Rock it, Weasley!

— Молли, ну ты даешь, я понимаю — весело, но нельзя же колдовать в такой толпе маглов! — слегка заторможенно попытался отчитать ее Артур. Она захохотала еще сильнее — в их паре именно она всегда исполняла обязанности голоса разума, но новая роль бесшабашной Молли была слишком хороша, чтобы отказываться от нее прямо сейчас. Ее сердце гулко стучало, ощущение силы и вседозволенности зашкаливало так, что воздух вокруг начал потрескивать.

— Дорогая! — взвыл Артур, заталкивая Молли в ближайшую палатку, темно-серую, грязную, но увешанную цветастыми платками, радужными флагами и разрисованную то ли мелками, то ли выгоревшей белой краской.

Внутри царил полумрак, в спертом воздухе витал странный аромат, неуловимо напомнивший Молли запахи кабинета Зельеварения в Хогвартсе. В дальнем углу на циновке сидела, сложив ноги замысловатым образом, бритая наголо женщина. Она нараспев произносила какие-то слова, плавно двигая руками в такт пению. Светлые одежды странной дамы были настолько тонкими, что Молли могла видеть темные окружности ее сосков.

— Как думаешь, она из наших? — громко спросила Молли мужа. Артур открыл было рот, чтобы вновь одернуть ее, но бритоголовая вдруг прервала свои напевы:

— Нет наших, и нет ваших. Мир един, и Великая Прародительница смотрит на нас из каждого своего творения, из камней и рек, смотрит глазами огромных животных и ничтожных насекомых. И если мы примем ее благодать с почтением, то мир откроет нам свои тайны. — Артур усмехнулся, но, увидев, как Молли завороженно следит за медленными движениями рук бритой женщины, решил не вмешиваться. — Подойди ко мне, сестра, сядь рядом, и я помогу тебе принять твою истинную природу.

Молли плюхнулась на циновку рядом с женщиной, та взяла ее за руки и заглянула девушке в глаза.

— Ты рвешься в бой, ты умна, но твоя главная чакра закрыта, — она ткнула пальцем с неровно остриженным, а может быть и обгрызенным, ногтем Молли в низ живота, чуть повыше лобка. — Не отрицай свое женское предназначение.

Бритоголовая снова затянула что-то неразборчивое, слегка закатив глаза, затем вдруг совсем другим голосом, из которого исчезло всякое потустороннее звучание, произнесла:

— Кстати, а ты умеешь вязать? — Молли отрицательно помотала головой. — Это отличная практика медитации! Солнечный свет, братец, принеси нам чаю!

Парень с копной длинных ярко-желтых волос, которые полностью оправдывали его странное имя, водрузил на циновку укутанный в объемный вязаный шарф видавший виды чайник. Он наполнил маленькие чашки без ручек почти прозрачным напитком, и по всей палатке разнесся горький травяной аромат и еще какой-то очень знакомый запах[5].

— Не забудь про новую порцию, нам понадобится еще, я думаю, это не последние гости на сегодня. — Парень послушно пошел в другой угол шатра, туда, где стояла маленькая плитка. Он уселся на циновку и сосредоточенно начал нарезать какие-то сухие полоски, что опять напомнило Молли уроки Зельеварения. А то, что странная леди явно была тут главной, ощущалось чем-то очень правильным и почему-то льстило Молли. Она обхватила предложенную чашку ладонями и сразу потянула ее к губам, но была остановлена:

— Не торопись, сестра. Сначала надо настроить тело на вибрации космоса.

