Ничего не кончилось

Ничего не кончилось

День не задался с самого утра. Джинни снова устроила скандал и, хлопнув дверью, закрылась в своей спальне. Уже не в первый раз за нашей ссорой наблюдали сыновья, Джеймс и Альбус. Они выглядывали из своей комнаты, и я подумал, что стоит отправить их в Нору.

В зеркале я давно видел уставшего от жизни мужчину со все тем же шрамом, только теперь без очков. Вид не самый лучший, но с такой жизнью недалеко и до внешности Грозного глаза.

А теперь ещё и Малфой — он заметил, как на заседании Визенгамота я в очередной раз наблюдаю за солнечными лучами, проходящими через волосы Гермионы, и выплюнул мне в лицо информацию, о которой знали только мы с Гермионой. Еще и подтрунивал, что узнал все в чьей-то постели. Блять. Мне кажется, я когда-нибудь убью этого заносчивого ублюдка.

Я решил найти Гермиону и выяснить все у неё. Потому что только мы с ней знали эту историю от начала и до конца. Она — потому что всё помнила, а я — потому что видел себя со стороны.

Я заприметил ее, когда она спешила в сторону каминов, чтобы покинуть Министерство. Как всегда стильно одетая. Впрочем, так она стала выглядеть далеко не сразу.

Но бывшая подруга даже не остановилась, когда я позвал ее. Пришлось догонять, как мальчишке.

— Гермиона, стой! Надо поговорить!

— Гарри, давай позже? Мне нужно идти.

Она определенно не собиралась останавливаться и общаться со мной, человеком, презирающим её. Она решительно шла вперед.

— Нет, сейчас, черт возьми, — я был раздражен ее невниманием, схватил ее за локоть, обтянутый шелковой тканью пиджака, и крепко сжал. — Мы поговорим прямо сейчас!

— Гарри, отпусти, — Гермиона пыталась, не привлекая внимания, вырвать руку из жесткой хватки. — Ты делаешь мне больно.

— Гер-р-рмиона! — я был зол и не собирался ее отпускать, но она была слишком упрямой.

Мы начали привлекать внимание.

Мне потом рассказывали, что наша схватка была похожа на перетягивание каната. Туда-сюда. Рывок. Треск. Падение. Я быстро посмотрел на замерших сотрудников Министерства — и все, увидев мой непримиримый взгляд, снова занялись обычной рабочей рутиной.

А Гермиона раскинулась на полу Атриума, старательно прикрывая голые ноги. Но мой взгляд сфокусировался на туфлях, надетых на её маленькие ступни. Опомнившись, я рывком поставил ее на ноги, но уйти не дал.

— Посмотри, что ты устроила!

— Я устроила? Зачем пиджак было рвать? — взволнованно спросила она, поднимая руку.

— Примени палочку, мы же оба знаем, как хорошо ты умеешь ею пользоваться.

Вот он я — настоящий гриффиндорский лев. Ничего не забываю, ничего не прощаю. Много раз Гермиона просила прощения за свой поступок многолетней давности, уговаривала, приводила доводы, молила, унижалась, но все было зря.

Я слишком долго сходил с ума — не мог понять, какие сны были реальными, а какие — плодом моего больного воображения. Фантазиями с женой лучшего друга в главной роли. Психика, нарушенная войной и предательством той, кому доверял больше всех, не позволяла мне внимать голосу разума в отношении Гермионы.

— Идем, — я взял ее за руку и повел по бесконечному лабиринту Министерства.

Я не обращал внимания на пробегавших мимо сотрудников и старался смотреть прямо перед собой в поисках места для разговора, но мой взгляд постоянно опускался к ногам уже давно не подруги.

— Как можно в них ходить? — спросил я.

Мой член, который привычно дернулся в присутствии Гермионы, стал каменным, как только я представил ее, обнаженную и обутую в одни эти чертовы туфли.

— Отлично, — сказала она, — если бы ты не тянул так сильно.

Я поднял голову, завершая созерцание обуви, и, заметив нужную дверь, резко свернул направо.

