Пациент Х

— Маркиз де Сад жил в восемнадцатом веке во Франции. Он писал разные философские труды. Но это… — Гермиона отвела взгляд от пронзительных красных глаз собеседника, — это «Жюстина». Он описал там очень, действительно очень подробно садо-мазохистские сексуальные сцены. И я подумала… То есть, ты ведь — Лорд Волдеморт. И даже просто ассоциация: Темный Лорд — Маркиз де Сад.

Решившись на короткий смущенный взгляд в сторону Риддла, она поняла, что Волдеморт уже всерьез сомневается в ее психическом здоровье, а потому поспешила объяснить:

— Ты же ведь мужчина. И… — она смущенно закашлялась, — и я подумала, что ты здесь вот уже несколько месяцев провел совершенно один и ты не можешь… А у мужчин есть потребности… — Тут Гермиона полностью смутилась, яркий румянец уже подобрался к кончикам ушей. — Так что я решила, что нечто такое… садо-мазо, да еще и написанное известным философом… что это может тебе понравиться.

Выражение лица Волдеморта медленно менялось.

— Значит, — проговорил он задумчиво, — ты принесла мне эту книгу, потому что имя автора напоминает обо мне, не так ли? — Гермиона сжала губы в тонкую линию и, упорно не глядя на Волдеморта, все же неуверенно кивнула. — Ты полагаешь, что садистическая порнография способна меня возбудить, кроме того, ты считаешь меня сексуально неудовлетворенным и хочешь, чтобы я с помощью этого чтива… что ты там пыталась сказать… удовлетворял себя?

Грейнджер желала провалиться сквозь землю от стыда. Она уже сто раз пожалела о том, что ей взбрело в голову принести в качестве подарка Риддлу злополучную книгу. Ей казалось, что Волдеморт прилагает колоссальные усилия, чтобы громко не рассмеяться. Но вместо этого бледная рука скользнула к ее колену. Прохладные пальцы слегка погладили ее голую кожу. Бескровные тонкие губы слегка приоткрылись, и он быстро облизнулся. Гермиона нервно сглотнула и вздрогнула, но не отдернула ногу. Когда сопротивления не последовало, Риддл сам убрал руку. Красные глаза испытывающе остановились на ее лице.

— А у тебя вообще есть подруга или жена? — выпалила Гермиона, желая хоть как-то отвлечь его.

— Нет, — просто ответил он, и Гермиона закусила губу.

Почему ее сердце забилось радостнее и чаще от этого признания? Как это вообще могло касаться ее? Впрочем, следующие его слова вернули Грейнджер на землю.

— Я же говорил, любовь — отговорка слабых, придуманная для того, чтобы спрятаться от собственной никчемности, — мягко зашелестел Волдеморт, вставая. — Так называемой любовью и браком они перекладывают вину за собственную посредственность на других.

Его пренебрежительный взгляд упал на Гермиону. Как бы хорошо они ни проводили в последние дни время, Волдеморт все еще насмехался над Гермионой и ее идеалами. Такие откровения показывали, как далеко от конечной цели находилась Грейнджер. Ему просто было скучно, и лишь поэтому он удостаивал ее своего внимания и времени, но мысли Риддла оставались такими же холодными и бессердечными, как и прежде. Но и Гермиона не собиралась так просто сдавать позиции.

— Как ты можешь говорить об этом, если никогда не пробовал? Как ты можешь осуждать вещи, о которых не имеешь понятия? Как ты можешь знать, что это не принесет тебе ничего, если ни разу не испытывал такого?

— А ты, значит, испытала и потому можешь судить о любви, — прошипел Лорд, но Гермиона проигнорировала явно прозвучавшие в его голосе угрожающие нотки.