Хозяйка палатки снова прикрыла веки так, что под белесыми ресницами виднелось немного белка глаза. Молли тоже зажмурилась, ее сознание начало кружиться, вокруг нее снова вспыхнули яркие созвездия, совсем как тогда, когда она плясала под гитарные переборы. Должно быть, это и была та самая необходимая ей энергия вселенной. Повинуясь командам бритоголовой, Молли в два глотка осушила чашку с горьким напитком. Вкус был омерзительным, ей захотелось отплеваться и даже вытереть язык. Но неприятный вкус вскоре забылся, зато начали происходить настоящие чудеса. Палатка постепенно приобрела новые краски: все цвета внутри стали ярче и глубже, чайник обзавелся ровным белым ореолом, так же мерцали в полумраке чашки, металлические подвески и пустые бутылки. Молли ощущала полную гармонию с собой и с миром, она будто смотрела вглубь себя, подмечая невидимые прежде детали, вспоминая самые незначительные события своей жизни. Стоило закрыть глаза, как под веками вспыхивали прихотливые узоры, которые до зуда в руках хотелось перенести на пергамент. Молли не могла точно сказать, сколько времени провела в этом ни с чем не сравнимом состоянии, но, когда она нехотя и с трудом вернулась в реальность, обнаружила у себя на коленях длинный шарф ярко-оранжевого цвета с узорами, смутно напоминавшими ее видения. В руках она сжимала костяные спицы, и на мгновение ее посетило чувство, что внутри ее души побывали большие, унизанные блестящими перстнями пальцы Великой Прародительницы, ласково пробежали по сокровенным струнам, извлекая из них нежную и теплую мелодию.

Бритоголовая — Молли так и не узнала ее имени — одобрительно поглаживала связанный шарф.

— Молодец, сестра, ты все поняла. Не забывай: фокусируй энергию в четвертой чакре и пропускай ее через спицы, благословляя пряжу. Такой шарф защитит не только от простуды, но и от недоброго глаза милостью Великой.

Молли накинула шарф на плечи и огляделась. Чрезвычайно довольный и расслабленный Артур сидел на полу рядом с Солнечным светом.

— Нет, братишка, — улыбался тот. — Надо говорить «чу-у-у-ва-а-а-а-а-к». Так ты как бы обнимаешь человека и признаешь его родство с тобой.

— Чва-а-а-а-а-к? — смешно вытягивая губы, попытался повторить Артур.

— Чу-у-у-у-у-ва-а-а-а-а-к... У вас, англичан, дикий акцент! Надо тянуть обе буквы, но «а» — сильнее. На вот, курни еще разок, и у тебя точно получится!

Артур взял явно скрученную вручную сигарету и с удовольствием затянулся. Молли отметила, что он даже не закашлялся, а ведь говорил, что никогда не курил...

— Чу-у-у-ва-а-а-а-а-к! — протянул Артур и радостно засмеялся.

На перепаханное тысячами ног поле опустилась ночь. Молли и Артур лежали в обнимку у входа в палатку на куске брезента, основательно забрызганном грязью, и лениво поглядывали на сцену. Ощущение непередаваемого покоя схлынуло, оставив внутри сосущую пустоту. Все те люди, которых Молли порывалась обнимать несколько часов назад, спали кто где, по большей мере прямо на земле, в грязи, прикрывшись одеждой или кусками картона. Исполнитель на сцене, кажется, выругался прямо в микрофон — ему совсем не понравилась идея выступать перед этим сонным царством. Солнечный свет — единственный из палаточной компании еще не уснувший — вдруг щелкнул зажигалкой и громко сказал, обращаясь, по-видимому, к парню на сцене:

— Не беспокойся, Джон! Мы с вами!

