ой, — Люциус с трудом удержал на лице серьезную мину, — это Северус?

— По утверждению этого молодого человека — он самый. — Минерва села в кресло, с мстительным удовольствием наблюдая и за художником, и за Люциусом.

— Это безобразие! — воскликнул Люциус, подходя к портрету. — Безобразие! — Он уже разве носом по холсту не водил. — Вы с ума сошли?

Минерва прикрыла глаза, радуясь, что в кои-то веки не ей придется разбираться с мелкой, но досадливой проблемой.

— Художника всякий обидеть норовит, — истерически воскликнул молодой человек.

— Это художник всякого обидеть норовит, — в голосе Люциуса прорезались стальные нотки. — Ты что ему за мантию нарисовал? Это что за орнаменты кельтские по подолу? В тот год даже Северус такого уже не носил, это же страшно вспомнить какого года коллекция. Нет, профессор, конечно, был в первую очередь человек дела, но это возмутительно, рисовать такого человека, — Малфой пафосно потряс руками над головой, — в таком костюме!

— А тебя больше ничего не смущает? — спросила Минерва с интересом.

— Нет, а что? — Люциус снова посмотрел на портрет. — В остальном вполне миленько.

— Миленько, — вздохнула Минерва. — Ну что ж…

Никем не замеченный, в зал заглянул Филч.

После войны, всем на удивление, он обрел второе дыхание и с удвоенным усердием стал ловить нарушителей порядка, видимо, работая и за себя и за достопочтимого профессора. По слухам, нашел какую-то вдовушку-маглу в Лондоне и ездил к ней с визитами раз в месяц. После этого пару недель он был даже похож на человека и не так ревностно выполнял свои обязанности, но затем его нрав начинал портиться, и в какой-то момент студенты, застуканные в коридоре, получали сполна.

Сейчас Филч хотел поговорить с директором: празднование Дня Победы всегда было делом суетливым и нервным. Народу в замке прибавлялось, эльфы начинали себя вести совершенно неподобающе, студенты не отставали, дисциплина падала ниже Тайной Комнаты. Но госпожа директор вела оживленную беседу с господином Малфоем, и Филч, пару минут с кислой миной постояв у портрета, пошаркал к себе. Там вспомнил, что давно не пополнял запасы мяты для себя и корма для кошки (Миссис Норис-вторая был очень привередлива), надо было сходить в деревню и купить заодно все, что было в его личном списке.

По дороге — а тащиться надо было порядком — он вспоминал (как обычно) прошлое, ругая (как всегда) студентов и климат и думая (а вот это было необычно) о Снейпе. Снейп был единственным нормальным человеком во всем замке. Остальные преподаватели смотрели на Филча как на бесплатное приложение к камням, а Снейп приносил — просто так — прекрасную настойку от ревматизма, который мучил Филча неизвестно сколько лет. А еще он гонял студентов и не давал им спуску, а какой порядок был в тот год, когда Снейп был директором! Филч утер непрошенную слезу.

Сделав все покупки, Филч завернул в лавочку травника Брауна. Две девицы стояли у прилавка и решали, сколько унций бадьяна и розмарина взять.

— Что-то дороговато у тебя, — сказал одна, подбоченясь. — В аптеке-то дешевле.

— Вот и шагай в аптеку, — ответил Браун, стоявший к покупательницам спиной и не проявлявший даже намека на заинтересованность в их покупке.

— Ну и пойдем! — сказала другая. — У тебя вся трава какая-то квелая!

— Шагай, — прошипел Браун.

Что-то в травнике Филчу казалось знакомым. Он слышал, что такое бывает после заклятия забвения. Смотришь на человека — знать его не знаешь, а на самом деле… А может, думы о бывшем директоре так повлияли, но Филч впервые решил присмотреться к Брауну повнимательнее. Он не так часто бывал в этой лавке, сплетен местных клуш не слышал и ничего об этом Брауне не знал. После войны в деревню приехало много нового народу, а те, кто провел тут не самые лучшие годы, напротив, снялись с места. Теперь Хогсмид было не узнать.

— Мне бы мяты, — проскрипел Филч, внимательно разглядывая травника. Кто бы что ни говорил, а слух и зрение с годами у него хуже не стали. Все же он не магл, а сквиб, — гордо подумал о себе Филч. Браун держался странно, все отворачивался, но в Филче проснулся азарт и он решил рискнуть.

— Свежую, сушеную, перечную, какую? — равнодушно осведомился Браун.

— Сушеную, перечную, — ответил Филч, подходя поближе. Браун взвесил мяту, запаковал бумажный пакет и отдал Филчу, после чего одернул манжеты… точно так, как всегда делал Снейп. И пусть волосы были острижены, а на носу сидели очки в тяжелой оправе, Филч, присмотревшись, нашел еще пару черточек, которые (как ему казались) были свойственны только профессору Снейпу.

— А у нас завтра — День Победы, — Филч принялся медленно вытаскивать кошелек, еще медленнее развязывать тесемки, словно пальцы его не слушались. — В этом годе профессора Снейпа чествовать будут. Портрет вот нарисовали. Красивый. Портрет, в смысле, красивый. И выступать приедут. Грейнджер, от. Далеко пойдет, чует мое сердце — Министром станет. Ну еще Поттер обязательно. И да, книга же выходит про подвиги профессора. Вторая уже! Вся будет сплошь о его любовных подвигах. Он же, знаете, столько сердец разбил, но сам только одну любил, да…

— Портрет, значит, — сказал Браун, беря в руки какую-то жестянку. — И книга о любви, значит?

— Он на портрете такой… — Филч взмахнул рукой, — с локонами, — повторил он то, что услышал в зале. — На другой манер, но на Локхарта, упокой его душу, похож.

— С локонами? — жестянка полетела в стену.

Сомнений в том, что перед ним сам профессор Снейп, у Филча не осталось. На радостях он взял стоявший рядом горшок с бегонией и треснул его об землю.

* * *

В этот же день, но немного позже, Гермиона Грейнджер, выйдя в холл Министерства, наткнулась на тощего плюгавого шатена в темном плаще и темных очках. Незнакомец, оказавшийся тем самым профессором Снейпом, взял ее за локоть и оттащил в сторону от потока служащих, с осоловелым видом шествующих к каминам.

— Это я, Снейп, — прошипел он. — Поговорить надо.

— Но не здесь же, — не менее зловеще прошипела Гермиона.

— В полночь. У могилы.

— У какой?

— У моей. Думаю, вы своей пока не обзавелись?

Гермиона кивнула. Снейп выпустил ее локоть и, как ни в чем не бывало, шагнул в один из каминов.

Когда из камина вылетел Северус, Люциус как раз собирался испить из кубка.

— Я чуть не подавился! — Люциус отставил бокал. — Кстати, неплохое вино, будешь?

— Недосуг. Сегодня в полночь у могилы. Можно с вином.

— Ну вот еще, — заканючил Люциус. — У тебя там все время сыро! И в полночь? Нарцисса подумает плохое.

— И все же советую явиться, — сказал Снейп, — а то Нарцисса не только подумает, но и узнает плохое.

— Шантажист, — вздохнул Малфой. — Буду. Куда я от тебя денусь?

Минерва, часом позже, была немного удивлена, когда в окне увидела лицо Снейпа. Она быстро открыла створки, и Снейп, будто он так делал по пять раз на дню, сел на подоконник.