— Да, — горячо воскликнула она. — Я, — и ее палец поучительно поднялся вверх, — я знаю Рона и Гарри со времени поступления в Хогвартс. Разве я становлюсь слабее, если наслаждаюсь тем, что они могут мне дать? Ты просто этого не знаешь. О таких вещах мечтает каждый человек. Ты лишь лжешь себе, когда утверждаешь обратное. Каждый стремится к близости. Ты отказываешься быть человеком, потому что считаешь это слабостью, но ты никогда не понимал, что в любви и дружбе как раз и таится наибольшая сила!

Волдеморт издевательски хохотнул.

— О, да, твои маленькие бесполезные приятели и этот жалкий рыжий идиот. Поистине… достойный пример, — с презрением выплюнул он. Гермиона вспыхнула. Какое право он имеет так оскорблять ее лучших друзей! Возможно, она поступала сейчас по-детски, но Гермионе захотелось задеть его в ответ.

— Да, я думаю… нет, я уверена, со временем я выйду замуж за Рона, и у нас будет крепкая семья. И я становлюсь только сильнее от того, что позволяю себе чувствовать. А ты, возможно, действительно извлекаешь максимум из того, на что способен. Дамблдор ведь всегда говорил, что любовь недоступна тебе. И, по-видимому, его выводы верны.

— Дамблдор? — Лорд запрокинул голову и холодно рассмеялся. — Вы ведь так почитали этого старого маразматика. А не умер ли и он — ваш великий и непогрешимый Дамблдор — в конце концов в одиночестве? — смакуя каждое слово, протянул Лорд. Высокий и худой, Волдеморт развернулся и прошел к стене; постояв несколько минут там, он затем развернулся на пятках и в несколько резких шагов приблизился к Грейнджер. Когда Риддл говорил о Дамблдоре, он просто не мог стоять спокойно. Ненависть, которую вызывал даже мертвый светлый маг у Волдеморта, казалось, физически ощутима. Дамблдор и из могилы вызывал у него незамутненную ярость. И все же это не помешало ему пренебрежительно, с издевкой продолжить:

— Он тоже должен был понять, что любовь стоит на пути великих целей. Конечно, он не мог сказать такое детям. Он и его «любовь», его тайное оружие, ведь они не спасли его в конце концов от моих заклинаний. Или я ошибаюсь?

Волдеморт тонко, презрительно усмехнулся и поднял крупную белую ладонь, в издевательском жесте изображая зачарованное кольцо, которое в любом случае лишило бы директора жизни, не пошли Снейп смертельное проклятье в него раньше. Естественно, он не убил старого директора собственными руками, но косвенно именно он был повинен в смерти Дамблдора. Злость вспыхнула в душе Гермионы. Темный Лорд, вспоминая о своих преступления, не только не испытывал угрызений совести, напротив, он гордился ими.

— Думаю, у тебя просто не было возможности ее испытать. Бедняга, — вытянув руку и погладив его по белой щеке, притворно сочувствующим тоном произнесла Грейнджер, — наверное, все в страхе разбегались прочь, стоило тебе приблизиться к особе женского пола. Неудивительно, что ты всегда был таким… неудовлетворенным.

Ее рука, словно надоедливое насекомое, была резко отброшена прочь. В алых глазах, неподвижно глядящих на ее руку, она прочла сдерживаемую ярость. Как будто он размышлял о том, не прихлопнуть ли вредную букашку. Быстро выхватив палочку, Гермиона прижала ее к бледному горлу и угрожающе сузила глаза. Она имела хорошего учителя по запугивающим жестам и выражениям. Человек ведь мог так много передать без слов. Впрочем, как и следовало ожидать, Волдеморт совершенно не выглядел испуганным или потерявшим уверенность, вместо этого он искренне рассмеялся.

— Девочка, девочка, — с неприкрытым пренебрежением проговорил он и кончиком пальца отвел прядку волос с ее лба, — не стоит быть такой наивной и полагать, будто у тебя есть хоть малейший шанс.