— Гарри, полегче… — мы прошли в маленький кабинет, который я тут же закрыл «Коллопортусом». — Чей это кабинет?

— Не знаю… Ты трахалась с Малфоем?

Вот так, с места в карьер. Никакой прелюдии, сразу к делу. Я вопросительно смотрел в широко открывшиеся глаза. Только вот чему она удивилась? Что я мог такое предположить? Или что я об этом знаю?

— Что?.. Что?.. Да как… С чего… — Гермиона задыхалась.

— Он все знает. И очень недвусмысленно намекнул, что узнал об этом в постели.

Я сжимал кулаки. Мысль о том, что Гермиона все рассказала хорьку… злила. Но мысль, что она трахалась с ним… будила во мне зверя.

Сны о ней были реальными и подробными. Когда я все узнал, мы оба уже были связаны с Уизли. И голод, пропитанный сновидениями с участием предательницы, так и остался неутоленным. И это заставляло ненавидеть ее.

Сейчас Гермиона стояла передо мной, прижимая ладони к раскрасневшимся щекам, и непонимающе на меня смотрела.

— Гермиона! Отвечай! Ты ему рассказала?!

— Нет! Нет! Гарри, я бы не стала! Я на такое не способна, — оправдывалась она.

— Я знаю, на что ты способна, — я подошел вплотную и чувствовал себя извращенцем, потому что никогда не мог расслабиться в ее присутствии. Гнев превращался в животную похоть.

Гермиона быстро опустила взгляд вниз, в ту точку, где наши тела соприкасались, — очевидно, заметив выпирающую проблему.

— Откуда он может знать? Кто еще в курсе? Ты всем подтирала память. Так ведь?

— На Гриффиндоре. Остальные не представляли… опасности.

— Но то, что мы трахались, знали только мы с тобой, — прошипел я, пока мои руки тянулись к её талии, чтобы крепко сжать.

— А вот это чушь, — она резко сбросила мои руки и пошла к закрытой двери. — Мы не особо-то скрывались. Совокуплялись, как животные, по всему замку.

Я слишком ярко помнил сны о Хогвартсе, где мы с ней действительно искали любую свободную нишу, чтобы соединить свои тела.

Я старался убить чувства к Гермионе, но они, примешиваясь к похоти, рвались наружу. Законы морали и семейные ценности мало помогали сдерживаться.

Кабинет был небольшим, и я успел подлететь к Гермионе, пока она не ушла. Одно привычное движение руки, и Гермиона была прижата к закрытой двери. Она отчаянно вырывалась, но мои руки, натренированные в операциях Аврората, слишком крепко ее держали. Я накрыл ее губы и терзал до тех пор, пока она не прекратила сопротивляться и не издала тихий отчаянный стон. Этот звук, что так часто слышал во сне, сорвал мне крышу.

В присутствии Гермионы по всему моему телу расползалась отравляющая, словно яд, похоть. Это сводило меня с ума на протяжении одиннадцати лет. И если раньше я винил только себя или осколок души Волдеморта, то знание того, что она сделала однажды, привело к непоправимым последствиям. Я возненавидел её. Но кто сказал, что это помешало мне её хотеть?

Я прижался к ней всем телом и обхватил голову двумя руками, вплетая пальцы в уже растрепанные волосы. Этот вид мне нравился гораздо больше. Я долго ласкал её губы, пока наконец не проник туда, где в шелковой глубине рта наши языки начали сладкий поединок. Гермиона больше и не думала вырываться. Это было удивительно, особенно после всех злых слов, что были мною сказаны. Оторвавшись от приятного занятия, я спросил:

— Ты хочешь меня?

— Хочу, — прошептала Гермиона тихо. — Я всегда буду тебя хотеть, — в карих глазах вспыхнула знакомая искра, которой я не мог найти объяснения.

— Повтори, что ты сказала? — попросил я, не отрывая от нее взгляда.

—Я всегда буду тебя хотеть.

В сознании вспыхнул образ из прошлого. Я вспомнил: я слышал эти слова в одном из снов. Она уже говорила это когда-то в прошлой жизни, когда я был другим человеком, когда я любил её.

