Успеть и продержаться

Шельма его испытывает. Шельма пытается отыграться за полгода своих страданий. Заставить страдать его. И у нее получается! Уговорила — он примет это наказание. «Накажи меня Грейнджер», — подает голос кто-то, кого Драко в себе не готов признать.

Пожалуй, эти мучения не идут ни в какое сравнение с тем, что должна была испытывать мисс Хочу-Все-Знать, когда он… исчез. И ей неизвестно, что мучает она его вдвойне, потому что нельзя идти на поводу у сносящего крышу желания — еще не время… Он хочет получить сегодня все, к чему стремится, и он получит. Или он не Драко Малфой.

— Плевать на мнение отца, на наследство, на имя. Не плевать на то, что он может сделать с тобой, — повторяет он высказанную ранее мысль в укороченном варианте. И сейчас он имеет в виду каждое слово, которое произносит. Драко доволен собой, но ее смешок звучит недоверчиво.

— Серьезно, Малфой? Ты думаешь, я боюсь лишенного палочки Пожирателя смерти?

— То-то и оно, что не боишься, — кипятится Драко и сжимает зубы так, что чувствует крошку эмали на языке.

Паршивка снова у шкафа — натягивает тонкие белые чулки с широкими резинками. Стоп. Если она облачается в свадебный наряд, то какого хрена он тут распинается?!

— Слушаю тебя. Не расслабляйся. Я могу примерить платье и повесить его обратно в шкаф. Будет тебе урок.

Мозг выделяет важное — она купила платье. Она рассчитывала на его возвращение? Интересно.

— Пока ты неубедителен. Я не боюсь Люциуса. Признай, тебе просто не хочется жить без папочкиных денег и имени.

— Это бонус, но главное — ты.

— Не верю. Если бы главным была я, ты нашел бы способ дать мне знать о том, что происходит, чтоб я не чувствовала себя последней дурой!

— Не мог. Обет. Старый черт не оставил лазеек. Панси…

— Ты в самом деле считаешь, что ее имя добавит очков в твою пользу?

— В общем… она предложила разыграть помолвку. У нее тоже есть любовный интерес вне…

— Вне вашего кружка упоротых ортодоксов. Обойдемся без эвфемизмов.

Пожалуй, она все-таки использовала эвфемизмы. Могла высказаться иначе.

— Паркинсон увлеклась историей…

— Наслышана. Батильда Бэгшот нашего поколения, по словам Скитер. Такая партия! Не пойму, почему ты до сих пор не женат на ней.

— Не поймешь?! — нарочно бесит! Но злость — то, что ему сейчас нужно, перед глазами скачут красные пятна. Красные пятна перед глазами отвлекают от восхитительного видения, в которое превращается женщина, способная свести с ума даже в затертом халате.

— Панси нашла способ облапошить наших отцов и получить благословение, которого мы не получили бы… действуй я в лоб, как собирался сначала. Она пришла с предложением. Я согласился. Ритуал очень старый. Он проводится в осеннее равноденствие...

Грейнджер садится к зеркалу и берет в руки магловский тюбик с помадой. Драко смотрит завороженно. Он не может оторвать глаз от кроваво-красного тона, который ложится на ее губы. Фантазия об этих губах на его члене заполняет сознание целиком.

Он зажмуривается, но даже не пытается изгнать образ (отодвигает в сторону) и старается незаметно сжать пах, чтобы не кончить прямо в штаны. Пятна перед глазами превращаются в кроваво-красные губы Грейнджер и продолжают терзать сетчатку за опущенными веками.

— И? — произносят истязающие воображение губы.

Салазар, дай сил! Он что, должен описать все детали ритуала, про которые Панс распиналась часами?

— Ритуал домерлиновских времен. Проводился на праздник урожая. Относят к брачным, но ошибочно, — сыплет он выдержками «из Паркинсон». — Считается, что родители благословляют пару, но это не так. Родители благословляют брак своего ребенка. Теперь Люциус связан по рукам и ногам: ни лично, ни опосредованно не может навредить избраннице сына, — Грейнджер не выражает ни единой эмоции, и Драко разочарован. Он втягивает воздух носом и продолжает: — Главное, заключить брак до заката в день, когда получено благословение. А до заката, чизпурфла тебе в палочку, не больше пятнадцати минут!

— Почему ты веришь Паркинсон? Не думаешь, что это ее способ охомутать тебя?