Молли подумала, что на таком расстоянии, а их место располагалось не меньше чем в четверти мили от сцены, певец точно ничего не услышит, но тот приветственно махнул рукой, развернулся в их сторону и продолжил петь[6]. Джон играл для них в течение почти что часа, и Молли и Артур слушали его, впав в подобие транса, боясь пошевелиться. Когда последний аккорд замер в воздухе и группа покинула сцену, в воцарившейся на время тишине где-то сбоку послышались стоны. Они были весьма красноречивы и не оставляли места для сомнений — где-то тут, в грязи, под открытым небом кто-то бесстыдно занимался любовью, не стесняясь тысяч других людей. К стонам добавилось пыхтение и неразборчивое, но довольно громкое мужское бормотание. Эти звуки будто прошлись жаркими поцелуями по коже Молли — она почувствовала, как кровь быстро прилила к ее щекам, губам, груди и низу живота. Артур, похоже, тоже возбудился — лихорадочно блестя глазами, он подвинулся к ней вплотную и запустил руку под подол ее цветастой юбки, быстро продвинулся выше, не задерживаясь ни на округлом колене, ни на мягкой коже бедра. Он явно не собирался медлить — его пальцы уверенно скользнули под белье и прошлись по чувствительной коже сверху вниз, от клитора ко входу во влагалище. Его движения рождали в теле Молли сладкую пульсацию, возбуждение многократно усиливалось от того, что рядом еще какая-та пара занималась любовью, а Солнечный свет курил в двух шагах от них, спокойно глядя на то, как Артур пристраивается к ней сбоку, лихорадочно задирает ее юбку. Со сцены зазвучал женский голос, первые слова песни сменившей предыдущих ребят певицы совпали с толчком Артура внутрь жены. Ни тени стыда не родилось в душе Молли: звезды качались совсем близко, и все происходящее казалось таким правильным, естественным продолжением атмосферы всеобъемлющей любви и свободы, царившей вокруг. Она подалась бедрами навстречу мужу, впиваясь ногтями в размокшую землю и вплетая свой стон в слова энергичной песни: «Я сказала, двигайся! Двигайся сейчас, двигайся, да!»[7] Музыка все убыстрялась, женщина на сцене пела с эротичным придыханием, и Молли тоже хотелось визжать, как она: «Подними руки, да!» Артур кончил первым, простонав ей над ухом почему-то «чу-у-у-ва-а-а-к», и снова потянулся пальцами к ее набухшему клитору — десяток нежных движений, и Молли зашлась в сладких судорогах оргазма. Солнечный свет с таким же бесстрастным лицом бросил им свое пончо.

— Правильно, чувачки, занимайтесь любовью, а не войной[8], — услышала утомленная этим нереальным днем Молли перед тем, как провалиться в сон, а хриплый голос женщины на сцене убаюкивал ее нежными словами: «Ты не знаешь, как это — любить»[9].

Молли резко проснулась через пару часов от разнесшегося над полем многократно усиленного колонками крика:

— Что, мы так и будем сидеть и слушать это говно, пока Джон Синклер гниет в тюрьме?[10]

Молли чувствовала себя так плохо, что даже не подняла головы посмотреть, как кричавшего стаскивали со сцены. Его судьба, как, впрочем, и судьба неизвестного Синклера, волновала ее в тот момент меньше всего — она снова провалилась в сон, но совсем ненадолго. Ее била мелкая дрожь. Молли все же заставила себя сесть — рука Артура соскользнула с ее груди — и огляделась. Поле вокруг все так же усеивали спящие в обнимку тела, кто-то, правда, так же, как и она, проснулся от крика и теперь сидел на земле, покуривая и глядя на сцену. Фестиваль и не думал завершаться: высокий кудрявый парень в расстегнутой рубахе с рукавами, украшенными длинной бахромой, как раз распутывал провод микрофона. Молли было не до музыки — она нашла рядом полупустую бутылку с (слава Мерлину!) водой, но как только кудрявый запел, девушка тут же забыла обо всем: высокий и немного срывающийся голос вывел первую музыкальную фразу — «Увидь меня, почувствуй меня»[11], и одновременно с этими словами взошло солнце. Это было так завораживающе, что Молли на ощупь нашла плечо мужа и потрясла его, желая разделить с ним момент волшебства. Она не могла оторвать глаз от сцены, проснувшиеся люди вокруг кричали в восторге. Артур огляделся и потормошил лежащего рядом Солнечного света.

— Эй, чувак, кто это поет?

— Кто! — буркнул тот.

— Что? Парниша, я спросил — кто это поет?

— КТО!!![12] — Солнечный свет повернулся к Артуру спиной, прерывая тем самым расспросы.

— Похоже, кто-то перебрал с чаем. Да и не только с ним, — шепнул Артур жене на ухо.

Молли пошевелила ногами и заметила, что трансфигурированные сапожки исчезли, на их место вернулись ее основательно испорченные отсыревшие туфли. Ноги замерзли и затекли.