— Ты же вспомнила, да? — я сильнее сжал ей волосы и запрокинул голову назад. — Вспомнила?

— Да, да. Это было в ванной старост, когда… — проговорила она сдавленно.

— А вот я не помню! Ни черта не помню. Знаешь, каково это знать, но не помнить чего-то столь важного?

— Прости меня, прости. Гарри! Мне больно! — Гермиона начала вырываться, но я только вернул её голову в исходное положение, облегчая боль, но волосы так и не отпустил.

— Отлично. Помни о том, что ты сделала, пока я буду тебя иметь. Потому что теперь меня ничто не остановит, даже твоя боль. Когда-то ты сама о ней молила, — зарычал я и поцеловал её, терзая губы, словно наказывая за всё — за её поступок, за моё желание, за несчастливую судьбу.

Одной рукой я ласкал шею, иногда сжимая на ней пальцы. Другая рука опустилась вниз и погладила грудь сквозь ткань её кремовой блузки.

— Гарри, пожалуйста, — простонала Гермиона, сама, наверное, не понимая, о чем просит. Я сильнее начал массировать грудь и коленом раздвинул ее ноги, приподнимая ее так, что юбка резко задралась вверх.

Даже легкая боль не смогла уменьшить ее желание.

Я оторвался наконец от губ и посмотрел, как даже сквозь два слоя ткани проступают торчащие от возбуждения соски.

— Мне всегда было интересно… Расстегни, — попросил я. Не хотелось бы снова рвать на ней одежду, пусть лучше сама разденется.

Я очень внимательно наблюдал, как медленно раздвигались в разные стороны края блузки, открывая вид на кружевной белый бюстгальтер, но долго не выдержал и просто спустил чашечки вниз, выпуская наружу грудь с розовыми вершинами.

— Один в один, — прошептал я и немедленно принялся лизать и втягивать в рот соски. Она так часто мне снилась. Я завидовал сам себе, когда видел, как ласкаю ее снова и снова.

Я старался запомнить каждую деталь груди идеальной формы, не изменившейся со времен школы. Мои руки стягивали с неё строгую министерскую юбку.

— Я видел всё, видел твое тело, но совершенно не знал, каково оно на вкус. Раньше я только смотрел. Больше наблюдать я не намерен.

— Бери… О. Гарри. Я так давно об этом мечтала.

Гермиона выгибалась и сладко постанывала. Эти звуки мне были слишком хорошо знакомы.

— Всё, всё снимай, — умолял я, поглаживая и разминая её прохладные ягодицы.

Но Гермиона, словно получив команду, быстро опустилась передо мной на колени. Добравшись до вожделенного объекта, она долго на него смотрела, так, что он начал подрагивать от напряжения. Я, сгорая от нетерпения, в секунду достал палочку, трансфигурировал из стола кровать и оставил нас без одежды.

Только туфли… Я не хотел от них избавляться. Они так и остались на ней.

Я повалил Гермиону на кровать и провел руками по её худому, обнаженному телу — такому же, какое видел в грязных снах. Наблюдал, как она выгибалась, чуть раскрывая бедра в стороны. Добравшись до туфель, мои руки очертили их форму.

— Всегда носи их, когда захочешь меня, — сказал я и поднял её ноги вверх так, что они оказались рядом с моим лицом. Легко поцеловав лодыжку, я рукой направил член к заветному входу. Посмотрев ей в глаза, я увидел отражение своего желания, своей похоти. Это заставило меня зарычать и рывком вогнать себя до самого основания, чувствуя, как плотно облегает меня её горячая плоть.

Она закричала, а я ошеломленно замер, чувствуя, как успокаивается бушующее море в моей душе. Вот она, пристань. Ничего другого и не надо.

— Мерлин, Герм.

Никаких воспоминаний о том, что такое уже было, но ощущение правильности происходящего заполнило меня до самого основания.

Её глаза наполнялись слезами, пока она задыхалась от ощущений, словно выброшенная на берег рыба.