Картины дня, когда он отобрал ее волшебную палочку, пронеслись перед глазами Гермионы. Он целенаправленно посылал ей картины ее беспомощности, чтобы заставить бояться. Казалось, ледяные невидимые пальцы сжали ее горло, красные глаза пылали, затягивая ее в алый водоворот, но она не собиралась так легко сдаваться. Собрав волю в кулак, Грейнджер удалось разорвать зрительный контакт и снова вернуть контроль над собой. Наградой ей послужили редкие шутовские аплодисменты.

— И, конечно же, — елейно продолжил он, будто ничего не случилось, — ты ошибаешься. Я мог сделать своей практически любую женщину.

Гермиона сглотнула. Беллатриса наверняка почла бы за честь удовлетворить любую прихоть своего господина, но что он имел в виду под «любая»? Видимо, Риддл намекал на то, что во время своего правления ему стоило лишь захотеть, и любая легла бы с ним просто из страха или из корысти.

— А хоть одна согласилась бы на это по своей воле? — вопрос вырвался раньше, чем Гермиона успела его обдумать.

— Ты забываешься, девчонка, — холодно бросил он, и красные глаза опасно полыхнули. Но лицо Волдеморта, немного склоненное набок — могло ли это действительно быть так? — слегка покраснело. И, тем не менее, вместо того чтобы ее наказать, он отвернулся к окну. Злость сменилась выражением показного равнодушия.

— Уходи! Я устал от твоего общества, — ровно приказал Лорд. Не глядя ей в глаза, он поднял свернувшуюся колечком на подушке Агату и передал Грейнджер.

Вообще-то Гермиону раздражало, когда Риддл обращался к ней как к школьнице и отсылал, словно проштрафившуюся ученицу, домой, — но, в конце концов, почему она — особенно учитывая его резкие перепады настроения — должна была желать задерживаться в его компании? Ведь это было всего лишь работой, ничего личного. Или все же?..

Гермиона, погрузившись в свои мысли, вышла на улицу и начала искать уединенное место, с которого можно было бы аппарировать. Почему он отослал ее домой? Гермиона задумчиво прикусила губу. Она могла с уверенностью сказать, что Волдеморт совершенно не стыдился своего — много раз виденного ею нагого — тела и того, что касалось его природных функций. Так почему же Волдеморт не стал хвастаться ей своими «любовными подвигами», как он с гордостью заявлял о возможностях их свершения? Отчего оборвал тему и, прямо говоря, выгнал ее?

Гермиона с отвращением вспомнила циничные слова Лорда о широте выбора «партнерш». Конечно, многие пожирательницы посчитали бы высшей честью стать фаворитками господина. Почему-то эта мысль оказалась Гермионе крайне неприятной. Сколько этих сумасшедших фанаток открыто предлагали себя Хозяину? Однозначно, Беллатриса Лестрейндж была не единственной. А какое количество из них действительно удостоились такой чести? Гермиона поморщилась, а потом ее мысли свернули в другое русло. Волдеморт считал себя выше человеческих страстей, а добровольный секс, который повторился бы, возможно, многократно, обязательно был бы расценен любовницами как чувства. Темный Лорд же хотел видеть вокруг себя лишь преданных прислужников. Он слишком презирал любые эмоции. К тому же политика и война наверняка отнимали у него массу времени. Могло ли быть так, что он ставил войну и цели превыше плотских утех и его «возможности» так и остались нереализованными? Это было бы логичным объяснением его нежелания продолжать данную тему.

Эта мысль принесла Гермионе какую-то неправильную радость. Когда Грейнджер вернулась в свой номер, ее взгляд сразу зацепился за колдографию, на которой были изображены обнимающиеся они с Роном и чуть в стороне улыбающийся Гарри. Рон!

Если Гермиона не ошибалась — а она была уверена, что права, — Волдеморт уже не в первый раз выходил из себя именно после упоминании Уизли. Гермиона подняла колдографию и вгляделась в лицо рыжеволосого парня. Нет, это просто было невозможно. Не мог же Волдеморт всерьез ревновать ее к нему?