Наступление ночи

Нет, школа не погибнет, он об этом позаботится. Она будет возвращена к жизни, снова засияет в лучах славы, как о том мечтал Салазар Слизерин: школа только для чистокровных волшебников со всей страны. И всё-таки… тех, в чьих жилах течёт чистая кровь, осталось так мало… полукровки также будут допущены к обучению, но только те, у кого составляющая волшебной крови достаточно благородна, и только если они поклянутся никогда не повторять ошибку своего родителя-волшебника.

Кампания без чётких целей обречена на провал.

Он остановился и, задумавшись, слизнул рубиновую каплю с указательного пальца. В вестибюле, внизу, так светло, словно его освещает какой-то чудесный шар. Винтовая лестница ждёт Золушку, которая спустится по ней и потеряет хрустальную туфельку. Только вот бедная девушка всё ещё выгребает золу в грязной кухне, а принца не интересуют простые служанки.

На мгновение все обращают к нему взгляды, но тут же отводят их в сторону или почтительно опускают глаза вниз. Звуки шаркающих ног и тихое нервное покашливание наполняют холл, когда люди склоняются перед ним, спускающимся вниз, а он старается не споткнуться, держа голову по-королевски высоко, скользя по своим последователям холодным, безразличным взглядом.

Какая-то маленькая грязнокровка бьётся в крепком захвате, отчего её юбка задирается ещё выше, чем до того пыталась удержать её волосатая рука.

Миниатюрная, светловолосая студентка Хаффлпаффа, ученица третьего или четвёртого курса, прижатая к телу грубого, крупного мужчины, здесь совершенно не к месту, как дорогая фарфоровая кукла, брошенная в грязь избалованным ребёнком.

Теперь все смотрят на неё, потому что на неё смотрит их Повелитель, глазами пожирают лилейно-белую невинность, отмеченную зазубренной буквой «Г», вырезанной на щеке — её смертный приговор.

Грязнокровка.

Грязнокровки, полукровки и предатели крови повсюду! Что случилось с магическим сообществом? Неужели единственные чистокровные волшебники, которых следует оставить, это Пожиратели смерти и их дети, потому что остальные семьи попытаются убить его незамедлительно, а значит, должны быть признаны изменниками?

Внезапно вся его злость обращается на девчонку. Он взбешён. Она прервала его раздумья, нарушила ход мыслей! Багряные глаза, сузившись, опасно вспыхивают. Пожиратель смерти, держащий её, ослабляет хватку и, в полном непонимании, однако с достаточной для страха долей благоразумия, съёживается на полу.

— Приведите её в чувство!

Полусогнутый мужчина быстро поднимается на ноги, но недостаточно быстро.

— Круцио!

Заклятие пролетелает в миллиметре от него и поражает упавшую девочку. Она корчится и извивается, и каждый раз, когда её тело вздрагивает, голова ударяется о пол. И снова все смотрят на неё. Она перестает кричать и, кажется, задыхается. Из её рта из-за прикушенного языка струится кровь.

Он прерывает действие заклинания, длинная тисовая палочка исчезает в складках мантии так же быстро, как и появилась. Медленно люди возвращаются к брошенным занятиям, не переставая отвешивать нервные поклоны высокой призрачной фигуре, движущейся по направлению к Большому залу.

Маленькая студентка Хаффлпаффа остается неподвижно лежать на полу, тихо и жалобно всхлипывая, невидящими светло-голубыми глазами глядя на потолок. Она больше не похожа на идеальную фарфоровую куклу. Её больше не заботят прикосновения потных горячих рук к девственной коже, или же она их просто не замечает.

* * *

В Большом зале душно и шумно. Именно таким он ему и помнился. Он снова полон людей в чёрных мантиях. Они разговаривают и едят, только знаки отличия носят на левых предплечьях.

Школьники, так же одетые в чёрные мантии, но с красными, зелёными, синими или жёлтыми, теперь ненужными, факультетскими значками на груди, — в дальнем углу. Кто-то сидит, кто-то стоит на коленях — на них заклятия. Руки у всех неподвижно сложены на коленях — по той же причине. Кто-то беззвучно плачет, а кто-то явно молится. Никто не обращает на них внимания.

Он бегло осматривает воцарившийся хаос в поисках… он сам не знает, чего. Взрослые и дети, тёмные, русые, светлые и рыжие волосы, чёрная одежда и бледные лица — всё сливается в жужжащую, ошеломляющую суматоху.

Он не выносит даже одного только вида этой возни. Она отвратительна, потому что пробуждает в нём ощущение неловкости и загнанности в ловушку. После тринадцати лет в компании с одними только змеями, пауками и жуками запах и шум этого бурлящего несколькими сотнями людей котла действуют на него угнетающе.

Странно, сейчас никто, кажется, не замечает его, стоящего в дверном проеме, из-за размеров которого он и высоким не кажется. В великолепном, просторном холле любой становится крошечным, незначительным, подобным муравью, напрасно бьющемуся в хрустальной коробке истории.

Каждый ученик однажды впервые проходил через эти двери ошарашенным, изумлённым одиннадцатилетним ребёнком, не способным оторвать глаз от зачарованного потолка, сейчас такого спокойного, безоблачного, усыпанного серебряными звёздами.

У стен замка есть глаза и уши. Они помнят и видят всё. После этого вечера они будут оглушены криками, их глаза будут ослеплены слезами, но они приговорены к вечному молчанию и хранению страшной тайны.