— Потому что верю! Я не интересую ее в… этом плане. Дьявол, Грейнджер, Панси — лесбиянка! Она крутит с Гринграсс — то ли с младшей, то ли со старшей, то ли с обеими. И они, скорее всего, уже где-нибудь на тропических островах устраивают медовый месяц.

Ласкающие друг друга девочки — последнее, что нужно сейчас его воспаленным мозгам…

— Ладно, — ему не чудится, это «ладно» звучит ревниво, — их дело. Но почему бы Панси не быть той, кем она является, в браке с тобой? Удобно: прикрытие и твои деньги.

— Скрывать свою ориентацию она не намерена. Мои деньги ей не нужны. Если сегодня все сложится как надо, она получит свои вместе с приданым Гринграсс — одной или обеих.

— Я же говорю, что основной твой, то есть ваш мотив…

— Херню ты говоришь! — Драко взрывается и только теперь понимает, что всю последнюю часть разговора сидел зажмурившись. Лучше бы он глаз не открывал. Перед ним, скрестив руки на груди в истинно грейнджеровском жесте, стоит… женщина-мечта — простоволосая, в скромном белом одеянии в древнегреческом стиле. Платье своей незамысловатостью диссонирует с дорогим бельем и яркой помадой, он однозначно ожидал не такого, но все равно не может отвести взгляд. Все его аргументы забыты, а руки снова тянутся к ней без команды мозга. Остужает пыл странная мысль. Образ Грейнджер соответствует образу девицы с иллюстрации в книге Панси. Не хватает только венка из листьев березы, липы и клена. Все становится еще запутаннее.

Если вдуматься… Гермиона впустила его в дом, куда он собирался пробиваться с боем, довольно легко капитулировала и… как минимум слышала о ритуале.

— Ты знаешь! — выдает он результат обдумывания.

— Я много чего знаю, — пожимает плечами Грейнджер, а затем ее тонкий палец с неожиданно длинным и ярким ногтем впивается Драко под ребро, и ему на мгновение мерещится, что и рубашка, и кожа под ней расходятся, а ноготь погружается в пульсирующую плоть. — Но я все еще не знаю, в какие игры играешь ты, Драко Малфой.

— Ты тоже играешь, Гермиона Грейнджер! А я-то все думал, как же мне так легко удалось… Кто тебе сказал? Панс?

— Издеваешься? Твоя… невеста вылетела бы отсюда раньше…

— Хорошо, тогда…

— Время уходит, Малфой. Я все еще не услышала аргументов в пользу нашего… брака. Твои деньги и имя, сам понимаешь, меня не интересуют. Внятных объяснений тому, что и зачем ты намутил, я не услышала. Люциуса я не боюсь…

Правильный ответ (Драко очень надеется, что именно этот — правильный) приходит сам собой.

— Я люблю тебя, — и поскольку его не перебивают, пытаясь яростно оспорить эту сентенцию, он воодушевленно продолжает: — И я хочу дать тебе все, что могу.

Внимательный взгляд впивается в его лицо, препарирует, изучает изнанку. Пускай. Драко позволяет ей увидеть свои чувства и частично желания. Она знает его, как никто другой: он не был мятежником; он был выживающим.

— А нужно ли мне это? — задает она вопрос в воздух.

— Тебе решать, — его губы расплываются в умиротворенной улыбке. Он чувствует, что победил, по крайней мере, в этом раунде. Следующий будет сложнее.

— Я не могу доверять тебе, ты не доверяешь мне…

— Вот тут ты ошибаешься, тебе я доверяю. Даже если ты от меня что-то скрываешь, — нет, говорить правду без купюр действительно здорово. Жаль, только редко выпадает возможность.

— Я никогда тебе не прощу…

— У меня будут годы, чтобы добиться твоего прощения, — легко парирует Драко.

— Если будут…

Он протягивает руку. Молча. И ждет, боясь взглянуть на часы. Она медленно вкладывает пальцы в его ладонь. А потом… они бегут. Бегут вниз по лестнице, едва не скатываясь кубарем, бегут, оставив открытой дверь с бронзовой ручкой, бегут по улице, присыпанной листьями, уворачиваясь от каштанов, желудей или трансфигурированного в твердую хреновину Уизли.

Тридцать ярдов.

Двадцать.

Десять.

Как только они добегают до угла, Драко аппарирует их, не думая о том, чтоб оглядеться и убедиться в отсутствии маглов вокруг, потому что ему плевать.

Они оказываются прямо под аркой, увитой листьями клена, березы и липы и украшенной ягодами боярышника.