Через море лиц задумчивый взгляд его кроваво-красных глаз сталкивается с взглядом сияющих чёрных. Там, среди отбракованных и обреченных, сидит, опустившись на колени, юноша. Голова его поднята высоко, с вызовом.

Значок старосты на груди, блестящий в тусклом свете свеч, прикреплен близко к зелёной кайме школьной мантии. Тёмный цвет выгодно оттеняет бледное, классически красивое лицо и идеально подходит чёрным как смоль волнистым волосам и широко распахнутым глазам. Но что привлекает внимание Тёмного Лорда, так это шрам, портящий надменный, аристократический облик — неровная «П», вырезанная на одной из его высоких скул.

В немигающем взгляде мальчика сквозит что-то неопределённое, чувство, взявшее верх над страхом и болью: знакомая смесь неповиновения, упрямой гордости, обвинения и гнева, направленных на весь мир.

И он может смутно почувствовать, как что-то, похороненное и забытое, сжимается где-то глубоко внутри, очень глубоко: немая струна слабо вздрагивает, когда поблизости раздаётся родное звучание.

Разозлившись, он разрывает хрупкую связь.

Мягкий, размеренный стук каблуков, резко контрастирующий с кипящей внутри яростью, ласковый шелест мантии — и входные двери гигантского замка, скрипнув, затворяются вновь.

* * *

Лёгкий ветерок стал прохладнее. Маленькие сияющие точки украшают небо, словно дорогая золотая вышивка на траурном одеянии весёлой вдовы. Озеро пахнет рыбой и грязью, предлагая изнурённым утолить жажду и освежиться.

В нём остались обитатели со свободой перемещения и правом на жизнь, однако озеро стало идеальной западнёй для них, аквариумом — это не больше, чем большой закрытый бассейн без связи с внешним миром. Нельзя позвать на помощь, даже голову им высунуть из-под воды нельзя.

Становится холоднее, но он этого не замечает и неторопливо приближается к озеру. Со стороны любой принял бы его за высокую тень, скользящую вдоль тёмной лужайки, или злого призрака, а возможно, и дементора, решившего попытать удачи и обнаружить спрятавшуюся жертву.

Бесшумные шаги останавливаются в нескольких дюймах от границы озера. Какая тишина. Даже рябь не пробежит по идеальной поверхности серебряного зеркала, ни единого вопля не донесётся из тёмного леса, ни одна птица не пересечёт бархатное небо, взмахивая крыльями.

И он не нарушит жуткого спокойствия. Он продолжает всматриваться в глубину озера, тени среди теней. Неестественный горящий взгляд пронзает воду, как лазерные лучи.

Вид подводного монстра ничего не выражает: восковая маска из старого маггловского фильма, гниющий трансформированный инфери, плавающий под поверхностью воды, только глаза живые, тёмно-бордовые в тусклом лунном свете, цвета крови, лишённой кислорода, сверкающие, дразнящие его — пародия на то, что он увидел в мальчишке.

Другая пара шагов, осторожных, тихих и неуверенных, шелестит среди пышной травы и останавливается в двадцати футах от него.

— Итак? — холодный, пронизывающий звук его голоса прекрасно демонстрирует раздражение. Никто не выслеживает Тёмного Лорда, никто не шпионит за Лордом Волдемортом.

Ему не нужно оборачиваться, чтобы узнать, кто рядом с ним. Он знает и не злится, вместо этого выражение хмурой задумчивости появляется на его пугающем лице.

Нарушитель спокойствия ждёт малейшего знака признания и тут же падает на колени на илистую почву на границе озера.

— Мой лорд, простите мне моё вторжение. Я…

Он даже не смотрит на неё, но её тонкие пальцы хватают край мантии, ненароком, вскользь касаясь его ноги через ткань. Острое плечо на мгновение прижимается к его колену, когда она сгибается в поклоне…

— Не сейчас, Белла.

Он отталкивает её. Она смотрит, как призрачная фигура в очередной раз ускользает прочь, и на её измождённом лице читается непонимание.

* * *

Запретный лес тёмен и зловещ. Он кажется необитаемым, но на самом деле полон тайной жизни, как и в любую другую ночь. Здесь и там блестящие глаза волков, оборотней, сверкают то из-за дерева, то из подлеска. Безумные глаза стерегут лес и границы земель Хогвартса, наблюдают, оценивают и более чем готовы наброситься на невезучего незваного гостя.

Бесшумно чудовища склоняют головы перед проходящим мимо Повелителем, снова исчезая в ночи, словно по волшебству. Не удостаивая их вниманием, он идёт по палой гнилой листве, тёмная ткань шуршит, скользя по земле, в точности как… вспышка в памяти… тело, окутанное длинной чёрной мантией, склонившееся над павшей белой лошадью, единорогом, отчаянный голод, который пища не может утолить… в точности как тогда. Кулаки в ярости сжимаются, острые ногти врезаются в кожу. И чувство проходит, снова оказавшись в прошлом, потому что это — прошлое. Оно исчезло, умерло, закончилось.

Он поднимает голову и усмехается.

Война ещё не завершена. Это не окончательная победа. Но он близок, теперь он так близок. Поистине неудержим.

Усмешка превращается в смех, дикий, резкий, шипящий. Животные, услышав, как он разносится по лесу, замирают и сжимаются от страха или спешат прочь.

Маниакальный смех почти заглушает маленькую частичку его насколько гениального, настолько же и больного разума, которая всё никак не может перестать удивляться, всегда ли у победы такой горько-сладкий вкус.